Иван Зорин - Повестка без адреса Страница 9

Он хотел, было, добавить, что они люди государевы, пошутить, что «наши жёны — пушки заряжёны», но, увидев посерьёзневшего Циклопа, сдержался.

Квартира у Шмеля оказалась в центре, к тому же просторная, всем нашлось место. Но Шмелю в ней оставалось жить недолго, вернулся сын её прежнего владельца, предъявил права, и суд предоставил Шмелю выбор — или переселиться, или платить бешеные деньги, которые заломил за аренду новый хозяин.

— Были времена, — вздохнул Шмель. — А теперь с нами не считаются, унижают национальную гордость, а руководству чихать. Паркетные генералы, шаркуны ковёрные разжирели, как боровы, морды наели — в телевизор не влезают!

— Поразите пастырей, и паства рассеется, — процитировал Шатун.

Шмель недовольно морщился.

— Ты в Москве давно был?

— Давненько.

— Теперь не узнаешь! Ничего русского — билдинги, офисы… Она сама по себе, а Россия — сама.

— Вроде Гонконга, что ли?

— Вот-вот, международная столица финансовой империи, и всё это под чисбургеры, японское суши, американский сленг… Вешают лапшу на уши, говорят Москва — это Самара 2012, Тамбов 2015, Брянск уж и не знаю какого… Вроде как будущее России, её витрина. В таком случае и Абрамович — это бомж 2300 или средний россиянин через сто лет.

— Во, врут, — покрутил головой Шатун, — только от этого не легче.

Гунар Озолиньш был «в законе». В советские времена его сажали, не успевая выпускать. В лагере он косил под диссидента, добивавшегося освобождения Латвии. Однако патриотизмом у него и не пахло, по сходной цене Озолиньш продал бы мать родную. На своём веку Гунар повидал всякое — держал воровской «общак», был «чёрным банщиком» — мочил стукачей, доносивших лагерным властям, в девяносто первом добивал рижский ОМОН… Вышел на него Шмель, а на встречу пошёл Седой. Сидели в уютной кофейне, которую «крышевали» люди Озо-линына, поэтому хозяин буквально стелился. Одетый с иголочки иностранец — говорили по-русски, но по наигранному акценту Гунар принял Седого за американца — произвёл впечатление, он, казалось, видел собеседника насквозь. «Ну, сколько ты сейчас стоишь, — оценивал он с американской беспардонностью, — тысяч триста, не больше. А тут — миллионы. И в один день!»

Гунару давно осточертел сырой прибалтийский климат, ранние сумерки, от которых зимой ныли кости, на старости хотелось податься к солнцу, на острова с чернокожими девочками и белым песком. Да и мелочёвка надоела, а дело представлялось выгодным. Но Гунар был осторожен. Он раз за разом переспрашивал, уточняя детали, стараясь выудить из «американца» больше, чем тот собирался сказать. Шутка ли, предлагалось хапнуть весь валютный резерв страны! Гунар крутил и так и эдак, но «американец» оказался ушлым, был ему не по зубам. И всё равно предложение выглядело заманчивым. «Американец» обещал устроить крупную заварушку, которая оттянет силы полиции на побережье, оставит на пару часов беззащитными банки Старого города.

«Время собирать камни, — поедал глазами “американец”. - Time is money».

Дело сулило выгореть.

И Гунар не устоял, тут же под кофе хлопнули по рукам.

«Час X мы сообщим позднее, — бросил на прощанье “американец”. — Тогда не зевайте…»

На улицу лишний раз старались не показываться, коротали вечера за чаем.

— Рыба известно с какого места тухнет, — безнадежно вздыхал Неробеев. — Первый демократический хозяин Кремля был тот ещё гусь — у него на могиле трава точно не вырастет. Да и последующие тоже хороши. Американцы себе одиннадцатого сентября харакири сделали, чтобы предлог получить для расширения влияния, а мы… — Обречённо махнув, он стал загибать пальцы: — Базу в Камране закрыли, Кубу сдали, из Грузии ушли, из Центральной Азии… Только и способны нефть качать! Смирились, что сырьевой придаток, радуемся ценам на керосин… — Он сплюнул. — Набрались, блин, рыночного опыта.

— Ясно, в Кремле окопались предатели, — басом поддержал Щепка. — Надо помнить, теперь мы живём в стране с внешним управлением, нас курирует какой-ни-будь отдел ЦРУ. Наряду с Панамой и Верхней Вольтой.

— За-ато «его пример — дру-угим наука», — мрачно ухмыльнулся Виглинский, — китайцы-то сра-азу про Тяньаньмынь за-абыли, поняли, что с де-емократией шутки плохи…

— Обидно, блин, другие учатся на чужих ошибках, а мы на своих. И то не учимся.

