Марк Твен - Афоризмы и шутки Страница 10

«Кто рано встает, силы, деньжат и ума наберет», – а набравшись ума, перестанет рано вставать.

«Кто рано встает, тому Бог подает». Не давайте себя одурачить этой нелепой пословицей. Я знал человека, который попробовал следовать этому правилу. Он встал на рассвете, и его лягнула лошадь.

После сорока лет я всегда отхожу ко сну и просыпаюсь, придерживаясь заведенного порядка – и это чрезвычайно важно. Я взял за правило ложиться спать, когда сидеть больше не с кем, и вставать, когда этого требуют обстоятельства.

Совет, которому сам Твен следовал всю свою жизнь:

Не ложись спать ровно столько, сколько тебе позволяют.

О РЕЛИГИИ

Богу не хватает стойкости характера, твердых убеждений. Ему следует быть католиком, или пресвитерианином, или кем-нибудь, все равно, – но не стараться поспеть сразу повсюду.

Если Бог таков, как полагают, он должен быть несчастнее всех во вселенной. Он наблюдает ежечасно мириады созданных им существ, испытывающих неисчислимые страдания. Он знает также о страданиях, какие им еще предстоит перенести. Можно о нем сказать: «Несчастен, как Бог».

Никто не лжет, когда молится.

У дьявола нет ни одного оплачиваемого помощника, тогда как у Противной Стороны их миллион.

Делая выводы из виденного и слышанного мной, я утверждаю, что божественные особы почитаются в Риме в следующем порядке:

во-первых – Богородица, другими словами – Дева Мария;

во-вторых – Бог-отец;

в-третьих, – Петр;

в-четвертых – около пятнадцати канонизированных Пап и мучеников;

в-пятых – Иисус Христос, Спаситель (но всегда в облике младенца).

Одно из доказательств бессмертия души то, что миллионы людей верили в это; те же миллионы верили, что земля плоская.

Я давно утратил веру в бессмертие – а также какой бы то ни было интерес к нему.

Человек – религиозное животное; единственное животное, которое любит ближнего своего, как самого себя, и перерезает ему глотку, если расходится с ним в богословских вопросах.

Если человек верит иначе, чем мы, мы называем его чудаком, и на этом конец. Думаю, так происходит лишь потому, что в наше время сжечь его мы не можем.

Ничто не поражает так, как чудо, – разве только наивность, с которой его принимают на веру.

Есть много козлов отпущения, на которых мы сваливаем свои ошибки, но самый популярный из них – Промысел Божий.

Из «Приключений Гекльберри Финна».

Смотрю – в церкви никого уже нет, кроме одной или двух свиней: дверь никогда не запиралась, а свиньи летом любят валяться на тесовом полу, потому что он прохладный. Если вы заметили, большинство людей ходит в церковь только по необходимости, ну а свиньи – дело другое.

* * *

Был лишь один христианин; Его схватили и поскорее распяли Его.

* * *

Если бы Христос явился теперь сюда, во всяком случае, он не был бы христианином.

* * *

Все, что церковь проклинает, – живет; все, чему она противится, – расцветает.

* * *

В одной из своих лекций Бернард Шоу сказал: «Ни один здравомыслящий человек не согласится теперь принять какие-либо верования без оговорок».

– Конечно, нет, – заметил Твен своему душеприказчику Пэйну, – только оговорка заключается в том, что он будет круглым идиотом, если вовсе примет эти верования.

* * *

Истинная неучтивость – это неуважение к чужому богу.

О РЕЛИГИОЗНОСТИ МУРАВЬЕВ

В Джайпуре я повторил некоторые опыты сэра Джона Леббока с муравьями и получил сходные результаты. Потом я предпринял собственные опыты. Они показали, что муравьи хорошо ориентируются в сфере духовных интересов.

Я соорудил четыре миниатюрных храма: мусульманскую мечеть, индийское святилище, еврейскую синагогу и христианский собор – и поставил их рядом. Затем я пометил пятнадцать муравьев красной краской и пустил их на волю. Они бегали взад и вперед, глядели на храмы, но не заползали внутрь. Я выпустил еще пятнадцать муравьев, пометив их синей краской. Они вели себя так же, как их красные собратья. Я позолотил и выпустил еще пятнадцать муравьев. Тот же результат. Все сорок пять муравьев суетились, ни на минуту не останавливаясь, подходили ко всем храмам, но не заползали ни в один из них. Я счел доказанным, что избранные мною муравьи не имеют твердых религиозных убеждений; это было необходимой предпосылкой моего следующего, еще более важного эксперимента.

