Константин Душенко - Мысли и изречения древних с указанием источника Страница 42

«Письма к Луцилию», 4, 3 (141, с.8)

Спокойная жизнь – не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.

«Письма к Луцилию», 4, 4 (141, с.8)

Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.

«Письма к Луцилию», 4, 8 (141, с.9)

Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.

«Письма к Луцилию», 4, 8 (141, с.9)

Само имя философии вызывает достаточно ненависти.

«Письма к Луцилию», 5, 2 (141, с.9)

Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.

«Письма к Луцилию», 5, 3 (141, с.10)

Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.

«Письма к Луцилию», 5, 6 (141, с.10)

Слаб духом тот, кому богатство не по силам.

«Письма к Луцилию», 5, 6 (141, с.10)

Одна цепь связывает стража и пленного.

«Письма к Луцилию», 5, 7 (141, с.10)

Нас мучит и будущее, и прошедшее. (...) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.

«Письма к Луцилию», 5, 9 (141, с.10)

Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.

«Письма к Луцилию», 6, 11 (141, с.11)

Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.

«Письма к Луцилию», 6, 4 (141, с.11)

Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.

«Письма к Луцилию», 6, 5 (141, с.11)

Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.

«Письма к Луцилию», 7, 8 (141, с.13)

Люди учатся, обучая. (Отсюда пословица: «Уча, учимся».)

«Письма к Луцилию», 7, 8 (141, с.13); (25, т.1, с.358)

«Но ради чего я учился?» – Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.

«Письма к Луцилию», 7, 9 (141, с.13)

Фортуна не сбивает с пути – она опрокидывает и кидает на скалы.

«Письма к Луцилию», 8, 4 (141, с.14)

Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами!

«Письма к Луцилию», 8, 8 (141, с.14)

Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (...) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.

«Письма к Луцилию», 9, 7 (141, с.16)

Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.

«Письма к Луцилию», 9, 9 (141, с.16)

Люди (...) шепотом возносят (...) богам постыднейшие мольбы.

«Письма к Луцилию», 10, 5 (141, с.19)

Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.

«Письма к Луцилию», 10, 5 (141, с.19)

Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.

«Письма к Луцилию», 11, 3 (141, с.20)

Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.

«Письма к Луцилию», 11, 10 (141, с.21)

Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.

«Письма к Луцилию», 12, 4 (141, с.21)

Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.

«Письма к Луцилию», 12, 5 (141, с.21)

Смерть (...) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.

«Письма к Луцилию», 12, 6 (141, с.21)

Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.

«Письма к Луцилию», 12, 6 (141, с.21)

Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (...) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.

«Письма к Луцилию», 12, 8 (141, с.22)

Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.

«Письма к Луцилию», 12, 10 (141, с.22)

Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.

«Письма к Луцилию», 12, 11 (141, с.22)

Воображение (...) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (...) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.

«Письма к Луцилию», 13, 4 (141, с.23)

Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.

«Письма к Луцилию», 13, 9 (141, с.24)

Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.

«Письма к Луцилию», 13, 12 (141, с.24)

Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)

«Письма к Луцилию», 13, 16 (141, с.25)

До чего противно легкомыслие тех, (...) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (...) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?

«Письма к Луцилию», 13, 16–17 (141, с.25)

Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.

«Письма к Луцилию», 14, 10 (141, с.27)

Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.

«Письма к Луцилию», 14, 16 (141, с.27)

Мы не должны ни во всем уподобляться (...) толпе, ни во всем от нее отличаться. (...) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.

«Письма к Луцилию», 18, 3–4 (141, с.33)

Чего ты дожидаешься? (...) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (...) Такова цепь желаний: одно родит другое.

«Письма к Луцилию», 19, 6 (141, с.36)

Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.

«Письма к Луцилию», 19, 7 (141, с.36)

Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.

«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.

«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.

«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

(Благодеяния надо) не разбрасывать, а распределять. (...) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.

«Письма к Луцилию», 19, 12 (141, с.36–37)

Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.

«Письма к Луцилию», 20, 6 (141, с.37)

Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.

«Письма к Луцилию», 22, 3 (141, с.41)

Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.

«Письма к Луцилию», 22, 11 (141, с.42)

Все заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.

«Письма к Луцилию», 22, 17 (141, с.42)

Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.

«Письма к Луцилию», 23, 5 (141, с.43)

Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (...) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (...) некоторые кончают жить, так и не начав.

«Письма к Луцилию», 23, 9, 11 (141, с.44)

Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (...) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

«Письма к Луцилию», 24, 1 (141, с.44)

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.

«Письма к Луцилию», 24, 2 (141, с.44)

Поверь мне, (...) смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.

«Письма к Луцилию», 24, 11 (141, с.46)

Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. (...) «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».

«Письма к Луцилию», 24, 20–21 (141, с.47)

Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.