Добрая память - Хромченко Софья Страница 2

2. Матвей и Авдотья

В дом вошла свекра с улыбкой Авдотья,С радостью и прижилась она в немСкоро, ко всякой привычна работе,Радуя ближних в усердье своем.В доме у свекра ее не теснили.Как родню приняли, впрочем, родняВедь и была. По обычью училиЧто здесь да как; всё умела она.Но в каждом доме отличны порядкиС домом соседним. У свекра в домуБыло побольше, чем в отчем, достатка,Строже, должно, был и спрос потому.Шире хозяйство. Народу поболеТоже, однако: сам Власий с женойДа сыновей его с женами трое;Были и внуки под крышею той.Братья Матвея давно оженились.Каждый трех деток нажил. К январюИ погорельцы пожить попросились.Власий пустил – не прогонишь родню.Тоже с детьми семья. Тесно тут стало,Да куда ж деть их? Потом родилаМеньшую, позднюю, дочку Татьяна –Старшего сына, Романа, жена.Бабой слыла она бойкой, красивой.Годы не старили. Строгость ееМужа спасала от мысли ревнивой.Дело горело в руках у нее.Трудно найти было лучше хозяйки.А вышивать мастерица былаПуще всех баб на селе. Без утайкиДушу в свое рукоделье клала.Будто стежок за стежком вынималаСердце горячее – мужа любитьНе довелось. О любви лишь слыхала,Веря не слишком, что нужно ей быть.А вот Агафья, та мужа любила, –Дмитрия, среднего сына, жена:В девках ему свое сердце открыла,Жить и дышать без него не могла.Баба веселая, а не так глянетОн на нее, уж не мил белый свет.«Так-то гореть – скоро жизни не станет, –Вздыхала Татьяна. – Бог спас меня бед!»Дарья – свекровь с ней была бы согласна,Коль говорили б об этом. В годаЮных ее лет страдать мужем страстноРедко кому выпадало когда.С Власием их по обычью женилиВолей родных. С восемнадцати летВ мире они да согласии жили,Хоть и немало им выпало бед.Старших детей схоронили – до срокаСмерть к сыновьям пришла. В сиром домуДолго пришлось тосковать одиноко,Но народились вновь дети в семью.Сначала Роман, потом Дмитрий. МатвеяДарья за сорок уже родила.Пред ним были Агния да Пелагея.Замуж тех рано семья отдала.Сестры-погодки в один год венчались,Выданы рядом. С Авдотьей МатвейЖил хорошо, чувства в них укреплялись.Много ли надо для радости ей?Взгляд его добрый да редкое словоНежности тайной. Душа так полнаЖажды растратить себя для другого,Жажды быть нужной, что мужем жила.Он же жалел, как не всякий жалеетБабу свою, но, по юности летСердца ее оценить не умея,Знал ли Матвей, что другой такой нет?Покуда не ведал. Бездетными жилиОт свадьбы три года. У свекра в дому,Впрочем, Авдотью за то не корили –Внуков довольно уж было тому.Коли неплодна, как спрашивать строго?Крест, знать, такой. А Авдотья ждала,Чтоб понести. С детства слышала много:Женятся, чтобы детей родила.Всякому мужу добро иметь сына –Сытая старость тогда его ждет.Старость бездетных – большая кручина.Дитя понесла на четвертый лишь год.Дочь родилась в сентябре. Прямо в поле:Вышла работать Авдотья и вдругРоды почуяла. Больше, чем боли,Было в них страху. Понятен испуг.Ведь до того никогда не рожала.С глаз людских дальше ее отвелаСтаруха-крестьянка, навек в память пало:Не повитуха была, не родня.Дочь приняла у Авдотьи. До срокаТа родилась, и казалось родным,Что и не выживет, этакой крохойНа свет появилась. Поп нынче ж крестил.Имя нарек ей по святцам – София[5].Да пояснил он с надеждой живой:Так назвал, чтоб братья-сестры любилиЕе точно мать. Быть ей старшей сестрой.