Линдон ЛАРУШ - ВЫ НА САМОМ ДЕЛЕ ХОТЕЛИ БЫ ЗНАТЬ ВСЕ ОБ ЭКОНОМИКЕ? Страница 24

Обычно скрытая мощь открытия не осознается личностью. По нашему опыту, это похоже на что-то невидимое за запертой дверью в комнату нашего разума. Под дверью комнаты невидимому созданию мы просовываем записку и ожидаем в надежде, что получим ответ. Мы слышим, как что-то шевелится за дверью, мы в ожидании, кажется, что-то уже появилось на кончике нашего языка. Мы надеемся, что вот-вот уже получим послание от того, кто за дверью, каким бы он ни был.

Иногда мы его обучаем. Наши сознательные мысли информируют его, мы ведем с ним странные, безмолвные беседы. Если нам повезет, мы обнаружим, что это существо, чем бы оно ни было, имеет врожденный талант к синтетической геометрии. Сознательно или ненамеренно, но мы можем обучать его, поддразнивая его геометрическими задачками или же облекая ту информацию, которую ему передаем, в геометрические формы и образы. А тем временем кажется, что он всегда стоит начеку у дверей, подслушивая все, о чем мы думаем. И если мы относимся к нему дружелюбно и даем ему весь материал, необходимый для его обучения, то в окружающем нас мире мы проявим относительно высокий уровень созидательного интеллекта.

Если мы должным образом освоили Гипотезу Высшей Гипотезы, дверь будет открыта, и то существо, которое мы себе противопоставляли, окажется нами самими.

Этот образ использован с практической целью дать читателю, насколько это возможно, живое ощущение практического подхода к воспитанию созидательной силы ума. В дополнение к сильному желанию привить всем нашим детям те способы обучения, которые подразумеваются в данной книге, мы должны приложить усилия для образования всех и каждого в нашем обществе, для обучения существа за запертой дверью настолько хорошо, насколько это возможно.

Чтобы покончить с этим вопросом, нам придется рассмотреть еще один.

Мы все, вероятно, замечали, насколько степень нашей концентрации ограничена по масштабу и продолжительности. Некоторые темы и способы мышления неприятны нам, разум отказывается сконцентрироваться на них. А бывает, что даже интересующие нас темы быстро нам надоедают. Если мы более тщательно поразмышляем над этим феноменом, то признаем, что наши эмоции сильно связаны с тем, несколько широко простирается наше внимание. Мы могли бы получить доказательства того, что характерной чертой этих эмоциональных процессов, всех оттенков наших эмоций является чувство личной неповторимости. Когда, например, предмет занимает нас весельем или страхом, то оттенки этого предмета становятся более яркими. Однако слепая ярость может заслонить все остальные стороны предмета и т.д. и т.п. Что касается длительности диапазона концентрации внимания, то она схожа с его стилем, хотя и немного отличается. Частично это то же самое; чувства, к которым привела нас концентрация на первоначальной теме, вызывают реакцию того же типа, что и сама начальная тема. Однако существует еще кое-что, представляющее особую важность в плане процесса научного открытия. В дополнение к реакции на вызванные чувства на этапе концентрации мы реагируем также и на характерные черты процесса упорядочивания этих чувств. На эти характеристики мы реагируем также эмоционально. И снова эти эмоции покоятся на нашем чувстве личной социальной неповторимости.

К примеру, идея стать кем-то вроде научного работника привлекает нас не только к определённым темам, но и к удовольствиям от концентрации мысли, что ассоциируется со способностью к научной работе. Для человека, который не приемлет подобное социальное назначение, или молодой женщины, убежденной, что мышление, граничащее с научным, «не женское дело и делает ее менее привлекательной», подобное мышление, тренирующее концентрацию собственного внимания, становится почти неприемлемым, и разум начинает отвергать любые попытки, и концентрация мысли падает.

Образование населения при высоком уровне технологического прогресса требует широкого распространения такого чувства социальной принадлежности, которое соответствует умственно созидательной активности с несколько расширенным концентрационным диапазоном. Это необходимо для решения проблем усвоения и применения новых открытий, а также их распространения. Этого можно достичь, уделяя большое общественное внимание лицам, которые преуспевают в подобных попытках, а не тем, кто их избегает. Это должно быть не просто вопросом культурных привязанностей в стиле «а как я выгляжу со стороны». Это не должно побуждать человека к тому, чтобы он пытался привести собственное мнение о себе в соответствие с чьим-то другим мнением. Целью должно стать воспитание внутреннего ощущения того, что личность, вносящая такой вклад в развитие общества, должна расцениваться как полезная не только по ее творческим способностям, но и по ее намерениям к дальнейшему развитию и выгодному использованию этих сил. Нужен не зеркальный образ предполагаемого мнения об одном человеке в умах многих (авторитетов, товарищей), а внутреннее моральное ощущение индивидуальности.

