Елена Авадяева - 100 великих казней Страница 22

Чтобы добиться нужных показаний, прибегли к обычному средству — пытке на дыбе, которой Савонарола был подвергнут еще до приезда высоких сановников святого престола. Содержание его показаний было таково, что судьи признали необходимым немедленно скрыть написанные им листы, а впоследствии и совершенно их уничтожить.

Следствие длилось более месяца, и пытки были непрерывны, продолжительны и жестоки. Савонаролу в течение дня 14 раз вздергивали на веревке «от полу до блока».

Он был уже сломлен многократно возобновлявшейся пыткой. Не в силах выдержать дальнейших мучений, монах признавал возводимые на него обвинения, но только для того, чтобы вскоре, собравшись с духом, объявить собственные слова лживыми, сказанными из страха перед новым допросом. И вновь следовали истязания, пока из уст несчастного не исторгался вопль: «Не мучайте меня, я скажу вам правду, истинную, истинную правду…» После этого педантичный Ромолино сразу же задавал вопрос, почему обвиняемый только что отрицал правдивость своих прежних показаний, и добивался «признания»: Савонарола это делал, считая, что его «ложь» останется безнаказанной. «В течение всего процесса, — писал известный итальянский историк П. Вилари, — мы видим Савонаролу таким же, каким знали его и до сего времени. В нем как-то уживались вместе гений и суеверие, возвышенные идеи и самые обычные софизмы, высочайший героизм и временами совершенно неожиданная слабость». После очередного вздергивания на дыбу у подсудимого вырвали «раскаяние» и заявление, что в его намерения входило низложение папы и что эти планы были следствием его гордыни, слепоты и глупости. За этим следовали попытки страдальца объявить, что все его «признания» вызваны безумными мучениями и страхом, потом — очередные истязания и капитуляция…

Получив все нужные показания, посланцы Александра VI передали Савонаролу и двух его последователей — монахов Фра Сильвестра и Фра Доменико, которых не сломили столь же жестокие пытки, в руки светской власти.

На площадке перед Плацио были выстроены подмостки, высотой в рост человека, длиной около четверти всей площади. На конце их был поставлен шест с перекладиной наверху как ни укорачивали последнюю, но все же виселица по форме напоминала крест. На поперечной балке висели три петли и три цепи: первые предназначались для повешения монахов, на вторых должны были висеть их тела, когда пламя будет пожирать их. Служители Синьории насилу сдерживали в отдалении волнующуюся толпу.

Три монаха сходили уже с лестницы Палаццио, когда их встретил доминиканец монастыря Санта Мария Новелла. Он приказал снять с них верхнюю одежду и остаться в одних только шерстяных рубашках, босыми, со связанными руками. Монахи очутились перед епископом Вазона. Началась церемония расстрижения монахов. Их одели в рясы, а потом снова раздели. Епископ до того смутился, что забыл обычную формулу и, вместо того чтобы отлучить Савонаролу только от церкви воинствующей, произнес: «Отлучаю тебя от церкви воинствующей и торжествующей». Но Савонарола, нисколько не смутившись, поправил его «Воинствующей, но не торжествующей, ибо последнее не в твоей власти».

Когда совершился обряд расстрижения, осужденные были отданы в руки светской власти. Апостоличные комиссары объявили им, что они являются схимниками и еретиками. Наконец они очутились перед советом «Восьми». Соблюдая обычай, этот магистрат поставил вопрос о судьбе монахов на голосование все члены его единодушно высказались за. «Члены совета „Восьми“, ознакомившись с судебным следствием по делу трех монахов и с совершенными ими гнусными преступлениями, о которых там говорится, и приняв во внимание суждение, высказанное по этому поводу комиссаром папы, суждение, предающее их святому суду, чтобы они понесли наказание, постановляют все трое должны быть сперва повешены на эшафоте, а затем сожжены, чтобы души их окончательно были разлучены с их телами».

Осужденные направились к эшафоту. Савонарола ни на минуту не потерял присутствия духа. После смерти двух своих товарищей дошла очередь и до него. Желая угодить разнузданной черни, палач начал издеваться над корчившимся в предсмертных судорогах телом Савонаролы и чуть было не сорвал его с веревки — магистраты вынуждены были сделать палачу строгий выговор. Тогда он стал торопиться, желая, чтобы пламя охватило тело несчастного монаха раньше, чем тот успеет умереть. Но цепь выпала у него из рук, и в то время, как он поднимал ее, Савонарола испустил дух. 23 мая 1498 года Савонарола умер 45-и лет от роду.

