Алексей Дельнов - Крым. Большой исторический путеводитель Страница 10

Скифские жрецы, энареи (от иранского «анария» – «немужественный»), представлены Геродотом как женоподобные мужчины. Вероятно, это были кастраты или гермафродиты, рядящиеся в женские одежды (явление трансвестизма). Сам институт такого жречества заимствован был в Передней Азии из культа богини Иштар. Энареи, как и скифские шаманы, использовали коноплю – очевидно, стремясь достичь состояния транса и «боговдухновленности» при гадании на прутьях, которое тоже входило в их функции. В чем смысл гадания – из Геродота непонятно. Но есть рассказ о том, что, когда царь заболевал, к нему вызывали наиболее авторитетных гадателей – энареев. Они манипулировали с прутьями (возможно, совершая при этом потусторонние странствования наподобие шаманских – не зря же дышали конопляным дымом). После чего кто-нибудь из них мог заявить, что такой-то из подданных принес ложную клятву богами царского очага – в этом и кроется причина болезни повелителя. Подозреваемого сразу же доставляли пред царские очи, и энарей должен был повторить свое обвинение при нем. Если обвиняемый отпирался, призывали новых гадателей. В случае если они подтверждали обвинение, преступнику тут же отрубали голову. Если нет – подозреваемым становился обвинитель-энарей, и в конце концов, после новых гаданий, его могли сжечь живьем за злостный поклеп.

Вызывают трепет мрачные погребальные обряды скифов. Когда умирал царь, тело первым делом покрывали воском и бальзамировали. Потом его погружали на телегу и долго возили по всем частям Скифского государства – чтобы подданные могли с ним попрощаться. При этом мужчины отрезали себе часть уха, обстригали в кружок волосы, расцарапывали лицо, делали на руке круговой надрез и прокалывали ее стрелой.

После объезда тело доставляли в Герры – это на правом берегу Днепра напротив царской столицы, здесь и сегодня высятся остатки царских курганов. В Геррах тело опускали на дно огромной ямы. Вослед царю туда же клали, предварительно задушив, одну из его наложниц, виночерпия, повара, конюха, телохранителя, вестника. Хватало места и для коней, для первенцев других животных, для множества золотых чаш. Над ямой настилали доски, постилали их камышовыми циновками, после чего насыпали курган, причем опечаленные подданные в знак любви к покойному старались сделать его как можно выше.

Годовщина смерти отмечалась следующим образом. Из числа слуг усопшего повелителя отбирали пятьдесят самых красивых юношей (все они должны были быть прирожденными скифами), из его табунов приводили пятьдесят лучших коней. И тех и других умерщвляли, затем бальзамировали. Конские трупы водружали на деревянные конструкции, с помощью подпорок добиваясь того, чтобы они стояли, как живые. Тела прислужников насаживали на колья, основания которых пропускали сквозь конские спины. Таким образом на охрану царского кургана заступал мертвый отряд: всадники в дорогих одеждах и во всеоружии на конях в полном золотом уборе.

Мы можем успокоить себя тем, что люди того времени легче относились к смерти: на своем веку, часто недолгом, они видели много смертей, порой нежданных. В них глубоко сидели иные, чем у нас, представления о жизни и смерти. Уместно привести свидетельство из эпохи более поздней, но отражающее схожие реалии. Арабский путешественник Ибн Фадлан, посетивший в 922 г. Волжскую Булгарию, присутствовал там на похоронах знатного руса. Судя по его рассказу, девушка, которая должна была сопровождать покойного в загробный мир, вызвалась на это добровольно. Несколько дней она пьянствовала, отдавалась кому ни попадя, а явно сочувствующим ей иностранцам объяснила, что они ровным счетом ничего не понимают, что ей предстоит переход в прекрасный цветущий мир. И показывала им куда-то поверх невысокого забора, сооруженного вокруг погребальной ладьи, – будто она и на самом деле уже видела там это свое прекрасное будущее. Перед тем как зарезать у погребального костра, ей поднесли чашу с дурманящим напитком, и она встретила смерть в совершенно безмятежном состоянии, успев тепло попрощаться со своими подружками.

Когда умирал простой скиф, его тело возили по всем родственникам и друзьям, и везде сопровождающим устраивали угощенье – ставя те же самые блюда и подле покойного. На этих похоронах никаких человеческих жертв не было, а после них все присутствующие шли очиститься в паровой бане, при этом кидали на раскаленные камни семена конопли.