Этот вопрос станет еще более понятным при рассмотрении основных этапов, на которых в течение последних двух десятилетий была разрушена господствующая в то время культура США. Начиная с середины 60-х годов наиболее явно наблюдался сдвиг культурной парадигмы в официальной морали «общественного мнения» (что подтверждается большинством газет и развлекательных программ) от ценностей рациональности, технологического прогресса и ориентации на будущее к контркультуре поколения «Сейчас» и «Мне». В общем, речь идет об упадке культуры и распространении гедонистического иррационализма и радикального экзистенциализма. Мы не будем вступать в затяжную дискуссию об этом культурном сдвиге, а лишь остановимся на некоторых основных вопросах, и этого будет достаточно для понимания сложившейся ситуации.

Центральным звеном манипулирования общественным мнением и моралью была внутренняя взаимозависимость «революции сексуального освобождения», для представления которой с начала 50-х порнографическое нарколобби использовало журнал «Playboy», и принижения общественного статуса занятых в производстве до уровня «низшего класса». Название «Плейбой» («Повеса») наиболее точно отражало смысл контркультуры в целом. Ее принципом был и остается гедонистический иррационализм, вырождение, ведущее к неразвитому состоянию интеллекта и морали, ускоряемое вторжением противоестественных и надуманных способов поведения в сферу сексуальных и других подобных оргий. Это совпало с массовым бегством из городской индустриальной жизни и переселением в пригороды в 50-х годах семей, занятых преимущественно в производственном секторе.

Примером смены шкалы ценностей служит восклицание «Я вице-президент компании, а мой дантист зарабатывает в расчете на час работы больше, чем я!». Молодые администраторы, оффисные мальчики с университетскими степенями спрашивали, где же можно получить бланк для вступления в общество Джона Берча или что-то в этом роде, так как им прожужжали все уши о том, что члены профсоюза зарабатывают больше, чем такие важные персоны в нацио нальной экономике, как они сами. Общий вывод достаточно ясен. Эта, неуверенная в себе, масса «белых воротничков» стала широкой социальной базой революции «Плейбоя». В экономической науке такому сдвигу в составе рабочей силы, связанному с переоценкой культурных ценностей, нет никакого оправдания. С этим был связан и тот факт, что «квалификация» разросшегося класса «белых воротничков» едва ли так же необходима для экономики, как квалификация промышленных рабочих. Многие представители нового класса «белых воротничков» мечтали выбраться на вершины самого первого, низшего сословия богачей, но большинство из них обнаружило, что это восхождение больше похоже на прогулку по натянутому канату с бесконечным, затаившимся страхом падения. Их положение, как они его представляли и как оно было на самом деле, оставалось ненадежным. Все это сопровождалось философией обмана как «главного секрета достижения успеха в жизни». Их образом жизни стало повседневное мошенничество в том или ином виде, включая пользование плодами "сексуальной революции". Но самым важным было не то, что происходило, а общественное отношение к происходящему.

Произошли сдвиги в отношениях к действительности: если раньше о человеке судили по вопросу «что ты строишь?», то теперь спрашивают «какое развлечение ты можешь себе позволить?». А «развлечения» становились похожи на стремительное погружение в омуты запрещенных ранее удовольствий. Дети пригородов и почти мистическая атмосфера, созданная ими, заполонили всю страну к концу 60-х годов, а родители приспособились к этим потрясениям и вскоре потеряли всякую надежду что-либо изменить. В 1969 г. Г.Киссинджер символически и фактически занял пост советника президента по национальной безопасности. В это время движение «зеленых» и программы по сокращению уровня населения, введенные президентом Джонсоном в опытном порядке, заработали в полную силу, охватывая молодое поколение, деморализованное образом общества, вовлеченного в бесконечную и бессмысленную войну во Вьетнаме. Образ США, как страны, имеющей общую цель существования, распался. Набирала ускорение и силу предложенная Фридрихом Ницше переоценка ценностей, и результатом культа уютного пригорода и «революции контркультуры «Плейбоя» (то есть инфантилизма и гедонистического иррационализма) стало общее превращение молодежи и либералов в якобиноподобную толпу, ни от чего не получающую такого удовольствия как от приведения экономики в упадок шаг за шагом и все во имя либо неомальтузианских, антитехнологических целей, либо для наслаждения победой иррационалистской «чувственности» той или иной «воинствующей группы» над признанной концепцией технологического прогресса.