Нодар Джин - Повесть об исходе и суете Страница 9

Я этого не хотел и стал протестовать:

— Нет, господа, это, если уж честно, старое и доброе грузинское имя! — и добавил вопиющую ложь: — А грузины никогда не водились ни с персами, ни с арабами!

— Как же так? — обиделся араб. — А как же мамлюки? Мамлюки, господин Бродман, — это грузины, которые когда-то служили в арабской армии… А что касается вашего имени, Назир, мы, арабы, даже говорим: «назир ас-самт»! Сейчас я вам переведу…

Перевести не позволил ему внезапный звон колокольчика, после чего Бродман всплеснул руками:

— Готово, господа! К столу!

16. Переходите сразу на виски

Интеллектуалы осеклись и послушно направились к круглому столу на помосте под стеклянной крышей. Это групповое шествие напомнило мне об общепримиряющей энергии гастритного невроза.

Пробираясь к столу, я заметил на стене старинное зеркало с серебром вместо стекла, а рядом, в белой рамке, — мерцающих танцовщиц Дега.

В углу стоял телевизор, демонстрировавший сцену заклания быка. Увильнув от него вправо, матадор занёс над скотиной шпагу, но когда расстояние между ней и бычьим загривком сошло на нет, сцена оборвалась — и на экране возникла сперва стремительная реклама слабительного лекарства, а потом, тоже на мгновение, лицо Пии Армстронг, выстрелившей невнятной для меня фразой.

— А я не расслышал, — повернулся я к ней.

Она рассмеялась и передразнила себя:

— «Жители Вермонта объяты ужасом последних убийств, а проповедник Гризли признался в изнасиловании юного баптиста! Об этом и другом — не забывайте — в пять часов!»

— Правда? — оторопел я. — Зато у вас очень хорошая улыбка! Такая… Нет, я этого слова по-английски не знаю…

— Кацо! — окликнула меня Марго. — Садись же с нами!

— Извините, Марго, — ответил я ей по-английски, — но я сяду здесь, потому что хочу сразу перейти на английский…

Марго осудила моё нежелание общаться с ней:

— Лучше — переходите сразу на виски!

17. Свободным людям изощрённость не нужна

Помимо виски каждому за столом раздали по розовой открытке с описанием начинавшегося ланча. Суп из спаржи и эстрагона. Креветки в приправе из куркумового корня и пряностей с карликовой кукурузой и с диким рисом, политым соусом из манго и гран-манье. Кокосовый пирог с начинкой из зелёного лимона. Клубника в шоколаде. И, наконец, вина «Сухой родник» и «Савиньон Бланк».

Как только гости вылакали суп из спаржи и эстрагона, а немецкие серебряные ложки перестали лязгать по китайским фарфоровым тарелкам, Эдвард Бродман предоставил слово Уилу Багли.

Багли не сказал ничего нового, но говорил остроумно. В основном о крахе коммунизма.

Хотя его отдельные наблюдения мелькали, бывало, и в моей голове, происходило это тихо. Никогда раньше мне не приходилось слышать столь громогласного надругательства над взрастившим меня обществом.

Благодаря своему дешёвому идеализму, объявил Багли, социалисты поневоле выступают врагами прекрасного. Обратив внимание, что георгины пахнут лучше капусты и смотрятся лучше щавеля, они утверждают, будто суп из георгин вкуснее.

Коммунисты это те же социалисты, сказал он, только без чувства юмора. Они в самом деле переводят розы на суп. То есть — лишают себя как прекрасного, так и полезного, остаются ни с чем и пытаются поделиться этим со всем человечеством.

Лучший способ общения с Россией, заключил Багли, это отказ от общения.

Потом под общий хохот он зачёл поэму румынского поэта, описавшего в рифмах сцену своей сексуальной премьеры. Она состоялась — из-за отсутствия у него жилплощади — в правой ноздре поваленного наземь массивного памятника Сталину в Бухаресте.

— Ужас! — шепнула мне Пия. — Как вы там жили?!

В ответ я тоже пристроился к её уху и сообщил, что тяжкая жизнь стимулирует изощрённость.

Пия заметила, будто свободным людям изощрённость не нужна, почему они и предпочитают сношаться не в ноздрях вождей, а в гостиничных номерах.

Я вспомнил, что, хотя у меня уже есть презервативы в кармане, именно поэтому в нём осталось меньше двадцати долларов. Выход нашёл легко: снова пригнулся к ней и изложил ей знаменитую идею местного сатириста. Секс грязен только если заниматься им по правилам. Там, где этим занимаются все.

Этот сатирист — маньяк, возразила Пия.

Я отомстил за него молча. Просто отметил про себя, что — подобно россиянкам — она, как выяснилось в процессе перешёптываний, лишена изощрённости, то есть опрыскивает себе духами именно заушины.

