Наталия Рощина - Глаза любви Страница 2

– Не переживай, – успокоила подругу Сима. – Я, как член профкома, имела счастье видеть списки тех, кто составит нам компанию.

– Не тяни, – Марина подалась вперед, поставив локти на стол.

– Там будут еще и медики! – торжественно объявила Бреславская, бросая на подруг взгляд, выражающий нескрываемое торжество.

– Наверное, у нас не то выражение лица, которое ты хотела увидеть, – заметила Даша.

– Да уж. Сразу видно, вы не понимаете, что нас ожидает, – разочарованно сказала Сима. – Хотя некоторых сексуально озабоченных это касается в большей мере.

– Подготовь, ты ведь у нас потомственный медик, которого судьба чудом занесла на биофизический факультет, – отозвалась Марина, стараясь придать своему лицу самое сосредоточенное выражение, на которое только была способна.

– Это самые незакомплексованные люди на земле! Остальное – на месте, – Сима оставила подруг в недоумении своим загадочным видом. Допивая остывший кофе, они поглядывали на ее хитрющую физиономию. А она, не замечая их удивленных взглядов, осматривалась по сторонам.

Это место считалось территорией отдыха и непринужденных бесед университетского студенчества. Порой небольшой зал пиццерии не выдерживал наплыва молодежи. Она нуждалась в пристанище, где можно часами обсуждать свои проблемы под звуки негромкой музыки. Столиков всегда безнадежно не хватало, и даже отсутствие еды на тарелках не служило поводом для того, чтобы покинуть уютное местечко. С прошлой осени заведение расширилось, оборудовав летнюю площадку, рассчитанную еще на несколько неугомонных, энергичных компаний. Однако воспользоваться этой милой экзотикой под развесистыми ивами пока не было возможности: за окном шел снег и крепчал январский мороз. В помещении не было свободных столиков, а и без того неяркое освещение ослаблялось серым облаком сигаретного дыма. Как ни странно, но курили в основном девушки. С некоторых пор это перестали считать необходимым скрывать. Пожалуй, борьба за эмансипацию привела к тому, что у мужской половины стал вызывать удивление тот факт, что девушка оказывалась некурящей. Как бы там ни было, за столиком, где сидели «три мушкетера», в пепельнице тлели три сигареты.

– Почему у меня такое ощущение, что я совершаю непоправимую ошибку, отправляясь послезавтра на базу? – ни с того ни с сего спросила Даша, выпуская тонкую струю дыма вверх. Она выглядела усталой, потому что последний экзамен дался ей с большим трудом. В больших голубых глазах девушки безнадежно хозяйничала грусть. Полученное «хорошо» поставило крест на повышенной стипендии, и это огорчало ее. Преподаватель откровенно заваливал дополнительными вопросами, а в конце и вовсе задал такой, на который потом сам не пожелал дать верный ответ. Даша знала, что он придирается из-за того, что пару раз на семинарских занятиях она имела неосторожность прокомментировать изложенный материал. Комментарий был не в пользу казенного подхода к вопросу со стороны Ивана Григорьевича Стрельцова. Наверняка он не забыл об этих неприятных минутах и с иезуитской улыбкой задавал бесконечные вопросы зарвавшейся выскочке. Было очевидно, что его выводит из себя спокойная и не растерявшаяся студентка, но с поставленной целью историк в конце концов справился.

Даша смотрела, как он своим красивым, круглым почерком выводит «хорошо» в ее зачетке, и кусала губы. Каждая буква делала все более реальной перспективу получения обычной стипендии. По большому счету, и это было неплохо. Однако Даша частенько ставила себе задачи повышенной сложности и стремилась решить их. В этом они были очень похожи с Симкой.

– Думаю, что в следующем семестре у нас будет «отлично», а пока… – продолжая улыбаться, произнес Стрельцов и отдал заветную синюю книжечку. Даша едва справилась с желанием ответить ему то, что просилось на язык. Она знала, что война с ветряными мельницами ни к чему не приводит, а потому молча вышла из аудитории. Говоря студенческим языком, ее завалили. Конечно, со временем горечь уйдет, но осадок точно останется. Тем более что речь о Даше, обидеть которую не составляло большого труда. Она остро переживала любую несправедливость и не только по отношению к себе, несправедливость вообще как таковую. В ней жила постоянная готовность принять чужую боль и полная беспомощность, когда что-то нехорошее касалось ее лично.

– Да, Дашка, совсем Стрельцов тебя из колеи выбил, – прикуривая новую сигарету, заметила Марина. – Неужели для тебя так важна эта дополнительная двадцатка к стипендии?

