Исаак Башевис Зингер - Раскаявшийся Страница 9

Я торжественно поклялся, что не буду заговаривать со своей соседкой, не буду даже смотреть на нее. Скоро самолет поднимется в воздух, и существовала вероятность того, что через какие-то десять минут мы оба окажемся в мире ином. Катастрофы происходили довольно часто, люди разбивались и погибали в считанные секунды. Страсть к удовольствиям у современного человека столь велика, что он постоянно рискует своей жизнью. Он готов отдать ее за малейшую возможность попробовать что-нибудь новенькое. Пассажиры, однако, об этом не думали. Они болтали, заказывали напитки, дремали. Кто-то просматривал газеты, изучал новости с биржи. Улыбались стюардессы, чьи наряды приковывали взгляды мужчин, открывая все, что- только могли открыть, и обещая удовольствия, которые вовсе не были удовольствиями.

Внезапно соседка взглянула на мою книгу и спросила:

— Она на иврите?

—Да, — ответил я. — На иврите.

— Это что-то старое?

— Скорее религиозное.

— Вы раввин? — спросила она.

— Нет.

—Я тоже еврейка, — сказала она. — Но иврита не знаю. Родители водили меня в воскресную школу, но я уже давно все забыла. Даже алфавит. Можно посмотреть?

Она взяла «Путь праведника», и я заметил, что ее острые, словно птичьи коготки, ногти были покрыты лаком кроваво-красного цвета. Что-то подсказывало мне, что не стоило давать ей эту книгу.

Она долго смотрела на буквы и наконец спросила:

— Это алеф?

— Да, алеф.

— А это?

— Мем.

— Точно, мем. Я лечу в Израиль и там буду изучать иврит. Говорят, это очень сложный язык.

— Да, он не так уж и прост, но его можно выучить.

— Все европейские языки — очень легкие, — сказала она. — Я была в Испании всего несколько недель и быстро научилась говорить. Но иврит для меня — нечто чужое, он мне совершенно не знаком.

— Нередко чужое вдруг становится знакомым, — заметил я, прекрасно понимая, что мои слова можно истолковать как: «Сегодня мы еще незнакомы, а завтра можем оказаться в одной постели».

Она взглянула на меня с любопытством, как если бы поняла намек. Ее алые губы прошептали: «Я все поняла».

Мы разговорились. Я уже забыл и о «Пути праведника», и о «Голосе Элиягу». Только что я бежал от всего мирского и вот снова забыл о своей религиозности. Самолет помчался по взлетной полосе, и в иллюминаторе я увидел убегающие назад огни. Через несколько секунд мы узнаем, будем ли жить, или разобьемся. Жизни наши полностью находились во власти машины, всех ее болтиков, винтиков и гаечек. Слава Богу, самолет благополучно взлетел. Сквозь туман я увидел крыши домов. Но никто из пассажиров и не подумал благодарить Всемогущего. Все они вели себя так, будто ничего не произошло.

Девушка рассказала мне, что ее жених заключил годовой контракт с Иерусалимским университетом на преподавание курса электроники. Она считала его настоящим гением. Он стал профессором, еще не защитив диссертацию. За ним гонялся Вашингтон, ему предлагали высокооплачиваемую работу в одной очень известной фирме. Она упомянула и название этой фирмы, но я его тут же забыл. Суть всего сказанного сводилась к тому, что ее Билл в свои тридцать с небольшим был одним из величайших физиков Америки и бесспорным кандидатом на Нобелевскую премию. Он сделал уже несколько важных открытий. То ли в Гарварде, то ли в Принстоне ему предлагали заведовать кафедрой, но он поддался уговорам одного израильского дипломата и уехал в Иерусалим, где получает в три раза меньше денег, чем мог бы получать в Штатах. Сейчас он изучает иврит в ульпане, полагая, что какой-то минимум знаний языка ему необходим. Он далек от сионизма, сказала она, но идея преподавать и заниматься исследованиями в Израиле его увлекла. Возможно, это молодость, возможно, какие-то другие причины, а возможно — просто идеализм. Он родился в состоятельной семье. Его отец — известный врач, один из самых уважаемых в Америке; у него есть шикарная яхта, квартира на Пятой авеню и дома в Олд-Гринвиче и на Палм-Бич. Да, ее жених еврей, но до недавнего времени — только по крови. К иудаизму он не проявлял никакого интереса. Он никогда не ходил в религиозную школу, но почему-то идея еврейской родины будоражит его воображение. Тот израильский дипломат, кстати, тоже очень способный молодой человек, ученый, его наверняка ожидает блестящая карьера.