Подали креветки, которые я не ел. Они напоминали мне недоразвитые половые отростки в хрустящих презервативах. Из вежливости я объяснил Пие свою неприязнь к креветкам духовными соображениями. Пожирание бесчешуйной морской живности считается, мол, у евреев грехом.

Она опять возразила. С её точки зрения, я, мол, не только не похож на человека, избегающего грехов. И изо всех них мне, наверное, больше всего нравятся ещё не свершённые.

Я рассмеялся и разгневал Марго, кольнувшую меня строгим взглядом и оповестившую жестом, что её сосед, рыжий американец Джери, собирается держать речь.

— Кто такой этот рыжий американец Джерри? — спросил я Пию.

— Это Джерри Гутман! — сказала она. — Он главный американец по российским евреям.

— Которые в Америке?

— Которые в России.

Гутман тоже не ел креветок. Переложил их в тарелку Марго и начал с того, что, подобно Багли, объявил Россию оплотом мирового мазохизма. Тем не менее, в отличие от Багли, он призвал Бродмана расширять с русскими контакты, но в обмен требовать, чтобы те отпускали евреев прямо в Израиль. Без пересадок в Европе, откуда они сбегают в Штаты и в Канаду.

— Откажутся! — вставил профессор Хау.

— Зависит — что русским платишь, — успокоил его Гутман.

— Я говорю о евреях: в Израиль — откажутся, не поедут.

Гутман бросил выразительный взгляд сначала на Сейденмана, который тоже не ел креветок, а потом на Марго, дожёвывавшую уже третью, сейденмановскую, порцию. И оба наперебой стали уверять Бродмана, — Сейденман жестами, а Марго возгласами, — что за неимением выбора евреи поедут куда угодно. Даже в Израиль.

Потом Гутман опять же выразительно посмотрел на меня, требуя, чтобы поддержал его и я.

В ответ я звякнул бокалом «Сухого родника» о высокий фужер с «Савиньоном», принадлежавший Пие. Она кивнула и поднесла его к губам:

— За вас! Я только пригублю, потому что быстро пьянею.

— Нет, за вас! И не бойтесь, кстати, пьянеть: бояться надо — когда пьёшь и остаёшься трезвой.

— Нет-нет, за вас! Но пить я не буду: мне ещё работать. А бояться надо — когда кушаешь и становишься злой: взгляните на Марго.

Марго, действительно, жевала креветки и злилась на меня за то, что я не поддерживал Гутмана.

Не поддерживал его и палестинский профессор, который тоже не ел креветок и объявил обиженным тоном, будто русские не пойдут на гутмановскую сделку, ибо обидятся не только палестинцы, но и другие арабы. Которые и без того недовольны тем, что израильтяне размножаются с непозволительной скоростью.

Гутман перебил палестинца и сказал, что арабам свойственно обижаться. А посему Бродману следует думать прежде всего об израильтянах. Особенно если он надеется стать президентом Всемирного Еврейского Комитета.

— Это правда? — спросил я Пию.

— Бродман — единственный кандидат, но многие против: жена — протестантка, а внуки — чёрные.

— А почему чёрные? — не поверил я.

— А это у нас случается, когда хотя бы один из родителей негр.

— А! — сообразил я. — Везде свои обычаи. В России дети рождаются чёрными если их зачинать в темноте.

Пия хмыкнула, а Гутман осёкся и побагровел.

— Стерва! — сказала по-русски Марго, после чего Сейденман сконфузился, а Гутман проглотил слюну и продолжил:

— Я бы хотел продолжить, если мисс Армстронг позволит… Я говорю, что Израиль истекает святой кровью, и ему нужны люди. Не эфиопы, а грамотные и здоровые российские мужики и бабы, готовая продукция. Что же касается Америки, мы тут готовы обойтись без российского товара, тем более, что Москва начинает засылать к нам — на ублажение невзыскательных дам — полуфабрикаты из дикой Грузии. Кстати, о крови — слышали? В Израиле задержали грузинскую банду, которая во время войны украла из склада галлоны замороженной крови. Вот вы, господин Бродман, отдавали тут деньги, покупали у людей последнюю кровь для еврейских воинов, причём, по высокой расценке — и эту святую кровь воруют и продают!

— Святую кровь не покупают, Джерри! — вставила Пия. — Святую кровь проливают. Это я — как журналистка…

Гутман не ответил, посмотрел на меня и заключил:

— Вот, господа, кого выпускает теперь Москва. Мы наивны, а полуфабрикаты знают о нашем простодушии, и вместо Израиля, где их раскусили, они норовят сюда, да ещё — с корабля на бал! Но это другая тема… Мы обсуждаем сейчас неотложное: надо требовать у Москвы настоящий товар и гнать его туда, где в нём нуждаются. Господь Бог любит гармонию!