Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция Страница 9

Трудно представить, но я убедился, что почти все знаменитые детские книги, написанные в России, это просто «ремейки» уже существующих на других языках книг. Примеры? «Буратино» — этот наверное самый талантливый пересказ итальянской сказки, «Приключения Незнайки» — существует американская, по-моему, книга о коротышках и, кажется, даже из Цветочного города. «Волшебник Изумрудного города» — хрестоматийный пример перевода под новым именем популярнейшей американской книги. Даже «Старик Хоттабыч», который уж казалось прочно принадлежит советской земле, имеет вполне реального родственника в Америке, мальчика из Техаса или Оклахомы, который нашел в реке запечатанную бутылку, открыл… Ну, а дальше, почти как у Лагина, даже эпизод с экзаменом по географии говорят присутствует.

Советская Россия была мировой провинцией и всё, что создавалось было глубоко провинциально.

«Даже в области балетаМы впереди планеты всей…»

Это было не слишком сложно, учитывая, что российская балетная школа корнями уходила в седую дореволюционную древность, а новаторство, даже на уровне Дягилевских сезонов, не поощрялось.

В раннем детстве, в школе изощрённой пыткой казались культпоходы на китайские фильмы, а в общем-то они были лишь чуть примитивнее большинства тогдашних отечественных «шедевров». Мы отстаивали очереди, чтобы посмотреть «Тайну двух океанов», «Щит и меч» или «Войну и мир», но не знаю смогу ли я заставить себя просмотреть их еще раз. Сегодня, приезжая в Москву, на разных каналах телевидения попадаю на те далекие детские фильмы — боже мой, какая кукольность, ненатуральная игра актеров, дешевая постановка и еще более дешевые сценарии.

Нет были конечно и «мэтры — Кончаловский, Климов, Бондарчук, Никита Михалков, они имели больший доступ к мировой культуре и ставили американизированные верняки в переводе на русский.

Была и «русская волна», самобытные и оригинальные художники, Тарковский, Сакуров, при напряжении воли их фильмы можно смотреть и сейчас.

В век усредненно-американизированного искусства провинциализм — может быть это и неплохо, на каком-то этапе независимость от рынка и стандартов производит что-то настоящее. Сколько свежих талантов в свое время родила русская провинция

— Кольцов — его вполне можно еще перечитывать

— Чурленис — наинаивнейший из символистов

— Циолковский — (совсем другое приложение таланта) мечтатель, которого пытались и пытаются унизить только по причине его глухоты и наверняка связанного с ней дурного характера.

Может быть я мог бы поставить точку на этих примерах и восславить тем самым родимую глубинку, но куда спрячешься от мысли, что когда самобытный и самостоятельный талант подпитывается и проверяется на острие мировой культуры вместо Кольцова рождаются Мандельштам и Ахматова, Чурлениса сменяют Шагал и Коровин, а Циолковский становиться Ландау или Капицей.

Провинциализм был всегда, в большей или меньшей мере свойственен России и даже сейчас, приезжая в Москву, нет нет да нарвешься на воинственное захолустье. Так же, как раньше в маленьких городках тянулись за столичным «шиком» — сейчас в столице и на окраинах стараются переплюнуть Европу вместе с Америкой. Ничего свежего — голливудовско-усредненно-европейские стандарты в провинциальной российской упаковке.

Впрочем пора вернуться к теме…

Глава 7

Как мы там жили

Мы поселились в предместье Хайфы — районе так называемых «кирьонов». Отделенные от города промышленной зоной эти полугородки, полудеревни протянулись вдоль автомагистрали, которая, проскочив их, ведет в Акко, в Нагарию и уж совсем дальше (по израильским масштабам — очень далеко, километров 50) к границе с Ливаном.

Кирьонов было много — я даже не уверен, что вспомню названия всех их. Мы жили в Кирьят-Моцкин, купаться ездили на велосипедах в Кирьят-Ям и Кирьят-Хаим. Еще помню рядом был Кирьят-Шмоель, а на другой стороне шоссе Хайфа — Акко или по местному — Дерех Акко — Кирьят-Бялик. Все они были внешне похожи — одна или две торговые улицы, застроенные высокими (трех- или четырехэтажными) домами с магазинами и магазинчиками внизу, отдельные островки многоквартирных зданий, олимовские «доходные» кварталы и в лучшей зоне — районы особняков. В условном центре — банк, почтамт, муниципалитет, где то на отшибе, где земля подешевле, большой торговый центр или универсальный магазин. Совсем на окраине, а значит между жилыми зонами, так тесно кирьоны сомкнулись друг с другом, мастерские, гаражи, маленькие заводики, промзона так сказать. Много зелени, акации, эвкалипты, агавы, пальмы — посаженные, привезённые, все таки Палестина была в основном пустыней. Школы, конечно же — синагоги, здание клиники, вот и весь кирьон.

