Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов] Страница 9

А может, Карабас — Барабас…

Еще у соседки был халат в больших, ярких цветах, скорее всего, мальвах.

У матушки тоже был халат, но телевизора у нас не было. Поэтому я уходил вечерами в комнату Мальвины и смотрел кино.

Сидя на ее кровати, точнее — полулежа, ведь нога у меня была забинтована так, что сидеть было тяжело.

Она смотрела кино тоже сидя на кровати, потому что комната у нее была гораздо меньше двух наших, что моей, что родительской.

Да и телевизор стоял так, что иначе, чем с кровати, смотреть его было невозможно.

Мы сидели рядышком и пялились в маленький экран.

Жители города Владивостока, временно оккупированного советскими войсками.

Почему–то мне помнится, что про события на Даманском ни мать, ни соседка со мной не заговаривали, вот про то, что билетов в кассах не осталось, они говорили, это я помню.

Сейчас остров называется Чжэньбао или Чжэнь Бао Дао, еще в начале девяностых его тихохонько передали обратно китайцам, о чем я с удивлением узнал совсем недавно, опять же — по телевизору, из программы «Намедни».

Чжэнь Бао Дао.

Чжэньбао.

В любом случае, если бы не этот дурацкий остров, то ничего бы не случилось.

Но и так ничего не случилось, просто во время просмотра очередной киношки Мальвина внезапно придвинулась ко мне.

Прижалась.

Прильнула.

Наверное, ей было страшно, как и всем тогда, хотя — не знаю.

И про страх тоже ничего сказать не могу — не помню.

Меморуинговое такое состояние, воспоминания о воспоминаниях.

Совершенно точно одно: кино меня не интересовало, другое дело — что было у нее под халатом.

Как оказалось, только трусики, и больше ничего. Я до сих пор помню, какие у нее были груди. Она позволила достать их из халата, как достают яблоки из ящика. Я взял в ладонь вначале одну, приблизил к лицу, уткнулся в нее губами, потом достал вторую, одна — в одной руке, другая — в другой. Скорее всего, я казался ей фарфоровой статуэткой с обмотанной бинтами ногой, не исключено, что в тот момент в голове ее сонно проносились несвязные и обрывочные мысли, наподобие тех, что Джойс приписал Молли Блум:

«…как эта милая статуэтка что он купил я на нее могла любоваться целыми днями стройные плечи кудри и поднял палец словно прислушивается вот где тебе настоящая красота и поэзия мне часто хотелось обцеловать его кругом с головы до ног и его миленький юный член тоже выглядит так невинно что я бы не задумалась взять его в рот когда никто не видит так и просится чтобы его пососали а сам он весь такой беленький чистенький с мальчишеским лицом я бы ему это сделала за полминуты даже если немного проглотишь ну и что это просто как кисель или как роса ничего страшного и потом такой чистый разве сравнишь с тем как у этих свиней мужчин я думаю им никогда и не снилось его помыть чаще раза в год они почти все такие но только у женщины от этого начинают расти усы уверена это будет великолепно…»[2]

ПОЧЕМУ Я ЕЕ НЕ ТРАХНУЛ?

ТОЧНЕЕ, ПОЧЕМУ ОНА МЕНЯ НЕ ТРАХНУЛА?

Она позволила долго играть с грудями, облизывать их, сжимать, целовать, но когда я попытался проникнуть ей в трусики, то со смешком отвела мою руку и сказала:

— Вот этого не надо!

Сучка!

У меня все трусы были мокрые.

И мне было тяжело ползать по ней с негнущейся, перебинтованной, обваренной, лишившейся части кожи ногой.

Сейчас ей, наверное, прилично за шестьдесят.

Если бы тогда она сняла трусики, то меня бы вспоминала, а так — навряд ли.

Мальвина, пятая колонна хунвэйбинов…

Должна была открыть ворота, но этого не сделала.

Все же оказалась патриоткой.

Но все равно мне никогда не понять, почему мы отдали китайцам этот остров!

9. Про книги (1) и сосиски с горчицей

Самая дурацкая из всех существующих вредных привычек — привычка читать книги…

Но вот сегодня я зашел в книжный магазин и вдруг понял, что покупать ничего не хочу.

Точнее, нечего покупать, хотя книг на полках много.

Только они все какие–то неправильные, а если попадаются среди них правильные, то я их уже читал.

Когда–то.

Очень давно.