Ведь уж, наверное, меньшие будутПосле в семье, чтоб как мать берегла.«Батюшка, жить станет если, уж чудо», –Вымолвил Власий. Малышка жила.Набирала вес, крепла. Маланья ж хворалаС осени той: страшно было глядетьБлижним, как сильно она исхудала.Ведала: вскорости срок помереть.Хоть бы не мучиться! Жизни держаласьДля Николая – один пропадет!Ведь дочерей-то в дому не осталось –На чужое село вышла Глаша уж год.Легко ль одному жить? О муже жалелаПуще себя – в сердце память о нем,Что о том отроке хилом имела,После венчанья вошедшем к ней в дом.Хоть и немалые минули лета,А по привычке всё, что и тогда,То примечала, как бедно одет он,То, что берет себе много труда.Ведь надорвется! У Бога просила,Чтоб за добро Николаю послалДолгую жизнь да снести ее силу,Да мирную смерть… Овдовев, горевал.Вновь ожениться не вел он и речи –Стар уж к кому-то еще привыкать!Сызнова пало сиротство на плечи,Злее какого вовек не сыскать.Прежде – не то. Понесла тут АвдотьяБремя вновь скоро. На сей раз была,Сколько могла, осторожна в работе,Да и семья ее уж берегла.Есть кому спину гнуть. При повитухеВ доме рожала. Родить довелосьЕй, как в тот раз, без особенной муки,Но над детьми позже плакать пришлось.Двойню она родила – обе дочки!Покуда ходила, проникся МатвейМыслью иметь уж на сей раз сыночка.Хмуро глядел он на двух дочерей.Те вскоре померли: в дом скарлатинаС кем-то из старших детей вдруг вошла.Двойню болезнь свела быстро в могилу.Взвыла Авдотья – потеря страшна.С горя, боялись, умом помешалась.Стихла в печали глубокой. МатвейВидел: былого в ней мало осталось.Не узнавал он Авдотьи своей:Сгорбились плечи, глаза потускнели.Слова ему не хотела сказать,Будто виновен он был, в самом деле,В том, что случилось детей потерять.Ведает Бог, не желал он им смерти!Сделалось тошно Матвею в дому.«Тятенька, в город поеду, поверьтеБольше, чем здесь, там семье помогу.Я на завод поступить хочу». ВласийСыну позволил. Когда уезжал,Вдруг, опалив верой в прежнее счастье,Взгляд у Авдотьи теплее чуть стал.Город неласково встретил Матвея:Труд был тяжелый и мучил егоСобой с непривычки, как чувствовал, злееБудней крестьянских, привычных давно.Матвей поступил на завод сталеваром.Рабочий день длился двенадцать часов,А получали рабочие мало,Особо кто был из крестьянских дворов –Квалификации те не имели.Брали охотно их – меньше платить.В тяжком труде проводя дни, не смелиБрани начальства они возразить.Гордый Матвей бранью той тяготилсяПуще усталости. Не для тогоОн на свет Божий, конечно, родился,Чтоб унижали чужие его.Отцу-то побои прощал с малолетства,Так ведь отец родной!.. Чтоб сократитьЛюдям зарплату, вернейшее средство –Штрафы. А семьям с детьми на что жить?После всех штрафов порой оставаласьУ нерадивых (Матвей признавалЭто) такая ничтожная малость,Что сам тем деньгами порой помогал.Много Матвей зла и подлости виделК людям простым, всё начальство да знатьС истовой яростью возненавидел.Царя пристрастился открыто ругать.Знает, мол, царь, как живет народ худо,А не поможет. Его бы долой –Жили б иначе, на троне покуда,Правды не сыщет рабочий простой.Между рабочих Матвея любили,Слыл добродушный, прямой человек.Скоро ему по секрету открыли:Клонят к закату монархии век.Литературу запретную дали.Матвей прочитал, загорелся: царяВ ней, как и Церковь, изрядно ругали.По жизни судил своей: пишут не зря.Рабочий стал люд близ того собираться –Кто не знал грамоты. Всем разъяснял,Что не должно так, как есть, продолжаться,Вслух запрещенные строки читал.