Григорий Свирский - Ряженые. Сказание о вождях Страница 9

— … Запрещено распоряжением юридического советника Михаэля Бен Яира.

Тут только Юра окончательно поверил — украли…

— Господин министр, имеете ли вы право замолчать уголовное преступление, если оно — по вашим данным — совершено? По крайней мере, не объявить о начале расследования?

— Объявим… когда посчитаем нужным… Да, может быть, в интересах следствия и не сразу… — Поднял на настырного, задержавшегося в кабинете просителя взгляд, полный досады и раздражения.

— Это не ваша Россия. Здесь от Закона никому не уйти…

Юра понял, надо действовать самим, и немедленно, не очень рассчитывая на оперативность израильской Фемиды. Увы, он не знал в стране ни одного адвоката. «Бешеный янки» порекомендовал ему своего. А позже и другого, третьего…

Адвокаты понимающе вздыхали и твердили одно и то же: «Это профессиональное мошенничество, доказать что-либо будет трудно…» Один из них сказал, что все это дело рук некоего Ритмана. Он не то из Черновиц, не то из Бессарабии. Бывший комсомольский вождь. Здесь его сразу же пригрели: хорошо управляем. Когда хлынула в 1989 году «колбасная» алия, бросили на комитет по репатриации, созданный тогда же правительством Израиля. Ритман был своим и в израильском посольстве в Москве, и в Сохнуте и других подобных организациях. Все наши жульнические «Рога и копыта» были под его началом…

Почти день ушел у Юры на поиск этого Ритмана, к вечеру он постучал в его бедную, неопрятную, с каким-то кислым запахом, тель-авивскую квартиру, и опешил: Ритман, немолодой, тихоголосый, был, как и сам Юра, «дати», на голове черная кипа ортодокса. Лицо бескровное, вялое, неопрятная бородка. На ней и хлебные крошки, и остатки каши. Губы растрепанные, безвольные. Амеба, а не жулик с размахом.

Юра, чтоб не спугнуть «тихоню», начал разговор издалека: о скором празднике Сукот, о Торе. И пяти минут было достаточно, чтобы понять, что Тора для этого «дати» темный лес. Как был тот некогда в комсомоле, с ленинским значком, ряженым, так он и сейчас в иудаизме — ряженый. Наверное, Ритман — пешка, подставное лицо… В конце концов, вытряс из него «признание», что деньги потеряны не по злому умыслу. Как всегда, их «прокручивали» через какие-то банки, чтоб был «навар», на этот раз через харьковский банк, а он лопнул…

— Кто «прокручивал»?

— Я к этому отношения не имею. Этим занимались финансисты. В Израиле у каждого свой профиль…

Юра постиг, тут нужен не взбешенный дилетант вроде него, а израильский юрист, матерый профессионал-следователь, да семи пядей во лбу. Иначе и концов не сыщешь…

«Прокручиватели…» Обычная практика нынешнего ворья. И все годы так?.. «Бешеный янки», который возвращался после занятий в Старый город и, случалось, заодно подвозил и Юру, рассказал по дороге, в утешение, что ли? Именно на этом сгорел прославленный Пинхас Сапир, многолетний министр финансов Израиля, гордость сионистского движения. Именно он, по преданию, «привез Голду»; доставил самолично из киббуца, чтобы подсадить во власть. В Премьер-Министры. Переругались прославленные генералы-командующие, кому князем сесть на еврейском Путивле. Игаль Алон, командир Хаганы — первых еврейских отрядов, рыцарь без страха и упрека, наотрез отказался, в свое время, начать отстрел «ревизионистских бандитов», как называл Бен Гурион противников своей социалистической партии. «Охота на евреев противоречит моим принципам», заявил Игаль Алон разгневанному вождю, и после войны за независимость был тут же заменен им на Моше Даяна, который в таком рыцарстве еще уличен не был… Маленький Большой Бен, как назвали они Бен Гуриона, рассорил бесстрашных генералов на всю жизнь…

Пинхас Сапир облаял их своим хриплым басом, обозвал «шейгецами» (уличными мальчишками) и принял историческое решение: «Все! С вами каши не сваришь. И «сотворил» Голду, оказавшуюся, по словам «Бешеного янки», в правительстве единственным мужчиной.

После войны Судного дня, когда страна кровью истекла, министр финансов Пинхас Сапир собрал у еврейства Штатов на Израиль четыреста миллионов долларов, но по дороге, по своему обыкновению, завез их в Швейцарию. Подержать в банке месяц-другой. Четыреста миллионов дадут хороший навар. Да пожадничал прима-финансист, перевел миллионы не в обычный банк, а в неведомый, специально созданный по этому случаю его верным дружком-земляком. Дружок пообещал ему не два обычных в Швейцарии процента, а — двенадцать.