Потому что читаю почти столько, сколько живу…

Хотя возможен и иной вариант — это я стал таким неправильным, что правильные книги для меня тоже неправильные, а неправильные — правильные…

etc…

Но все равно:

Я НЕ ХОЧУ ПОКУПАТЬ ЛИМОНОВА,

хотя когда–то мне очень нравились три его книжки —

«Это я, Эдичка!»,

«История моего слуги» &

«Молодой негодяй»,

это были настоящие книги, но он их написал очень давно.

Впрочем, Кузьминский вообще считает, что только первая книжка у автора стоящая, а все остальные — хуже, чуть ли не говно, вроде бы, исчезает энергия…

Как писатель могу сказать: в чем–то он прав.

НО ТОЛЬКО В ЧЕМ-ТО!

А вообще многие книжки действительно покупать вредно,

например,

Пелевина с Сорокиным — очень уж их много, не различишь, на какой полке и кто Перокин, а на какой и кто — Солевин…

Как много и прочих, из которых я зацепился только за одну фамилию — Денежкина[3].

Но ее я тоже покупать не стал, постоял, полистал и положил обратно: фамилия у нее какая–то не писательская, потому и денег стало жалко!

Если бы я что сегодня и купил, то «Легенду о Тиле Уленшпигеле», и не потому, что я ее никогда не читал или просто очень уж хочу перечитать.

Просто книги должны оставлять после себя некое таинственное марево, ностальгическую дымку, отчасти грубое физиологическое послевкусие, а отчасти и магический отблеск, время от времени снова возникающий на протяжении всей твоей жизни, и пусть и не окрашивающий ее в новые цвета, но зато позволяющий каким–то странным образом опять стать тем собой, который давно уже утерян среди руин памяти…

Или, как просто и доходчиво писал Томас Вулф, —

«О, утраченный и ветрами оплаканный ангел, вернись, вернись!»

А может, и не так он писал дословно, но очень похоже…

Потому я и купил бы сегодня «Легенду о Тиле Уленшпигеле», и не из–за пепла Клааса, который стучит в сердце героя, а скорее уж, из–за толстяка Ламме Гудзаака, который всегда был голоден, и я, много лет назад, читая этот толстющий том, всегда ощущал непреодолимое желание пойти на кухню, открыть холодильник, достать сосиски, сварить их, намазать горчицей, положить на хлеб и съесть!

Поэтом главка и называется:

ПРО КНИГИ(1) И СОСИСКИ С ГОРЧИЦЕЙ,

а почему в скобках стоит циферка 1 — просто будет еще про книги(2) и (3), ничего ведь не поделаешь, что книг в жизни прочитано так много и роль они сыграли такую большую, что в один меморуинг просто не умещаются.

И вообще все те давние книги почему–то читались исключительно под сосиски с горчицей. Или же белый хлеб с солью. Или бутерброды с докторской колбасой. Когда же был у бабушки, а не дома, то под бутерброды с домашними котлетами. А когда жил во Владивостоке, то чаще всего под жареное филе морского гребешка, которое тогда и там вовсе не было деликатесом, и в полное отсутствие хоть какого–нибудь мяса заменяла мне остальные белки животного происхождения.

«Морской гребешок, он же Гребешок Свифта — Swiftopecten swifti (Bernardi, 1858):

Раковина округло–треугольная, высокая, с ушками разной длины. Фиолетовая поверхность покрыта широкими радиальными и концентрическими складками. Наибольшие размеры около 100 мм. Морские гребешки — двустворчатые моллюски, лежащие на правой стороне тела. Это раздельнополый вид. В заливе Петра Великого нерест происходит в августе — первой половине сентября. Питается планктонными организмами. Продолжительность жизни до 18 лет, максимальный размер 132 мм. Распространение гребешка Свифта: берега Приморья, Сахалина. Вне России — у Японских островов Хоккайдо, Хонсю и у северных берегов Кореи. Обычно обитает на глубине 2 — 50 м. Промысловых скоплений не образует и не разводится.

При полном или частичном использовании материалов ссылка на http://www.fegi.ru обязательна.»

Лучше всего под гребешки Свифта читались томики фантастики, видимо, этот жанр просто создан для морепродуктов.

Брэдбери.

Азимов.

Саймак.

Уиндэм.

Шекли…

Жаль, что тогда мне не довелось прочитать ни Толкина, ни Желязны, хотя первого все равно лучше совмещать с сосисками и горчицей, ну а ко второму морские гребешки действительно удивительно подходят, что жареные, что в горчичном или укропном соусах, или даже просто в салате — ведь Желязны в своих «Хрониках Амбера» сотворил такой протеиновый коктейль, после которого многое другое кажется бессильным и пресным.