Вячеслав Бондаренко - 100 великих российских актеров Страница 12

Над каждой ролью Ленский работал вдумчиво и тщательно. Он сам рисовал эскизы костюмов, обходился минимумом грима, особое внимание уделял мимике. О том, насколько мастерски владел артист лицом, свидетельствуют воспоминания современников: на спектаклях с участием Ленского плакали от переживаний глухонемые зрители, «читавшие» все происходившее на сцене по его мимике. «Творить без вдохновения нельзя, но вдохновение весьма часто вызывается тою же работой. И печальна участь художника, не приучившего себя в своей работе к строжайшей дисциплине: вдохновение, редко призываемое, может его покинуть навсегда», – писал актер. Этот завет Ленский старался привить своим ученикам в Московском театральном училище. Среди его воспитанников – герои этой книги Евдокия Турчанинова, Варвара Рыжова, Юрий Юрьев, Александр Остужев, Вера Пашенная…

Ленский прославился и как режиссер-постановщик. Его любимым драматургом был А.Н. Островский – в 1895–1908 годах он ставил его пьесы 16 раз. Одним из первых ветеранов русской сцены он почувствовал необходимость новой театральной стилистики и в 1898-м организовал так называемый Новый театр, где работал с молодыми актерами Малого. В принципах режиссерской работы Ленский был прямым предшественником К.С. Станиславского. В 1907-м актер был назначен главным режиссером Малого театра, но его неутомимая энергия, желание в краткие сроки кардинально пересмотреть творческие принципы театра вызвали непонимание как у дирекции, так и у труппы. Из любимого Храма театр превратился для Ленского в источник сплетен, кляуз, клеветы и интриг. В итоге актер принял трудное решение оставить родной ему Малый. Ему предложили поистине царские условия – жалованье 6000 рублей в год (колоссальные по тем временам деньги), любые постановки. Ученики составили коллективное письмо на имя Ленского, умоляя его не уходить… Но было уже поздно. Когда друг и родственник Ленского А.И. Сумбатов-Южин спросил у артиста, не переменит ли он своего решения, тот ответил: «Мне этот театр, со всеми их рожами, до того опротивел… когда я сегодня утром проснулся и почувствовал, что всему этому конец, что я свободен…» Жить после ухода Ленскому оставалось недолго – 13 октября 1908 года Александр Павлович скончался.

«С Ленским умерло все. Умерла душа Малого театра… С Ленским умер не только великий актер, а погас огонь на священном алтаре, который он поддерживал с неутомимой энергией фанатика» – так писала многолетняя партнерша Ленского М.Н. Ермолова. По завещанию А.П. Ленского он был погребен в его имении Селище недалеко от Киева, где актер в конце жизни проводил летние месяцы. В 1955 году прах великого артиста был перезахоронен в парке украинского города Канев.

Константин Варламов. «Одной ногой на сцене, другой в зрительном зале»

(1848–1915)

Константин Александрович Варламов родился 11 мая 1848 года в Петербурге в семье знаменитого композитора, автора множества песен и романсов Александра Егоровича Варламова. К несчастью, в октябре того же года отец мальчика умер, и семья влачила полунищенское существование на 18-рублевую пенсию. Но бедность не помешала маленькому Косте страстно «заболеть» театром. Дебютировал Варламов относительно поздно, в 1867-м, и восемь лет после этого играл в провинциальных театрах, исполняя самые разные роли – от водевильных до драматических. Причем сначала публику раздражал большой рост Варламова, и не раз из зрительного зала раздавались реплики наподобие: «Да уберите вы, наконец, эту дубину, из-за него других не видать!» Но постепенно зрители привыкли к талантливому артисту и полюбили его. В 1874–1875 годах он был премьером в нижегородской труппе Ф.К. Смолькова, по праву считавшейся одной из лучших в стране, а год спустя перешел в петербургский Александринский театр. «Крестными отцами» Варламова стали ведущие актеры «Александринки» тех лет – Александр Александрович Нильский (1840–1899) и первый Тригорин на русской сцене Николай Федорович Сазонов (1843–1902).