На войне скифы редко щадили врагов. В этом трудно усомниться, если ознакомиться с их боевыми традициями. Молодой воин, убив первого врага, пил его кровь – чтобы впитать в себя силу и отвагу поверженного. Обычаем было отрубать у убитого неприятеля голову: воин, не представивший царю такие трофеи, не участвовал в дележе добычи. На устраиваемом царем очередном празднике он не получал из его рук традиционную чашу вина.

Скифы сдирали с убитых врагов скальпы, очищали их и обрабатывали – и использовали в качестве полотенца. Наиболее доблестные герои могли скроить себе из таких лоскутов целый плащ – и гордо щеголяли в нем. Кожа с рук шла на колчан. Были любители, которые обдирали весь труп, набивали кожу на доски и такое, с позволения сказать, чучело возили с собой на коне. Может быть, чтобы нагнать в бою ужас на противника?

Из черепов заклятых врагов изготавливались кубки и чаши. Кто побогаче – оправлял их драгоценными металлами, бедняки только обтягивали кожей. Так могли поступить даже с черепами родственников, с которыми оказывались в ссоре, если побеждали их на поединке, назначенном по решению царского суда. Вот так и разрушался общественно-родовой строй под напором частной собственности и связанного с ней отчуждения людей друг от друга.

Здесь кстати отметить, что суровые скифы были скупы на человеческое общение: считалось, что уважающий себя мужчина должен иметь двух-трех друзей, не более того. А если друзей у него много, он становится подобием распутной женщины.

Скифы были очень ранимы в случаях, если кто-то из их соплеменников нарушал исконный жизненный уклад, особенно если дело касалось религии. История донесла до нас трагическую судьбу двух таких знаменитых отступников, выходцев из царских семей – Анахарсиса и Скила. Причиной падения обоих была неспособность противостоять очарованию греческой культуры, главными распространителями которой в скифской среде были греческие колонии, которые начали появляться в Северном Причерноморье начиная с VII в. до н. э.

Царский сын Анахарсис (ок. 605–545 гг. до н. э.) за свою довольно долгую по меркам того времени жизнь много попутешествовал по свету, долго жил в Афинах. Человек был мало сказать, что незаурядный, – греки называли его в числе мудрейших из людей за все времена. Очевидно, тяга к эллинской культуре, эллинской мудрости ослабила в нем любовь к отечеству. Сохранился такой рассказ о нем. Некий афинянин навязчиво и грубо попрекал Анахарсиса тем, что он родился и вырос в варварской стране. В конце концов скиф срезал его: «Ну что ж, мое отечество – стыд для меня. А ты стыд для своего отечества». Еще анекдот. Анахарсиса кто-то спросил: «Поведай, как можно удержаться от пьянства?» Ответом было: «Надо только иметь перед глазами пьяницу во всем его безобразии. Этого вполне достаточно!» Здесь существенно добавить, что скифы у греков считались если не закоренелыми пьяницами (на таком счету были фракийцы), то людьми, совершенно не сведущими в застольном этикете и оттого склонными вести себя неподобающе и напиваться. Поговорка «пить как скиф» означала пить неразбавленное вино и, как следствие, терять рассудок.

Надумав в недобрый час вернуться на родину, Анахарсис по пути оказался в Кизике, городе на берегу Мраморного моря. Предстоял последний этап путешествия – плавание на корабле через Черное море. А он ужасно боялся моря. На этот счет тоже сохранился анекдот. Анахарсиса спросили: «Кого, полагаешь, на свете больше – живых людей или мертвых?» Мудрец ответил вопросом на вопрос: «А к кому прикажете отнести тех, кто плывет сейчас на кораблях?»

В Кизике как раз в это время справляли праздник в честь Матери богов Кибелы, носивший разнузданный оргиастический характер. Анахарсис, почтя встречу с процессией как указание свыше, дал богине обет: если плавание закончится благополучно, он принесет ей жертву по только что увиденному им обряду.

Сохранилось его высказывание: «Самый надежный корабль тот, который вытащили на берег». Плавание было благополучным, корабль вытащили на берег, Анахарсис сошел на родную землю. И сразу подумал о необходимости исполнить обет. Для этого он выбрал безлюдное место в лесу, вдали от посторонних глаз. Что это был за обряд, сколько в нем было участников – доподлинно неизвестно. У Геродота находим только, что Анахарсис при этом был весь увешан маленькими изображениями Кибелы и колотил в тимпан. В общем, на скифский взгляд – полнейшее непотребство. За подобные обряды скифы порицали греков больше, чем за что-либо иное. Ведь нельзя же всерьез утверждать, говорили они, что существуют боги, которых радует людское безумие.