Сергей Голубицкий - Великие аферы XX века. Том 1 Страница 16

Процесс пошел. Долговые расписки «Компании по обмену ценных бумаг» были разноцветными в зависимости от номинала. Когда вкладчики пошли стеной (весной 1920), пришлось упростить печать, и все бумажки стали желтыми. Текст расписок подкупал юридической солидностью:

«Компания по обмену ценных бумаг обязуется уплатить за полученную сумму в размере 1 000 долларов г-ну имярек по предъявлении настоящего ваучера по истечении 90 дней с указанной даты ровно 1 500 долларов в офисе компании по адресу Скул-стрит, 27, комната 227, или в любом банке.

От Компании по обмену ценных бумаг

Чарльз Понци».

В самом начале проекта Понци сделал роковой шаг, который сыграл решающую роль в крушении Великой Схемы. Дело в том, что в интервью «Нью-Йорк Таймс» финансовый гений, как водится, врал и никаких 15 тысяч на продаже марочных купонов в первый месяц не заработал. Более того, у Понци вообще никаких денег не было, поэтому в декабре 1919 года он одолжил 200 долларов у мебельного торговца Дэниэлса. На большую часть суммы он тут же купил стол, стулья и шкаф для офиса (у того же Дэниэлса, разумеется), на остальное – просто пообедал.

До весны 1920 года Понци собственноручно управлял компанией, однако уже в апреле нагрузка оказалась непосильной, и он передал бразды правления восемнадцатилетней мисс Мели (настоящее имя – Люси Мартелли), назначив ее своим доверенным лицом. Еще через месяц штат сотрудников Компании по обмену ценных бумаг расширился до тридцати человек. Сам Бьянки целиком устранился под лучи славы.

28 мая 1920 года Чарльз Понци обнял за талию Мечту Своей Жизни: за 35 тысяч долларов приобрел умопомрачительный особняк в банкирском квартале Лексингтон. Почти сразу дом Понци стал местом паломничества туристов, которые приезжали со всех концов Америки, чтобы, во-первых, вложить деньги в «марочное предприятие», во-вторых, своими глазами посмотреть на воплощение великой американской мечты. Жизнь удалась.

И тут взорвалась бомба. Вопреки всем мыслимым и немыслимым законам жанра беда пришла не от обеспокоенного государства, не от заподозривших неладное вкладчиков, а от злополучного кредитора, старины Дэниэлса. Уже который месяц головокружительный успех Понци лишал сна мебельного человека. Последней каплей стала покупка «крутой хаты»[6] в Лексингтоне. К слову будет сказано, Понци давным-давно расплатился со своим кредитором по долговой расписке, и тем не менее Дэниэлс явился к Понци и в присутствии своего адвоката заявил, что частью договоренности о предоставлении кредита на 200 долларов было обещание Понци поделиться ровно половиной будущей прибыли от проекта. От такой наглости Понци потерял дар речи и выставил мебельного человека за дверь. Куда там! Упорный Дэниэлс сказал адвокату «фас!», и Исаак Харрис впился в Понци хваткой племенного бультерьера.

Вымогательство Дэниэлса строилось на специфике местного, массачусетского, законодательства, согласно которому на весь период разбирательства исков по имущественным претензиям активы ответчика замораживаются. Когда 2 июля 1920 года иск Дэниэлса принял к исполнению Верховный суд штата, сразу в нескольких банках на счетах Понци оказались блокированными более 500 тысяч долларов. Ничего ужаснее для пирамидального бизнеса и представить себе невозможно – на это и делал ставку Дэниэлс. Бьянки не повезло с эпохой: ровно через пятьдесят лет этот закон штата Массачусетс был признан неконституционным и отменен.

Оставим на время Понци разбираться с Дэниэлсом и поговорим о самой пирамиде, которую построил вокруг почтовых марок финансовый гений Америки. Сегодня каждый школьник знает, что строить пирамиды нехорошо, потому что это fraud, мошенничество. Однако если попросить уточнить, в чем же, собственно, это мошенничество состоит, большинство поборников экономической этики не найдет ответа. И в самом деле: что незаконного в финансовой пирамиде? Ответ настольно неожидан, что впору смутиться: весь уголовный аспект финансовой пирамиды просматривается только на уровне бухгалтерской терминологии! Да-да, именно так. В самом факте того, что Понци (Мавроди, Властилина и т. п.) раздавал долговые расписки с обещанием выплатить гигантские проценты, нет абсолютно ничего противозаконного. Во всяком случае, уж не больше, чем в обещаниях Карла Маркса ввезти пролетариат в светлое будущее на костях буржуазии. Криминал заключается в том, что деньги, выплачиваемые вкладчикам, именуются прибылью, тогда как на самом деле являются распределением капитала. Вот именно: прибыль вместо распределения. И больше ничего! Именно поэтому все новорусские пирамидостроители были так озабочены переименованием своих «мавродиков», стремясь во что бы то ни стало уйти от опасной темы кредитования и долговых обязательств. Так на свет появилось несчетное число вариаций на тему «касс взаимопомощи», которые наиболее эффективно позволяют бороться с обвинениями в пирамидостроительстве.