Константин Варламов быстро сумел стать настоящей звездой театра и оставался ею до самой смерти. По мнению критики, это был «всеядный» артист – соглашался на любые роли и в итоге сыграл их более тысячи (только в 1900 году у него было 640 главных ролей). Сам Варламов об этом говорил так: «Я никогда не лез в премьеры, играл и играю все, и девиз мой таков: актер призван на сцену не для того, чтобы играть роли, а для того, чтобы разыгрывать пьесу». Истинным призванием Варламова была комедия. Невероятно обаятельный от природы, огромного роста, очень полный, но при этом пластичный, подвижный и музыкальный, мастерски владевший голосом, он был словно создан для пьес Гоголя и Островского. Он стал живым символом комедии, настоящим «царем русского смеха». И публика платила своему любимцу искренним восторгом при каждом его появлении на сцене. Вот строки из письма обычной зрительницы, сельской учительницы А.К. Глазуновой: «Мы, утомленные ежедневным, часто непосильным, раздражающим нервы однообразным трудом, мы, большею частью не имеющие поддержки в семье, мы искренне, глубоко благодарим Вас за минуты наслаждения в театре. Смех, вызываемый Вашим исключительным, самобытным русским талантом, служит нам поддержкой в тяжелом труде. Он возбуждает в нас притупившуюся энергию, бодрит дух, вливает целительный бальзам в расстроенные нервы и утомленную душу».

Константин Варламов. Фото 1913 г.

Что бывает нечасто, обожали Варламова и все его коллеги: он был всеобщим другом, а у многих – крестным и посаженым отцом. При этом актеры придерживались мнения, что восхищаться Варламовым можно, а вот учиться у него, пытаться его копировать – бесполезно: «Уйдет с жизненной сцены Варламов и унесет с собой тайну своего творчества, и тем, кто придет на смену, даже объяснить нельзя будет, как играл Варламов». «Чудо», «райская птица», «вечный гастролер на сцене Александринки», «прелестное чудовище», «национальный талант», «чисто русская душа» – из эпитетов, которым награждали своего любимца его современники, можно составить толстый том.

При этом критика в голос отмечала прирожденный характер дарования комика. Он не выработал свой талант годами упорного труда, а просто жил на сцене так же, как и в жизни, не отделяя себя от своих зрителей (как он говорил, «одной ногой на сцене, другой в зрительном зале»). Роль Варламов никогда не учил, «выезжая» на бесконечных импровизациях, шутках, намеках, словесных и мимических шаржах, но получалось это у него превосходно. «Это было полно, сочно, ярко, трепетало здоровьем. Это наивно также, как и гениально. Это инстинктивное чутье и постижение Шекспира» – так описывала критика работу Варламова в шекспировских комедиях «Сон в летнюю ночь» и «Много шума из ничего». Именно «инстинктивным чутьем» Варламов и добивался успеха, который многим его коллегам по сцене мог только сниться. Достаточно упомянуть, что в честь Варламова была названа отдельная марка папирос – «Дядя Костя». Это прозвище стало народным именем артиста. И даже на его официальном юбилее, в разгар чтения приветственного адреса, одна из коллег Варламова, начав речь, как положено: «Высокоталантливый и глубокоуважаемый Константин Александрович…», вдруг прервала себя восклицанием: «Нет, дядя Костя, я не могу говорить таким тоном!» – и, подбежав к юбиляру, от души расцеловала его.

В 1880-х годах артист заболел слоновой болезнью и больше не мог передвигаться. К этому прибавились постоянные боли в горле. Но представить петербургскую сцену без Варламова было по-прежнему невозможно – теперь он играл сидя и при этом вызывал в зале такую же бурю смеха, как раньше. Одним из его ярчайших поздних достижений стала роль Сганареля («Дон Жуан» Ж.-Б. Мольера в постановке В.Э. Мейерхольда, 1910). Спектакль рождался в бесконечных спорах режиссера с актером – Варламов, по своему обыкновению, не желал учить огромную роль и требовал для себя полной свободы. Поскольку Мейерхольд был заинтересован в корифее, компромисс был найден – специально для Варламова на сцене были поставлены обитые бархатом скамьи, рядом с которыми располагались суфлеры в костюмах, стилизованных под XVIII столетие; они нарочито публично «подавали» актеру его текст. И несмотря на то что на сцене постоянно кипело действие, неподвижный Варламов на протяжении всего спектакля был его центром – он без устали импровизировал, каламбурил, общался с зрительным залом, комментировал действия Дон Жуана, подшучивал над самим собой. Это был настоящий триумф тяжелобольного артиста. Уже после спектакля «Мейерхольд сказал, что единственным, кто по-настоящему играет в духе Мольера, оказался Константин Александрович, и просил всех найти чисто мольеровские детали, какими так богата игра Варламова». Остался доволен Мейерхольдом и сам Варламов: «Вот это режиссер. Он не сажает меня в четвертую комнату, где меня никто не видит и я никого не вижу, а поместил на авансцену. Вот все говорили: Мейерхольд, Мейерхольд, а вот он устроил так, что все меня видят и я вижу всех».