Екатерина Останина - Фонтенбло Страница 23

Неудивительно, что после таких виршей мадам де Помпадур избегала общаться с Вольтером несколько лет, хотя и в этом случае ее великодушие не имело пределов – Вольтер продолжал регулярно получать пенсию, которую она же ему и назначила. Маркиза была на редкость великодушна, поскольку никогда не страдала комплексом неполноценности; она уважала себя и спокойно шла избранным путем, уверенная в себе и своих силах. Если она чего-то и боялась, то только потерять своего любимого короля.

Однажды она беседовала с Людовиком о политике.

– Все мои советники – по натуре республиканцы, – сказал король с сожалением. – Правда, пока я правлю, система будет держаться, но что произойдет с нашими детьми, и подумать страшно.

В этот момент в апартаментах появились очаровательные мадам д’Амблимон и мадам д’Эспарбе.

– А вот и мои крохотные кошечки пришли, – воскликнула маркиза. – Поверьте, Сир, они не смогут понять всех этих вещей, о которых Вы мне говорили. Я бы посоветовала Вам отдохнуть от мрачных мыслей на охоте, а прелестными дамами займусь я.

Мадам д’Амблимон считалась при дворе настоящей героиней, поскольку однажды взяла на себя смелость отвергнуть ухаживания короля. После подобного достойного поступка по совету мадам де Помпадур Людовик решился подарить красавице дорогое бриллиантовое ожерелье. Он всегда прислушивался к ее советам. Та к же и в тот раз, услышав предложение отправиться на охоту, он заговорил о егере Ламартре, которого высоко ценил как личность незаурядную. Вскоре к беседе присоединились другие придворные, и король снова и снова начинал рассказ, а мадам де Помпадур слушала его по-прежнему предельно внимательно, как если бы слышала эту историю впервые. Все эти беседы по приказу маркизы записывала ее преданная горничная, мадам дю Оссе. Обычно она устраивалась в галерее или же занималась своими прямыми обязанностями. У маркизы не было секретов от нее, и горничная имела право в любое время уходить или приходить, когда ей этого хотелось. Мадам Помпадур говорила ей: «Я и король доверяем тебе, и у нас нет секретов от тебя. В твоем присутствии мы можем говорить настолько же свободно, как если бы ты была каким-нибудь домашним животным, например кошкой».

Мадам дю Оссе не хватало образования, и ее описания бесед короля и его фаворитки даны без соблюдения хронологической последовательности, но врожденная живость ума позволяла ей сохранить тон диалога, и, кроме того, она обладала редкой способностью замечать самое главное в разговоре. Эта дама происходила не из знатной семьи, хотя имела благородное происхождение, и существует мнение, что мадам де Помпадур знала свою горничную с детства. Скорее всего, госпожа дю Оссе очень нуждалась, если согласилась стать горничной, но ее вполне устраивало ее положение, тем более что всем было известно, как мадам де Помпадур заботилась о своих друзьях, просто знакомых и слугах, и те платили ей преданностью и благодарностью.

Дневник мадам дю Оссе сохранился чудом. Дело в том, что ее брат, господин де Мариньи, решил после ее смерти сжечь дневник со всеми прочими бумагами, не достойными, на его взгляд, внимания. Именно за этим занятием его застал друг, коллекционирующий житейские истории и анекдоты. Друг попросил разрешения взять этот дневник, а Мариньи не возражал. Потом этот документ стал собственностью шотландца, проживавшего во Франции, – мистера Кроуфорда, дружившего с Марией-Антуанеттой. Кроуфорд привел в порядок записи и выпустил их в 1809 году. Вскоре оригинал был безвозвратно утерян. Однако по этой же причине в подлинности документа большинство историков сомневаются, мотивируя это тем, что Мариньи просто не мог так легкомысленно распорядиться документом, имеющим непосредственное отношение к его сестре. Но известно также, что господин Мариньи сентиментальностью не отличался. Никто не ставит под сомнение тот факт, что сестру он очень любил; и при этом известно, что ему же было поручено распродать вещи маркизы де Помпадур после ее смерти, что тот успешно и сделал, нисколько не посчитавшись с чувствами умершей, когда отдавал в чужие руки наиболее дорогие для нее предметы.

Можно определенно утверждать только одно: мемуары мадам дю Оссе оставляют впечатление откровенного рассказа, а если их и дописывал кто-либо, то такой человек должен был прекрасно разбираться в особенностях придворной жизни, знать королевские резиденции как свои пять пальцев. В пользу этой версии свидетельствует то, что мемуары госпожи дю Оссе совпадают с воспоминаниями, подлинность которых не вызывает сомнений ни у кого, но опубликованными гораздо позже.