Угол рабочие вместе снимали,Кто без семьи жил, а деньги домойБольшею частью родным посылали.Весною Матвей в край вернулся родной.Авдотья, завидев его, подбежала,Припав, обняла. Улыбнулся Матвей –Ведал теперь, что разлука сближала.В каждом письме он справлялся о ней.Как стосковались! Но минуло время,Надо прощаться: осенней поройВновь на завод потянуло Матвея –Не представлял уже жизни иной.Да и подмога его оказаласьТоже не лишней. Большая семьяТвердо теперь на него полагалась.Горд был отец. Наступила весна.Снова Матвей на село воротился.Между крестьян в этот раз толковалОн о царе, и народ подивился,Как смело и хлестко правителя клял.Рассказывал много о жизни рабочих –Что живут скверно. В Москву из селаЕздил не первый, да сказывать прочимВ селе не хотелось, как жизнь там трудна.И не бывавшие мало что знали.Слушая зятя, вздыхал Николай;Впереди у Авдотьи большие печали:Вернется ль муж снова? Поди угадай!В воду глядел – уж другою весноюВ избу отца написал сын письмо,Что ожидать его дома не стоит.Денег пришлет домой больше зато.Так на заводе работать осталсяМатвей круглый год. С молодою вдовой,Сестрою рабочего, тесно связался.Вот оттого и не ездил домой.Стыд сперва брал, а потом закрутилось,Что перестал домой даже писать.Тщетно Авдотья о муже молилась,Весточку хоть от него увидать!Хоть ни писать, ни читать не умела,Но когда деверь иль свекор читалПисьма Матвея, об этом жалела.Так, как она, никто писем не ждал.Весть о Матвее пришла к концу года:Пристав[6] вошел на рассвете в избуИ сообщил он родным его твердо:Муж, сын и брат их навлек сам беду.В розыске он. «В чем же сын мой виновен?» –Власий спросил еле слышно. – «Поди,Знаешь и сам. Революцией болен!Коли придет, на родство не гляди.Выдай его! Помоги государству!С обыском стану к тебе приходитьЧасто теперь. Супротив власти царской,Коль та от Бога, возможно ли быть?»Власий лицом потемнел. Не ответил.Были на свете дороже емуЖизни своей только вера и дети.С обыском пристав прошел по двору.«Сестры есть? Тесть?» – расспросил на прощанье.Власий, живут где, ему указал.Скоро в селе уже не было тайной,Для чего пристав в село приезжал.Все весть узнали. Матвея жалели:Что б ни творил на чужой стороне,Свой он, родной! Выдавать бы не смели,Хоть бы и был на беду тот в селе.Но не бывал. Так шесть лет миновало.Пристав всё ездил напрасно в село.Сонечка, дочь, без отца подрастала.Верно жена ожидала его.Власий на сына гневился: как можноБыло так вляпаться?! Горе отцаЧем больше множилось в сердце тревожно,Тем пуще сына бранил без конца.Обыски в доме его донималиКак никого. По селенью ходил,Пряча глаза, – уж у всех побывали!Плакать о сыне жене запретил.Тайком Даря плакала – сына жалела.(Как же иначе?) Авдотье сказал,Чтоб вспоминать мужа в доме не смела,Но Николаю помочь отпускал.Вот было счастье! Придет, там поплачет,Поговорят о Матвее они –Чуточку легче душе ее, значит.Отец утешал дочь: «Счастливая ты!Ты мужа встретишь однажды живого.Мне, чтоб Маланью увидеть мою,Ждать надо смерти да света иного.Зря не оплакивай долю свою».Грустно Авдотья в ответ улыбалась.Старый вдовец ее вдруг приглядел.Старше отца, уж зубов не осталось,А не на шутку он к ней тяготел.Стал ее спрашивать: «Тяжко без мужа?Славная ты! Навестила б меня!Вдовье-то горе могилы похуже,Ну а ведь ты все равно что вдова.