— Ну ты, Егорыч, прямо, русский националист, — подлил масла Седой, пряча в ладонь улыбку.

Но Неробеев уже разошелся.

— И что в этом дурного? — горячился он, шагая из угла в угол. — Или ты предпочитаешь, чтобы я был патриотом Америки? Это сегодня модно, тогда по головке погладят. Нынче все стали космополитами — а за сколько?

— Да успокойся ты, леший, — похлопал его по плечу Седой. — Мы же в одной связке.

Однако всем стало не до шуток.

— А помните Африку, — наливая чай в блюдце, перевёл разговор Шмель, — набрал сотни две молодцев, оттяпал кусок земли с Латвию — и строй государство по вкусу.

Никто не всполошится, всем наплевать. Разве что ООН заявит ноту протеста. Транснациональные корпорации в Африке только за ресурсы душатся, а нет полезных ископаемых — нет интереса, хоть у тебя рабовладение, хоть коммунизм. Эй, Егорыч, слабо у негров коммунизм строить, чёрное царство справедливости?

— Уймись, балабол!

Хельмут Фолманис, рядовой срочной службы, гордился тем, что нёс охрану электростанции. Ещё бы, важный объект находится в ведении натовского командования! Фолманис хорошо знал свои обязанности. Но специалист по диверсионной работе Павел Виглинский знал больше. И главное, что в советские времена при строительстве электростанции предусматривалось её уничтожение на случай войны. Для этого в конструкции маскировали «карман», ставили «заплату», в которую легко заложить мину. Место выбирали наиболее уязвимое, чтобы рухнуло всё сооружение и одновременно прорвало дамбу. А взрывчатки для этого требовалось минимум.

Глубокой ночью Виглинский проскользнул мимо часового Фоманиса. Он мог снять его «с ножа», но пожалел, разглядев в темноте мальчишеское лицо. Найти «карман» не составило труда, на то, чтобы сколупнуть «заплату» ушло семь минут. Ещё две потребовалось, чтобы установить радиоуправляемую мину.

«Эх, мальчик, — думал Виглинский, снова просачиваясь мимо Фолманиса, — служи мы с тобой в одной армии, я бы тебя многому научил…»

Для операции приобрели три подержанные машины. Денег еле наскребли, но без «колёс» делать нечего, без «колёс» дело обречено на провал.

В четверг вечером собрались в последний раз уточнить детали. Это была их тайная вечеря, на которой председательствовал Растворцев. Решили действовать завтра, когда чиновники готовятся к отдыху, не подозревая, что минувшая неделя окажется последней в их правлении. По телевидению тур-фирмы приглашали на Рижское взморье, обещая отменный отдых в Юрмале. Конечно, для состоятельных, для тех, у кого в кармане звенит. Шатун не выдержал: «Вам предстоит славный week-end…»

Сняв плащ, под которым прятал гранатомёт, Василий Саблин остался в советской форме. Тщательно прицелившись из окна соседнего дома, он выстрелил в полицейское управление. Шмель бросил вдогон пару гранат. Здание загорелось. С крыши Саблин и Шмель секли очередями высыпавших из него полицейских. Поначалу полицейские огрызались, но пистолеты против «Калашникова», как пугачи.

Через семь минут Саблин и Шмель бросились на ратушную площадь, к сейму: город маленький — всё рядом…

Одновременно начался штурм телевидения.

Циклоп из подъезда напротив тремя выстрелами снял охрану у дверей. После этого Седой, Неробеев, Шатун и Виглинский ворвались в здание. Циклоп из окна на последнем этаже отсекал спешивших на помощь полицейских.

Взрывы прогремели с интервалом в минуту. В порту загорелся танкер, прорвало дамбу. Ветер дул с залива, и город стало затапливать мутной, смешанной с нефтью водой. После автоматных очередей у полицейского управления наступило зловещее затишье.

Шмель остался караулить у дверей. Виглинский прикрывал его с улицы. А Василий Саблин входил в здание сейма — почти как тогда, в своём сне, с автоматом наперевес. Только никто и не думал сопротивляться, не бросил в лицо: «Оккупант!» Охрана разбежалась после первых же выстрелов, немногочисленные, оставшиеся на вечернее заседание депутаты молча выслушали ультиматум. Василий требовал покинуть страну, для убедительности дал очередь в потолок.

Зал моментально опустел.

Как потом выяснилось, армия не получала никаких приказаний. Поэтому снявшиеся от сейма Саблин и Шмель не встретили никакого сопротивления. А когда они для острастки пальнули в казармы, началась беспорядочная стрельба.