Я положил у входа в каждый храм белую бумажку. На бумажку перед мечетью я положил кусок замазки, перед входом в святилище – немного дегтя, перед входом в синагогу капнул скипидара и перед входом в собор положил кусок сахару. Теперь я выпустил красных муравьев. Они отвергли замазку, деготь и скипидар и набросились на сахар с жадностью и, как мне показалось, с искренним чувством. Я освободил синих; они в точности повторили действия красных. Золотые поступили так же, без единого исключения. Это не оставляло сомнения в том, что муравьи, лишенные определенного вероисповедания, если им предоставить выбор, отдают предпочтение христианской религии перед всякой другой.

Чтобы проверить опыт, я запер муравьев и переместил замазку в собор, сахар же положил в мечеть. Я выпустил сразу всех муравьев, и они толпой ринулись к собору. Я был тронут до глубины души и пошел в соседнюю комнату, чтобы записать этот замечательный опыт. Вернувшись, я увидел, что все муравьи отступились от христианской веры и перешли в магометанство. Я понял, что поспешил с выводами. Мне стало неловко и горько.

Уже не столь уверенный в себе, я решил довести опыт до конца. Я положил сахар сперва в третий, потом в четвертый храм. Что же я установил? В какой храм я клал сахар, в тот и устремлялись муравьи.

Таким путем я пришел к неопровержимому выводу, что в отношении религии муравей является полной противоположностью человеку. Человек идет в тот храм, где учат истинной вере. Муравей же – в тот, где дают сахар.

О РОМАНАХ ФЕНИМОРА КУПЕРА

Наблюдательность была несвойственна Куперу, но писал он занимательно. Причем, чем меньше он сам разбирался в том, что писал, тем занимательнее у него получалось. Это весьма ценный дар.

* * *

Героями произведения должны быть живые люди (если только речь идет не о покойниках), и нельзя лишать читателя возможности уловить разницу между теми и другими, что в «Зверобое» часто упускается из виду.

* * *

Видит бог, воображения у Купера было не больше, чем у быка, причем я имею в виду не рогатого, мчащегося быка, а промежуточную опору моста.

* * *

Купер не был одарен богатым воображением; но то немногое, что имел, он любил пускать в дело, он искренне радовался своим выдумкам, и надо отдать ему справедливость, кое-что у него получалось довольно мило. В своем скромном наборе бутафорских принадлежностей он бережно хранил несколько трюков, при помощи которых его дикари и бледнолицые обитатели лесов обводили друг друга вокруг пальца, и ничто не приносило ему большей радости, чем возможность приводить этот нехитрый механизм в действие.

Один из его излюбленных приемов заключался в том, чтобы пустить обутого в мокасины человека по следу ступающего в мокасинах врага и тем самым скрыть свои собственные следы. Купер пользовался этим приемом так часто, что износил целые груды мокасин. Из прочей бутафории он больше всего ценил хрустнувший сучок. Звук хрустнувшего сучка услаждал его слух, и он никогда не отказывал себе в этом удовольствии. Чуть ли не в каждой главе у Купера кто-нибудь обязательно наступит на сучок и поднимет на ноги всех бледнолицых и всех краснокожих на двести ярдов вокруг. Всякий раз, когда герой Купера подвергается смертельной опасности и полная тишина стоит четыре доллара в минуту, он обязательно наступает на предательский сучок, даже если поблизости есть сотня предметов, на которые гораздо удобнее наступить. Купера они явно не устраивают, и он требует, чтобы герой осмотрелся и нашел сучок или, на худой конец, взял его где-нибудь напрокат. Поэтому было бы правильнее назвать этот цикл романов не «Кожаный чулок», а «Хрустнувший сучок».

О СМЕРТИ И ПОХОРОНАХ

Давайте жить так, чтобы даже гробовщик пожалел о нас, когда мы умрем!

* * *

Я отказался участвовать в его похоронах, но послал очень вежливое письмо, в котором одобрил это мероприятие.