Так, известный драматичный случай описывается одинаково и госпожой дю Оссе, и прочими свидетелями данной сцены. Речь идет о той ночи, когда королю, находившемуся в спальне маркизы де Помпадур, внезапно стало так плохо, что бедная женщина решила, что он может умереть. Увидев, что Людовик тяжело дышит и находится в полуобморочном состоянии, не на шутку перепуганная, мадам де Помпадур посреди ночи прибежала к горничной, при помощи которой дала королю капли Гоффмана, тем более что сама постоянно ими пользовалась. Когда короля удалось привести в чувство, горничная побежала к доктору Кенэ, проживавшему на первом этаже королевской резиденции. Доктор, убедившись в том, что опасность миновала, помог Людовику добраться до спальни, поскольку в тот момент именно это представлялось самым важным.

Утром Людовик прислал записку любовнице: «Мой дорогой друг, как я понимаю, вы и сейчас сильно встревожены, однако позвольте сказать вам, что мое положение гораздо лучше, а потому не верьте словам доктора». Но даже тогда женщины продолжали обсуждать, как было бы ужасно, если бы король и в самом деле умер, и как правильно они поступили, вовремя позвав врача. Скорее всего, и сам Людовик придерживался того же мнения, поскольку врачу он хорошо заплатил, а маркизе преподнес дорогие часы и табакерку, на крышке которой был выгравирован его портрет. Горничная неотлучно находилась в апартаментах маркизы во время ее непрерывных болезней и, по ее словам, если бы не слабое здоровье, мадам де Помпадур могла бы чувствовать себя совершенно счастливой. Чем старше она становилась, тем чаще болела; каждую неделю ей приходилось не менее двух дней оставаться в постели. Широко известна версия, будто маркиза страдала от чахотки, но при ее образе жизни в Фонтенбло заболеть мог и совершенно здоровый человек; что же касается женщины, больной чахоткой, то в этом случае она наверняка не дожила бы до сорока трех лет.

У мадам де Помпадур постоянно болело горло; ангины, насморки и бронхиты всегда проходили с высокой температурой. Она непрерывно мерзла, и в ее апартаментах было сильно натоплено, огонь в камине горел даже летом. В одном из писем она жаловалась: «В салонах невероятно жарко, тогда как в других местах, наоборот, – холодно. Поэтому кашляю я даже больше, чем в ноябре». Маркиза почти не отходила от огня, протянув к камину одну руку, а другую спрятав в муфте. Как и все прочие люди, чувствительные к холоду, она больше мучилась от него летом, чем зимой. Доктора Кенэ мадам де Помпадур считала лучшим из своих лекарей, хотя он традиционно использовал при лечении болезней кровопускание, но в то же время обладал здравым рассудком, что было немаловажно, тем более что знахари, к которым маркиза регулярно обращалась за помощью, часто советовали ей совершенные нелепости, например поднимать тяжести, что усугубляло ее состояние.

Подобно мадам де Помпадур, Кенэ покровительствовал философам-энциклопедистам. В знаменитой «Энциклопедии» были даже опубликованы две статьи: о сельском хозяйстве и показаниях в суде. Доктор Кенэ придерживался взглядов Мирабо и вместе с ним возглавлял школу экономистов, которые провозглашали идею «назад к земле». Кроме того, они верили во врожденную добродетельность и полагали, что можно убедить любого жить честно, и в то же время предлагали как можно меньше управлять людьми. Сам доктор вырос в деревне и полагал, что все несчастья Франции происходят из-за угнетения крестьян, которые в результате низкой себестоимости труда бросают землю и уходят в город. Людовик ценил Кенэ как выдающегося мыслителя. Он так и называл его – Le Penseur. Правда, король не считал нужным прислушиваться к излюбленным принципам Кенэ, хотевшего пустить все в стране на самотек: его величество и так сделал все возможное, чтобы дела во Франции шли именно таким образом.

Как-то раз мадам де Помпадур поинтересовалась у доктора:

– Почему вы все время твердите мне, будто боитесь короля?

Ведь он всегда так добр к вам и никогда не подавал ни малейшего повода для страха.

– Мадам, – вздохнул Кенэ, – когда я нахожусь рядом с ним, меня постоянно тревожит одна мысль: теоретически этот человек может в любой момент приказать отрубить мне голову.