Она отложила свою книгу. Я знал, что она будет говорить всю ночь, вернее, несколько оставшихся до утра часов, так как при полете в Европу значительную часть ночи теряешь. Я давно заметил, что болтливость у женщин еще сильнее похоти. Подошла стюардесса, и моя соседка заказала виски. Поразмыслив немного, я решил присоединиться. И величайшие раввины позволяли себе иногда глоток алкоголя. Я просто хотел показать девушке, что на самом деле я тоже современный человек.

Мы выпили, моя порция была разбавлена содовой, а у нее — чистое виски. Она даже не поморщилась. После этого она продолжила свой рассказ. Ее отец был адвокатом. Он развелся с ее матерью. Он тоже был не бедняк, но ни в какое сравнение с отцом Билла не шел. Мать снова вышла замуж, и отчим оказался миллионером. Как ее имя? Присцилла. Чем она занимается? Интересуется психологией, литературой, социологией. Как она познакомилась с Биллом? Через того дипломата. Он был другом ее тогдашнего приятеля. Они встретились на вечеринке. Она говорила мягким голосом человека, с детства привыкшего к роскоши, атмосфере флирта, недолгих связей, хороших манер и уверенности в завтрашнем дне. Она не была богата, но ей повезло с отчимом. У него не было детей, и он все состояние оставит матери Присциллы, а та, в свою очередь, все оставит своей единственной дочери. На самом деле мать была против этой поездки в Иерусалим, особенно после того, как узнала, что Билл пока не готов к женитьбе. Но Присцилла и сама еще не была готова к такому шагу. Зачем торопиться? Заводить детей она не очень хотела, особенно в свете проблемы перенаселения.

Она улыбнулась, продемонстрировав зубы в пятнах помады. Заказала еще виски и принялась расспрашивать о моей жизни. Кто я? Чем занимаюсь? Зачем лечу в Израиль?

— Просто хочу увидеть страну предков, — сказал я.

— Весомая причина, — заметила она.

Я рассказал, каким чудом спасся от Гитлера, как скитался по России. Она выслушала меня и воскликнула: «Боже, через что может пройти человек!»

На вопрос, есть ли у меня жена, я ответил коротко: «Была».

После этого я убрал свои книги, словно не хотел, чтобы они становились свидетелями того, что я еще сегодня скажу или сделаю.

8

После ужина, который от завтрака отделяло всего три часа, в салоне притушили свет. Пассажиры принялись вытаскивать подушечки, укрываться одеялами и готовиться проспать остаток ночи. Моя соседка сделала то же самое. Сложно было понять, спит ли она или просто о чем-то очень сильно задумалась. По крайней мере, она замолчала. Но продолжалось это не более минуты, вскоре она вновь оживилась. Однако говорила теперь другим, более интимным тоном.

—Никогда бы не поверила, что полечу в Израиль. Скорее уж в Афганистан. Я в жизни не чувствовала себя еврейкой. Ни мать, ни отец абсолютно не интересовались иудаизмом. Я, конечно, ходила в религиозную школу, но это было скорее данью моде. На самом-то деле я с самого детства стыдилась своего еврейства. И вот теперь вдруг лечу в Иерусалим и собираюсь учить там иврит. Самое смешное, что Билл — убежденный атеист.

— Израиль — страна не более религиозная, чем Америка или Франция, — заметил я.

— Да, но все же это страна евреев. И этот иврит! Мне кажется, я никогда с ним не справлюсь.

— Даже некоторые арабы говорят на иврите.

— Ну, арабы, в конце концов, наполовину евреи.

Затем разговор перешел на личную тему, и Присцилла начала доказывать мне, что институт семьи устарел. Как можно обещать любить одного человека до конца жизни? Что такого особенного в благословениях раввинов и священников? Мир не стоит на месте, и люди должны определять свои поступки научными знаниями, а не древними традициями. Бог никому не открывался до конца, и мы не можем быть уверены, что знаем, чего Он хочет, да и существует ли вообще.

Я спросил у нее:

—Допустим, все так, но как в таком случае быть с детьми? Им же нужны родители. Отец должен быть уверен, что ребенок его, а не соседа.

— Ну, — ответила Присцилла, — когда пара хочет ребенка, то женщина, если она, конечно, не чудовище какое-нибудь или не сумасшедшая, сделает так, что это будет ребенок именно этого ее партнера. Но из этого не следует, что вы должны сохранять кому-то верность всю жизнь. — Помолчав, она добавила:

— Взять хотя бы нас с Биллом. Мы прекрасно ладим друг с другом и когда-нибудь станем мужем и женой, и у нас будет ребенок или, возможно, даже двое. Но пока мы свободны и ничем не связаны. Он встречается с другими женщинами, а я — с другими мужчинами.