Едва Пинхас Сапир приземлился в Израиле, принял поздравление Голды Меир с удачным «уловом», новый банк вдруг лопнул, дружок исчез с концами…

Этот «дати» Ритман никаких звезд не открывал. Шел дорогой Пинхаса Сапира…

Юра будто воочию видел, как готовились чиновники к новой поживе. Как перезванивалось жулье из израильских мисрадов, рассказывая друг другу о заманчивой новости: «В России началась приватизация квартир. Олимы с деньгами»…

Кто мог бы остановить грабеж? Министры Израиля, контрразведка, бывший всезнающий Шин-бет, уши которого, естественно, — в каждом израильском посольстве? К чему это им? У израильского чиновника — «квиют», то есть постоянство. Квиютчик — зверь, которому еду приносят в клетку. К чему рисковать? Вытряхнут из клетки на свободу. Погибнешь… С другой стороны, репатрианты с деньгами независимы, разборчивы. Не понравится им сионистское государство, тут же заказывают самолетный билет на все четыре стороны. Намаялись в израильских мисрадах с денежными американскими новоселами, и то им не так, и это. Как что — в бега… Русские олим — нищие олим. Совсем другое дело.

Все это так, размышлял Юра, дожидаясь под проливным зимним дождем автобуса, идущего к воротам Старого города, но ведь он возвращается к Марийке с пустыми руками. С чего же начать? Тут и «Бешеный янки», который уже дважды предлагал Юре перейти к ним, правда, на маленькую зарплату, не подмога…

Последний в Юрином списке адвокат оказался веселым и циничным парнем. Услышав о нетерпимом, по мнению его клиента, «прокручивании» за пределами страны миллионных вкладов, donations, засмеялся добродушно:

— Сколько вы в стране, дорогой шустрик?.. Два года с не большим? Ха-ха! В Эрец Исраэль человек вправе изменить только свою прическу и вероисповедание… Поверьте моему опыту, за такое дело не возьмется никто…

… Первой подняла тревогу Марийка: не заболел ли ее Юрка? Был «медвежатик», а теперь точно «вешалка». Стал, почти как комод, плоским. В «цыганской» бороде серебро сверкнуло…

Убеждает, что здоров и все «в норме». Не помнит, что ли, она эту норму — целый вечер молчит, а скулы ходят?..

Юра пытался отговориться, пожимал плечами. Но врать он не умел.

Марийка восприняла правду мужественно. Скрипнула зубами:

— Господи-господи! И это на Святой Земле?!. Бабушке ни звука. А как признаться маме?..

Юра набрал в легкие побольше воздуху, сказал самоотверженно, что берет это на себя.

Когда появилась Ксения Ивановна, с очередными дарами, он долго не мог и рта раскрыть. Наконец, заикнулся о «печальном слухе», опасаясь слез, истерики, проклятий, мол, опять связалась на свою голову с жидами!.. Марийка же предупреждала…

С лица Ксении Ивановны пропала улыбка, она опустила голову, сказала, что этот слух дошел и до нее. «Может, еще вранье, а?» — И вдруг ударила ладонью по столу, чашки зазвенели.

— Да я просто никуда из России не выезжала! — воскликнула она со слезами на глазах. — Там у меня была небольшая фирма. Я проводила фестивали. На меня «наехали». Пытались ограбить, раздавить… Те же самые, только в другой одежде и с дурацкими пейсами, наехали на меня и здесь. Для всех моих постановок один и тот же свет рампы. Что же такое ваш Израиль?.. Я просто никуда из России не выезжала…

Тут заглянула бабушка, встревоженная возгласом дочери, Ксения Ивановна успокоила мать.

— Мама, это репетиция. Танцы на диком востоке… Когда та вышла, добавила шепотом, чтоб маме Фросе ни слова.

— Позже навру ей что-нибудь. — Поглядела внимательно на серое лицо Юры, заросшее до ушей курчавившейся, с проседью, бородой. Сказала властно и звучно, точно со сцены, откуда силы взялись:

— Юра, если можешь, забудь! Забудь про воров начисто, не расслабляйся. У тебя трое, а сколько еще Бог даст — не знаю. Тебе еще молотить и молотить… Что потеряно, то потеряно. Не жалей. Не теряй на это силы… Таков закон моей жизни, и он, поверь мне, оправдывается… Я возмещу потерю года за два-три. Соберем на дом… А нет, надену ярмо, выйду замуж за денежный мешок. Возле меня такие пузаны крутят свое па де-де!

Уходя, всплеснула у дверей руками:

— Нет, я куда-нибудь уезжала из России?!

Кто знает, как повернулось бы дело, если бы в один из вечеров не раздался неожиданный звонок. Незнакомый адвокат сообщил, что он многолетний защитник господина Сулико («… вы, конечно, знаете его?!), и господин Сулико, прослышав о беде семейства Аксельрод, попросил его вмешаться, вытрясти из воров награбленное. Дал свой адрес.