– Дело уже не в деньгах, а в том, что противно чувствовать себя кроликом перед удавом. Он сам не мог ответить на вопрос, который задал мне. Змея узкогубая спрашивает, а глазки так и бегают, противно!

– Главное, что ты уверена в своих знаниях, – сжав руку подруги, сказала Сима.

– На вас без слез не посмотришь, – иронично заметила Марина. – Забудьте об учебе, пожалуйста. С сегодняшнего вечера мы на каникулах, понятно?

Сима с Дашей, не сговариваясь, приставили ладонь к виску, выражая готовность дисциплинированного военного выполнить приказ командира.

– Давайте договоримся о времени завтрашней встречи, – продолжила Марина, улыбнувшись. – Двадцать восьмой автобус «***торск – Солнечная» отправляется на базу с Нагорного рынка в девять утра.

– Тогда без четверти девять на остановке. Идет? – спросила Даша.

– И без опозданий, – лукаво посмотрев на Марину, добавила Сима. Та в ответ только утвердительно кивнула, стараясь сдержать готовые растянуться в улыбке губы. Тот факт, что Столяровой всегда и везде удается опаздывать, стал в их узком кругу настоящей притчей. Еще не было случая, чтобы на какое-то запланированное мероприятие Марина пришла вовремя. Она объясняла это просто: в прошлой жизни она была очень пунктуальной, поэтому в этой – отыгрывается, и просила на нее не обижаться.

Подруги провели в кафе еще около получаса, прежде чем разъехаться по домам. Завтрашний день обсуждался в деталях. Девчонки предвкушали веселое, беззаботное времяпрепровождение, которое подарит им незабываемые минуты. Каждая при этом подразумевала свое, хотя, безусловно, всем трем хотелось новых встреч, знакомств, впечатлений.

Морозное солнечное утро следующего дня поднимало настроение уже тем, что было таким ярким, сияющим. Даже снег казался сказочным, словно огромное сверкающее покрывало, сотканное из бесконечного числа драгоценных камешков, играющих под солнечными лучами. Автобус быстро уносил своих пассажиров из города, оставляя позади давно проснувшийся Нагорный рынок, высотные дома, суету снующих прохожих.

Марина сидела у окна, глядя на бегущую под колесами ленту загородного шоссе. Взгляд бездумно скользил по поворотам и ухабам дороги. Мысли девушки витали там, в тридцати километрах от ***торска, где она надеялась интересно провести время и обязательно ощутить волнение от прилива неожиданно нагрянувшего чувства. Долго молчать было не в правилах Марины, захотелось переброситься парой-тройкой ироничных фраз с подругами. Бросив взгляд на Симку, дремлющую в кресле рядом, Марина оглянулась на Дашу. Та казалась еще более расстроенной, чем вчера.

– Ты что такая кислая? – спросила Марина, внимательно глядя на подругу.

– Ерунда, – вяло отозвалась та, продолжая смотреть в окно влажными от подступивших слез глазами.

– Дашуня, я не могу тебя такой видеть. Ты что, до сих пор переживаешь о завале последнего экзамена?

– Нет.

– Ладно тебе, колись, легче станет.

– Не станет. Хоть всему свету расскажу, все равно ничего не изменится, – грустно ответила Даша. – Вчера получила очередное промывание мозгов от матушки. Она может позволять все только себе. Мне, вероятно, нужно было родиться слепой, глухой и немой, чтобы не видеть и не слышать этого. Есть еще вариант – монастырь. Туда меня вчера послали, это – во-первых.

– За что на этот раз? – Марина знала о непростом отношении Даши к попыткам матери наладить личную жизнь, поэтому сообщение не удивило ее.

– Она почему-то очень не хотела меня отпускать. Ни с того ни с сего начала орать, что туда едут те, кому нужен блуд, а порядочным девушкам там нечего делать, – Даша удивленно подняла брови. – Ты не знаешь, откуда у нее такие сведения?

– Насчет блуда или нашей непорочности? – складывая губы бантиком, спросила Марина.

– Мне не до шуток, – вздохнула Даша и снова уставилась в окно. – Ты-то можешь войти в мое положение?

– Не понимаю я тетю Иру, чего она от тебя хочет? Такой дочкой только гордиться и гордиться, а она пилит, пилит. Это она от неустроенности своей личной жизни такая. Точно тебе говорю. Женщины, которым под сорок, становятся невменяемыми, если у них нет постоянного сексуального партнера или проблемы какие-то в этом плане.