Юрий Абрамов - 100 Великих Книг Страница 12

Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать.

Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам — неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы, ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу — одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище.

И далее Платон кистью великого мастера рисует сцены воздаяния за прошлую греховную жизнь. Чем больше человек совершил злодеяний при жизни, тем большее наказание ждет его после смерти. Особенно незавидна судьба тиранов: за сотворенные злодейства их не принимает к себе потусторонний мир. Какие-то дикие существа с огненным обличием сдирают с тиранов кожу и волокут их в петле по острым каменьям, чтобы сбросить в Тартар.

Но праведникам дано добраться до конечного пункта, где лучи света соединяют небесный свод и землю. Здесь висит сияющее веретено Ананки-Необходимости — первооснова всего Мироздания. Его вращают три дочери Ананки — Богини Судьбы мойры: Лахесис (Дающая жребий) воспевает прошлое, Клото (Прядущая) — настоящее, Атропос (Неотвратимая) — будущее. Они-то и распоряжаются участью людей — как при жизни, так и после смерти, вручая им заранее уготовленный жребий. Все это Эр увидел собственными глазами. Но ему не суждено было получить свой жребий. Его душа неожиданно вернулась на землю и вновь соединилась с телом…

Таков Платон. Когда-то Ломоносов выразил уверенность, что и в России должен скоро появиться мыслитель подобного ранга, «что может собственных Платонов «…» Российская земля рождать». Русский народ действительно породил немало великих мыслителей и ученых. Но Платон остался Платоном. Его не нужно превосходить. Да и невозможно. В веках и тысячелетиях он всегда останется самим собой.

13. АРИСТОТЕЛЬ

«МЕТАФИЗИКА»

Самое удивительное, что Аристотель книги под таким названием, обессмертившим великого философа и науку, которую он представлял, никогда не писал и даже не подозревал о существовании подобного слова. Парадокс истории! Более чем через три века после смерти Стагирита (прозвище — по месту рождения — города Стагиры), когда составлялся и канонизировался корпус его произведений, систематизаторы собрали воедино все, что было когда-то написано по «первой философии» _ завершенные и незаконченные трактаты, заметки, наброски, тексты лекций, их конспекты, планы — и поместили их вслед за сочинениями по физике, пометив чисто формально: «ta meta ta physica» (то, что [стоит] после «Физики») Так родился новый термин, который моментально прижился, более того — стал синонимом философии, а самый труд Аристотеля превратился в Библию для бессчетного числа его почитателей и последователей.

Читать «Метафизику» — занятие не из легких, зато — необходимое. Ибо этим сочинением (впрочем, как и многими другими) почти на полтора тысячелетия было определено направление всей европейской науки. Именно здесь были сформулированы основные философские проблемы и во многом сформирован категориальный аппарат, который небезуспешно работает и поныне.

Символична и симптоматична первая же фраза «Метафизики», определяющая тему книги: «Все люди от природы стремятся к знанию». Аристотель как бы задает тон и собственным теоретическим изысканиям, и каждому, кто берется за их освоение. По существу вся книга от начала до конца — о Знании, путях его возникновения, трудностях развития и каналах постижения. Обретение знания, по Аристотелю, начинается с удивления — оно, как искра, зажигает огонь в груди тех, кто устремляется к раскрытию сокровенных тайн Космоса, Природы и Жизни. На этом зиждется и научное и обыденное познание. Путеводная же звезда на этом многотрудном пути — Наука наук философия, то есть «любовь к мудрости».

Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, — в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему — тот, кто менее мудр

Как всякий великий философ Аристотель строит и обосновывает собственную концепцию Мироздания, опираясь на идеи предшественников и тщательно их анализируя. Именно из книг Стагирита, в том числе — и «Метафизики», мы по сей день получаем наиболее достоверные сведения о концепциях натурфилософов, труды которых не сохранились. Каждый из античных мыслителей настаивал на каком-то одном первоначале, лежащем в основе природы. Для Фалеса — это вода, для Анаксимандра — беспредельное, для Анаксимена — воздух, для Гераклита — огонь, для Анаксагора — ум (нус), для Левкиппа и Демокрита — атомы и пустота. Аристотелю ближе всего множественный подход Эмпедокла, который в качестве первоначал брал не один, а целых четыре стихии — воду, воздух, землю и огонь. Аристотель дополнил эту четверицу пятой первосущностью — квинтэссенцией («пятым элементом») — нематериальной субстанцией, перводвигателем всего существующего.

Аристотелю приписывается крылатое изречение: «Платон мне друг, но истина дороже». (Любопытно, что в аналогичной ситуации Платон в отношении своего учителя Сократа ничего подобного не заявлял, хотя во многом был с ним не согласен. Афоризм «Сократ мне друг, но истина дороже» на свет так и не появился. Интересно, почему?) Во имя какой же истины отрекся Аристотель от своего учителя Платона, у которого проходил в учениках почти 20 лет? Прежде всего, он дает развернутую критику (и именно в «Метафизике») теории идей своего великого предшественника. Стагириту не нравится слишком большая самостоятельность и определяющая роль, которую отводил идеям Платон. По Аристотелю, идеи не могут образовывать самостоятельный мир, независимый от вещей и тем более им предшествующий. Они — скорее, внутренняя сущность, наличествующая в каждой вещи и отображаемая в процессе познания в виде соответствующего образа.

Правда, если быть последовательным, то и Платон не мыслил столь примитивно, как это иногда пытаются изобразить. Создается впечатление, что и Аристотель не вник (или не захотел вникнуть) как следует в суть Платоновой концепции. Платоновские идеи («эйдосы») — это, прежде всего, своего рода глубинные схемы, образцы, чертежи, на основании которых строится и развивается реальный мир. Они — одновременно и закон (наподобие китайского дао), без которого не может быть никакой гармонии ни в мире вещей, ни в мире людей.

Аристотель настоящий служитель Истины. Он — ее жрец.

Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из того, что никто не в состоянии достичь ее надлежащим образом, но и не терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается, получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у нас говорится в пословице:

«Кто же не попадет в ворота [из лука]?», то в этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым целым, можно быть не в состоянии владеть частью, — это показывает трудность исследования истины.