Не успел палач сойти с лестницы, как огненные языки высоко взвились к небу. Кто- то из толпы поспешил поджечь помостки со словами «Наконец-то мне привелось сжечь того, кто с удовольствием сжег бы меня самого!» В это время порыв ветра отклонил огонь от трупов трех монахов В ужасе подавшись назад, народ громко закричал «Чудо! Чудо!» Но ветер скоро стих, пламя охватило тела, и толпа вновь подступила ближе. В это время веревки, связывавшие Савонаролу, перегорели. Под сильной тягой воздуха тело его заколебалось, и верующим показалось, что в огненном столбе он поднял руку и благословил тот самый народ, который сжигал его. Синьория отдала приказ сложить прах казненных на телеги и бросить в Арно.

МОНТЕСУМА

Я молюсь, чтобы боги посылали нам хороших императоров, но смиряюсь с теми, какие есть.

Корнелии Тацит

Эта история совершенно невероятная для любого современного человека. Впрочем, она и современникам казалась невероятной. Каким образом какой-то испанский прощелыга с ротой мерзавцев, на которых пробу негде было ставить, в одночасье завоевали великую империю ацтеков. Конечно, можно сделать скидку на лошадей, которых не видели индейцы, на мушкеты, грохота которых они пугались — но ведь к этим вещам привыкаешь быстро.

Секрет успеха Эрнана Кортеса (1485–1547) заключался не столько в отваге и боевых способностях его отряда (хотя и это было), сколько в той силе, которая держала в повиновении огромные массы ацтеков, как простолюдинов, так и знать. Эта сила запрещала им оказывать белым пришельцам вооруженное сопротивление и призывала с покорностью принимать все, что они будут творить. Этой силой было уважение к трону, поскольку на троне сидел наместник Бога на земле, то есть сам Бог. А занимал трон в то время император Монтесума (1466–1520) — человек безвольный, слабый и нерешительный. С одной стороны, он был возмущен теми бесчинствами, которые творили белые пришельцы, но с другой стороны, древние пророчества ясно говорили, дескать, настанут времена, когда вернутся великие белые боги… И Монтесума велел тщательно следить за белыми, ничего не предпринимая против них, посылал дары, советовался со жрецами и гадателями.

Между тем неудержимое наступление конкистадоров продолжалось. Исчерпав все средства, с помощью которых он пытался уйти от судьбы, Монтесума покорился тому, что считал неизбежным. Он посылал на переговоры с Кортесом вначале своего племянника Какаму вождя Тескоко, а вслед за ним и Куитлауака, правителя Истапалапы, города, в котором Берналь Диас увидел «вещи небывалые, какие и во сне не могут привидеться… Большие и великолепные дворцы из камня, сады, пруды с пресной водой и множество иных диковин. В фруктовые сады по каналу из озера могли заплывать большие челны… Я и не думал, что на свете могут быть такие земли, как эта, потому что в то время Перу еще не открыли, о нем никто и слыхом не слыхивал. А сейчас все это разрушено, разорено, заброшено, ничего не осталось от прежнего».

Наконец конкистадоры подошли к границам заветного города Теночтитлана — столице империи ацтеков. Их встретил сам могущественный правитель, на которого никто из подданных не осмеливался поднять глаз.

«На Монтесуме были богатые одежды, плащ, украшенный драгоценностями, на голове — легкая корона из золота, на ногах — сандалии, тоже золотые, с кожаными тесемками, украшенные дорогими каменьями. Четверо приближенных несли его паланкин, инкрустированный золотыми пластинами, под балдахином из зеленых перьев, также украшенным золотом. Правителя сопровождали двести знатных вельмож, выделявшихся своей богатой одеждой, но босых. Перед паланкином шествовали три сановника с золотыми жезлами в руках, которые они то и дело поднимали, оповещая народ о появлении державного правителя».

Торжественность и пышность, блеск драгоценных каменьев и золота. Золото повсюду: в короне, на ногах, на паланкине. Кажется, его хватило бы, чтобы удовлетворить любую алчность. А владелец всех этих богатств — нерешительный, растерянный человек, мотивы поведения которого непонятны Он прекрасно был осведомлен о том, что происходило на всей подвластной ему огромной территории, ибо ежедневно получал депеши с точным рассказом обо всех событиях.

Берналь Диас писал: «Он понял, что наша главная цель — отыскать золото». И он дал им золото.