В. Новиков - Все шедевры мировой литературы в кратком изложении.Сюжеты и характеры.Русская литература XX века Страница 23

И вот Яков Софроныч снова в том же ресторане за привычным делом. Только детей нет рядом.

И. Г. Животовский

Лето Господне

ПРАЗДНИКИ — РАДОСТИ — СКОРБИ

Автобиографическая повесть (1934–1944)

Чистый понедельник. Ваня просыпается в родном замоскворецком доме. Начинается Великий пост, и все уже готово к нему.

Мальчик слышит, как отец ругает старшего приказчика, Василь Василича: вчера его люди провожали Масленицу, пьяные, катали народ с горок и «чуть не изувечили публику». Отец Вани, Сергей Иваныч, хорошо известен в Москве: он подрядчик, хозяин добрый и энергичный. После обеда отец прощает Василь Василича. Вечером Ваня с Горкиным идут в церковь: начались особенные великопостные службы. Горкин — бывший плотник. Он уже старенький, потому и не работает, а просто живет «при доме», опекает Ваню.

Весеннее утро. Ваня смотрит в окно, как набивают льдом погреба, едет с Горкиным на Постный рынок за припасами.

Приходит Благовещение — в этот день «каждый должен обрадовать кого-то». Отец прощает Дениса, пропившего хозяйскую выручку. Приходит торговец певчими птицами Солодовкин. Все вместе, по обычаю, выпускают птиц. Вечером узнают, что из-за ледохода «срезало» отцовские барки. Отцу с помощниками удается их поймать.

Пасха. Отец устраивает иллюминацию в своей приходской церкви и, главное, в Кремле. Праздничный обед — во дворе, хозяева обедают вместе со своими работниками. После праздников приходят наниматься новые рабочие. В дом торжественно вносят Иверскую икону Богородицы — помолиться ей перед началом работы.

На Троицу Ваня с Горкиным едет на Воробьевы горы за березками, потом с отцом — за цветами. В день праздника церковь, украшенная цветами и зеленью, превращается в «священный сад».

Приближается Преображение — яблочный Спас. В саду трясут яблоню, а потом Ваня и Горкин отправляются на Болото к торговцу яблоками Крапивкину. Яблок нужно много: для себя, для рабочих, для причта, для прихожан.

Морозная, снежная зима. Рождество. В дом приходит сапожник с мальчишками «славить Христа». Они дают маленькое представление про царя Ирода. Приходят нищие-убогие, им подают «на Праздник». Кроме того, как всегда, устраивают обед «для разных», то есть для нищих. Ване всегда любопытно посмотреть на диковинных «разных» людей.

Наступили Святки. Родители уехали в театр, и Ваня идет на кухню, к людям. Горкин предлагает погадать «по кругу царя Соломона». Читает каждому изречение — кому какое выпадет. Правда, эти изречения он выбирает сам, пользуясь тем, что остальные — неграмотные. Только Ваня замечает лукавство Горкина. А дело в том, что Горкин хочет для каждого прочесть самое подходящее и поучительное.

На Крещение в Москве-реке освящают воду, и многие, в том числе Горкин, купаются в проруби. Василь Василич состязается с немцем «Ледовиком», кто дольше просидит в воде. Они исхитряются: немец натирается свиным салом, Василь Василич — гусиным. С ними состязается солдат, причем без всяких хитростей. Побеждает Василь Василич. А солдата отец берет в сторожа.

Масленица. Рабочие пекут блины. Приезжает архиерей, для приготовления праздничного угощения приглашают повара Гараньку. В субботу лихо катаются с гор. А в воскресенье все просят друг у друга прощения перед началом Великого поста.

Горкин и Ваня едут на ледокольню «навести порядок»: Василь Василич все пьет, а нужно успеть свезти лед заказчику. Однако выясняется, что поденные рабочие все делают быстро и хорошо: Василь Василич «проникся в них» и поит каждый день пивом.

Летний Петровский пост. Горничная Маша, белошвейка Глаша, Горкин и Ваня едут на Москву-реку полоскать белье. Там на портомойне живет Денис. Он хочет жениться на Маше, просит Горкина поговорить с ней.

Праздник Донской иконы, торжественный крестный ход. Несут хоругви из всех московских церквей. Скоро наступит Покров. Дома солят огурцы, рубят капусту, мочат антоновку. Денис и Маша перебрасываются колкостями. В самый праздник появляется на свет Ванина сестренка Катюша. А Денис с Машей, наконец, сосватались.

Рабочие спешат подарить Сергею Ивановичу на именины невиданных размеров крендель с надписью: «Хозяину благому». Василь Василич, в нарушение правил, устраивает церковный звон, пока несут крендель. Именины удаются на славу. Больше сотни поздравлений, пирогов со всей Москвы. Прибывает сам архиерей. Когда он благословляет Василь Василича, тот плачет тоненьким голоском…

Настает Михайлов день, именины Горкина. Его тоже все любят. Ванин отец жалует ему богатые подарки.

Все заговляются перед Рождественским постом. Приезжает тетка отца, Пелагея Ивановна. Она — «вроде юродная», и в ее прибаутках таятся предсказания.