В случае Понци дела обстояли еще сложнее, чем с «кассой» Мавроди: все предприятие представлялось законной коммерческой деятельностью по реализации возвратных почтовых купонов. Именно поэтому по «почтовой составляющей» был нанесен главный удар государства после того, как оно ожглось на попытках решить проблему на уровне юридической казуистики. Когда я изучал материалы по этому делу, меня больше всего умилило обвинение, которое на ранней стадии выдвинул против Понци арбитр по делам банкротства Олмстэд: «Одалживание денег у инвесторов под ростовщический процент (usurious rates)». Оценить во всей полноте тонкость маразма судьи Олмстэда можно только с привлечением исторического контекста: на протяжении столетий этот самый «ростовщический процент» использовался практически всеми государствами Европы для борьбы с евреями-ростовщиками, которые разоряли крестьян кредитами по чудовищным ставкам. Каким образом этот исторический контекст можно было пришить к делу Понци – уму непостижимо. По крайней мере нужно очень постараться, чтобы не увидеть разницы между предоставлением кредита по сверхвысоким ставкам и добровольным желанием взвалить аналогичный кредит на собственные плечи.

Как бы то ни было, когда помешательство на марочном бизнесе Понци достигло общенациональных масштабов, американские власти нарушили нейтралитет и встали на тропу беспощадной войны. К июлю 1920 года «Компания по обмену ценных бумаг» принимала от населения около одного миллиона долларов в неделю (обратите внимание: работа шла под чутким руководством восемнадцатилетней девушки мисс Мели!). Большая часть этого финансового потока устремлялась в Гановерскую трастовую компанию (НТС, Hanover Trust Company), в которой Понци открыл депозитарный счет 20 мая 1920 года. К середине лета этот банк превратился в центральный механизм перераспределения капиталов по всей марочной схеме. Сказать, что происходило это при попустительстве руководства Гановерской трастовой компании, значит обмануть самих себя: менеджмент НТС души не чаял в Понци и проявлял чудеса смекалки, дабы устранить малейшие формальности и максимально ускорить прохождение денежных потоков.

Прекрасно понимая природу бизнеса «Компании по обмену ценных бумаг», менеджмент НТС собственноручно разработал двухходовку, которая позволяла Понци избежать овердрафта (временного перерасхода) по счетам. Во-первых, в обмен на все те же долговые расписки Понци Трастовая компания выпустила депозитарный сертификат на сумму в полтора миллиона долларов, который служил замечательным залогом. Во-вторых, Понци подписал соглашение с НТС, позволяющее компании сначала принимать к исполнению любые долговые расписки, на которых стояла подпись Понци, а уж затем дебетовать его счета задним числом.

15 июля Гановерская трастовая компания увеличила свой уставной капитал с 200 тысяч до 400, о чем рапортовала в надлежащие инстанции. Как только Джозеф Аллен, федеральный уполномоченный по банкам Массачусетса, узнал, что Чарльз Понци приобрел пакет акций НТС на сумму в 150 тысяч (38 % всего банковского капитала), созрело решение: НТС станет той самой ниточкой, за которую государственная власть попытается распустить марочный клубок Понци.

Для начала прокурор штата Джозеф Пеллтиер лично встретился с Понци и сообщил о том, что готовится масштабная аудиторская проверка всей деятельности «Компании по обмену ценных бумаг». Каким-то чудом Пеллтиеру удалось уговорить Понци прекратить принимать вклады от новых инвесторов начиная с 26 июля 1920 года. Полагаю, Понци понимал, что остановка новых вкладов хотя бы на один день равносильна самоубийству. И тем не менее он согласился. Совершенно непонятно, что мог сказать Пеллтиер, чтобы заставить Понци пойти на этот убийственный шаг. Тем более что, по признанию самого Пеллтиера, у него не было абсолютно никаких юридических рычагов, которые позволяли бы остановить деятельность «Компании по обмену ценных бумаг».