Сахоко Кадзи - Эти странные японцы Страница 14

Есть способ сказать обыкновенное «нет» – только в тех случаях, когда отказ не вызовет обиды. Но японцы знают, когда они подразумевают «нет», даже если не произносят его вслух. «Я подумаю об этом» – это форма очень твердого отказа. А уж если японец втянет воздух между стиснутыми зубами и затем выпустит его с глубоким выдохом: «Са-а-а-а-а…»– это знак того, что нужно все начать сначала.

Далее письменный японский. В Японии не было своей письменности, пока в 6-м веке буддийские монахи не привезли из Китая священные сутры. К несчастью для всех, очень скоро стало ясно, что иероглифы, идеально подходящие для китайского языка, где нет окончаний, абсолютно не годятся для японского письма. В итоге решение было найдено: придворная знать начала говорить по-китайски, чтобы можно было записать их слова. Но это тоже сработало плохо, и в течение последующих веков появился языковой гибрид: к каждому китайском иероглифу добавилось по меньшей мере два разных чтения. Они употреблялись в зависимости от контекста: когда нужно, брали китайский вариант, в других случаях более подходил японский.

Чтобы бегло говорить и читать по-японски, нужно знать китайские иероглифы – кандзи, – используемые в японском языке (минимум составляет 2 000; образованные японцы знают 5 000 и даже 80 000 иероглифов, в некоторых из которых более 30 черточек). Плюс две слоговые азбуки – хирагана и катакана первая для записи исконно японских вещей и понятий, вторая – для заимствованных предметов и иностранных имен. Но это – слишком простое объяснение гибридной фонетики и пиктографиии письменного японского языка.

Возможности его беспредельны, и в нем на каждом шагу ловушки и западни.

Миссионеры, пришедшие в Японию из Европы в 19 веке, были убеждены, что японский язык – это изобретение дьявола, препятствующего им в их работе. Современные студенты, изучающие японский, – будь то иностранцы или сами японцы, – могут верить или не верить в дьявола, но, без сомнения, испытывают те же чувства.

Об авторах

Сахоко Кадзи – экономист, профессор университета. Много путешествовала по миру. Приезжая в Японию, наслаждается мягкой натурой японцев и течением японской жизни. За границей упивается западной эмансипацией и независимостью, однако то и дело ловит себя на том, что проверяет, действительно ли за ней выехало такси, которое должно доставить ее в аэропорт. Если абстрагироваться от этой типично японской страсти к точности и аккуратности, Сахоко Кадзи – человек особый. Восток и Запад так долго влияли на нее, что Сахоко поняла: она не принадлежит ни к той, ни к другой культуре, а просто парит где-то посредине.

Норико Хама – служащая одной из японских транснациональной корпорации. Она экономист и питает особый интерес к экономическому развитию Европы. Жила в Британии с 8 до 12 лет, потом была «пересажена» в японскую образовательную систему. В 90-е годы вернулась в Лондон, на сей раз в рабочую командировку, и провела там еще 8 лет. Норико часто приглашают на радио и телевидение поделиться своими взглядами на состояние экономики в Европе и в Юго-Восточной Азии. Свой успех она объясняет весьма своеобразно: нужно иметь твердое убеждение в том, что ты абсолютно права, а все остальные не правы – только так можно добиться признания в этой профессии.

Джонатан Райс – консультант по менеджменту. Специалист по объяснению европейцам японского делового стиля и деловой тактики – и наоборот. Школьные годы провел в Токио, поступил на работу в японскую компанию по производству электронных товаров, совершил восхождение на гору Фудзи. Любит есть японскую лапшу и любоваться цветущей вишней, но спокойно может прожить без японских предвыборных кампаний и тамагочи. Его восточно-западную природу лучше всего отражает тот факт, что в Японии в сезоне 1972 года он был признан лучшим подающим в крикете.