Приходит Рождество. Отец взялся выстроить в Зоологическом саду «ледяной дом». Денис и Андрюшка-плотник подсказывают, как это нужно сделать. Выходит — просто чудо. Отцу — слава на всю Москву (правда, никакой прибыли).

Ваня идет поздравлять с днем ангела крестного Кашина, «гордеца-богача».

На крестопоклонной неделе Ваня с Горкиным говеют, причем Ваня впервые. В этом году в доме множество дурных предзнаменований: отец и Горкин видят зловещие сны, расцветает страшный цветок «змеиный цвет».

Скоро Вербное воскресенье. Старики угольщики привозят из леса вербу. Пасха. Дворника Гришку, который не побывал на службе, окатывают холодной водой. На Святой неделе Ваня с Горкиным едут в Кремль, ходят по соборам.

Егорьев день. Ваня слушает пастушеские песни. Снова дурные предзнаменования: воет собака Бушуй, не прилетели скворцы, скорняку вместо святой картинки подсунули кощунственную.

Радуница — пасхальное поминовение усопших. Горкин и Ваня ездят по кладбищам. На обратном пути, заехав в трактир, слышат страшную весть: Ваниного отца «лошадь убила».

Отец остался жив, но все болеет с тех пор, как разбил голову, упав с норовистой лошади. Ему становится лучше, он едет в бани — окачиваться холодной водой. После этого чувствует себя совсем здоровым, отправляется на Воробьевку — любоваться на Москву. Начинает ездить и на стройки… но тут возвращается болезнь.

В дом приглашают икону целителя Пантелеймона, служат молебен. Больному ненадолго становится лучше. Доктора говорят, что надежды нет. Сергей Иванович на прощание благословляет детей;

Ваню — иконой Троицы. Уже всем ясно, что он умирает. Его соборуют.

Наступают отцовские именины. Снова отовсюду присылают поздравления и пироги. Но семье умирающего все это кажется горькой насмешкой.

Приходит батюшка — читать отходную. Ваня засыпает, ему снится радостный сон, а наутро он узнает, что отец скончался. У гроба Ване становится дурно. Он заболевает, не может идти на похороны и только в окно видит вынос гроба.

О. В. Буткова

Ольга Дмитриевна Форш [1873–1961]

Сумасшедший корабль

Роман (1930)

В доме этом елисаветинских времен и чуть ли не Бирона жили писатели, художники, музыканты. Впрочем, жили здесь и совслужащие, и портные, и рабочие, и бывшая прислуга… Так было и позже, а не только в пограничные с нэпом и первые нэповские годы.

Быт упростился до первозданности, и жизнь приобрела фантастические очертания. Обитателям уже казалось, что дом этот вовсе не дом, а куда-то несущийся корабль.

Чуть теплые печки-буржуйки, перегородки, делящие когда-то безвкусно-роскошные залы на клетушки, — все свидетельствовало, что обычных будней уже нет, что отошли в прошлое принятые нормы взаимоотношений, изменилась привычная иерархия ценностей.

Однако как на краю вулкана пышно разрастаются виноградники, так цвели здесь люди своим лучшим цветом. Все были героями, творцами. Создавались новые формы общественности, целые школы, писались книги. В быту из ломберного сукна рождались сапоги, из мебельных чехлов — блузы, сушеная морковь превращалась в чай, а вобла — в обед из двух блюд.

Итак, это было место, где на каждом шагу элементарное, расхожее соседствовало с элитарным. Утром, проходя мимо умывальников, человек мог быть остановлен окриком: «Эй, послушайте… Поговорим о Логосе». Это кричал чистивший зубы Акович (А. Л. Волынский), удивительный эрудит, готовый полемизировать и с представителем старой интеллигенции, и с бывшей челядью, рассевшейся на кухне вокруг еще теплой плиты. Первые любили Аковича за сложность его внутреннего мира, вторые — за «простоту», доступность: «Хоть он и еврей, но, как апостолы, русский».

фейерверком мысли взрывался шумный и щедрый в растрате творческих сил Жуканец (В. Б. Шкловский), в чьей голове — хорошего объема — зародился «китайский метод» в литературоведении (формальный метод), абсолютизировавший «прием». И автору, и писательнице Доливе, и «педагогу-бытовику» Сохатому (все трое — разные ипостаси О. Д. Форш) была близка жизненная установка Жуканца, занятого лепкой нового человека, хотя каждый видел этот путь по-своему. Автор стремился к посильному «взрыванию пограничных столбов времени». Долива была убеждена, что, если не обогащать человека внутренне, он утечет сквозь пальцы, не состоится как организованная личность и втайне будет зависеть от зверя в себе. Сохатый «преподавал творчество» начинающим писателям, считавшим, что, прочитав и «разобрав» десяток шедевров, одиннадцатый они напишут сами. Он предлагал работать, задавал упражнения вроде задания описать памятник Петра пятью строчками, увидев его, скажем, глазами друга или подруги, живущей в Китае. Лишь один курсант уложился в этот объем: «…В Китае… девочки не имею, а в загс… иду с Саней из Красного треугольника. Как памятник она отлично видала, то размазывать нечего…»