В центре Моцкина, перед коммунальным центром был маленький тенистый скверик, местная достопримечательность. Туда, с наступлением вечера, как только спадала жара, стягивались старички со всего городка. Олимы и ватики, выходцы из Румынии, Польши, России — «пикейные жилеты», как не очень уважительно мы их называли. В сумерках звучал идиш вперемешку с польским, румынским, русским и бог знает еще какими языками. О чем они говорили? Наверное о том же, о чем беседуют в сквериках, парках старички всего мира.

Мы иногда назначали там встречи нашим знакомым, таким же, как мы олимам — семейной паре из Одессы. Типично — нетипичная судьба этой пары заслуживает хотя бы краткого описания. Юра и Алина — так их звали.

Алина — в российском прошлом — врач-гинеколог, причём оперирующий врач и моя жена утверждала, что таких женщин можно было по пальцам перечесть. Не слишком удивительно, что характер у Алины был скорее мужской — властная, принимающая и любящая принимать решения, полная противоположность мужу — романтичному, несколько вялому, но доброму и приятному в общении. Его давней мечтой было побывать в Бразилии, на Амазонке, в общем «… в солнечной Бразилии, Бразилии моей, такое изобилие невиданных зверей…». Правда Юру интересовали не звери, и не попугаи, а кактусы и когда он узнал о нашем решении ехать в Южную Африку, он очень оживился и первым делом рассказал, что в пустынных районах можно найти уникальный сиккулент с экзотическим названием (думаю неофициальным) «готтентотские попки». Он объяснил нам как они выглядят и уже на месте — в Африке мы нашли их, правда в nursery (не совсем уверен в русском эквиваленте — питомник?), а не в пустыне Калахари.

Юра и Алина, хотя правильнее — Алина и Юра, повторяли судьбу многих и многих эмигрантских семей — в начале ульпан, отсутствие работы, депрессия — даже Алина на одном этапе дрогнула, но дальнейшее было не совсем типичным.

Алина, имея достаточный врачебный стаж, утвердила свой диплом и через родственников сумела получить работу в госпитале. Там тоже были причины для депрессий — Алину вначале, как говорится, не приняли — пытались поручать канцелярскую или неквалифицированную работу (моя жена тоже прошла через этот этап, но уже в Южной Африке). Огромной проблемой на первых порах был языковой барьер — врачи на планерках, совещаниях переходили с английского на иврит и обратно, конечно же не заботясь о том, что Алина иврит знала не слишком хорошо. Нужно знать Алину — она добивалась своего и добилась, но конечно не сразу — где-то за пределами нашей жизни в Израиле.

Юра тоже нашел работу, и тоже через родственников. Они устроили его на какой-то завод ночным сторожем. Работал он почти каждый день, по 12 часов, спать на работе, как это водилось среди русских сторожей было нельзя — каждые 15 или 20 минут в разных точках звонил телефон и Юра должен был снимать трубку — демонстрировать свое бодрствование (чудеса израильской автоматики). Он систематически недосыпал (днем нужно было заменять работающую Алину в домашнем хозяйстве), стал иногда погружаться в какое-то странное оцепенение, спать наяву. Но работы своей не бросал и даже гордился ею.

Кроме того, еще до их приезда родственники сняли для них квартиру — сравнительно недорогую и в самом центре Моцкина — в условиях жилищного кризиса того времени, когда над олимами маячил призрак караванов, это было много.

Вы знаете, что такое «караван»? Верблюды, уныло шагающие по пустыне? Известная джазовая композиция?

В Израиле это значило — жильё, индивидуальный барак-вагон с минимальными, но необходимыми удобствами внутри — душ, санузел, микрокухня и даже что-то вроде гостиной. Когда после 6 месяцев новоприбывшие эмигранты лишались субсидии на съем жилья, те кто не работал, а таких было большинство, вынуждены были переселяться в караваны. Иногда это делалось насильно, по требованию домохозяина.

На нашей улице, из дома напротив увозили в караванный посёлок пожилую женщину, которая не могла платить за квартиру. Муниципальные рабочие грузили в машину её нехитрые пожитки, а она кричала. Даже плачем назвать этот крик отчаяния, призыв о какой-то неведомой помощи было нельзя, но кто ей мог помочь — мы сжались в своих съемных квартирах и слышали в крике только предупреждение о собственной возможной судьбе.