Или Матвей во сырой во землице,Или забыл тебя». – «Свекру скажи, –Дал Николай совет. – Он заступи́тся.Тайн от него никогда не держи».Что было делать? Авдотья сказала,Хоть и робела, как есть. Власий внялДа сыновей, неповадно чтоб сталоС ней говорить, к старику он послал.Те припугнуть вдовца думали только:«Держись-ка ты дальше от нашей родни!Коль что узнаем, жалеть будешь горько!»Божился вдовец, что ошиблись они:То, мол, Авдотья его завлекала.Шибко без мужа, видать, тяжело.Он бы не прочь, да годов-то немало.Братья со злости бить стали его.Чуть не до смерти во гневе забили.Власий насилу поспел отогнать.Сельские долго о том говорили.Авдотьи вдовец стал с тех пор избегать.Ее ж грызла совесть… Изба Поздняковых(Фамилия Власия это была)Стояла в соседстве с избой Журавлевых.Семья эта скрытной, чужою слыла.Хоть и с рождения самого жилиВ здешних местах. Дал крещеный еврейРоду начало их, как говорили.След был приметен нерусских кровей:Темноволосые все, кареглазы,Между сельчан выделялись ониНи с кем не схожей наружностью сразу.Водился достаток в роду искони.Мельницу, лавку да ульи держали,Много скотины. В селе всём былаЛавка одна, оттого товар брали,Впрочем, и мельница тоже одна.Всё привозил Журавлев, что попросят,В лавку свою. Под заказ торговалИ без заказа. Зайдешь в лавку, бросишьВзгляд – трудно вспомнить, чего не видал.Дело, понятно, его процветало.Много завистников нажил вокруг,Пусть против воли, село уважало.Семья и не знала, кто враг им кто друг.Было за сорок хозяину дома.Звали его Алексей. ОттогоЧто не считался хорошего рода,Долго он счастья искал своего.Все от него дочерей укрывали,Сколько ни сватал, отказ получал.Ну, наконец Катерину отдали –Сметливый отец ее толкам не внял.И не ошибся. Нельзя КатеринеБыло желать себе лучшей судьбы:Муж был надежный. С ним деток нажилиМного. Отцу помогали сыны.Держал и работников. Что ж в том дурного?Да толковали, что мало платил, –Жадный, труда же с них спрашивал много,Чем злую славу себе укрепил.Спит Журавлев как-то раз и вдруг слышит:Лают собаки. Он нехотя встал,Жену не будя, взял ружье в сенях, вышел.Нет, не напрасно собак отвязал!Вор, видно. Очень воров опасался.Выстрелил в ночь, а к нему человекДлиннобородый, худой приближался,Будто бы мало ценил жизни век.Вырвал ружье – расторопный был, крепкий.«Аль не узнал? Я Матвей! Не дури!Счастье мое, что стрелок ты не меткий!»Ружье возвратил. Вошли в сени они.Пить попросил. Алексей ковшик подал.В ведрах стояла вода. ЗачерпнулЧистой воды торопливо, холодной,Гость жадно выпил и молча вздохнул.«Ищут тебя», – Алексей сказал. – «Знаю.Ты не пугайся… К себе я пройтиДумал двором твоим». – «Я понимаю.Сам так построился…» – «Как там… мои?» –«Да ничего. Живы все и здоровы».Втайне Матвей сразу думал узнать,Ждет ли жена, не ласкала ль другого.Но не решался ее посрамлять.Он и не шибко-то знал Алексея.Жили в соседях, но дружбы меж нихНе было. Тот поглядел на Матвея,Понял вопрос он в глазах голубых.«А молодец, – проронил, – твоя баба!Знала – вернешься… Уж коли пришел,Так расскажи, как случилось хотя бы,Что ты в бегах». – «Я к начальству пошел.Цехом петицию мы написали,Чтоб, – был начальником цеха у насСволочь, – с нас штрафы безбожные сняли,Что налагал без причины не раз.Как мы трудились! Считай, в цеху жили!Я стал петицию эту читать.Начальник полицию вызвал – схватили.Со мной человек было шесть или пять.Тот объявил: дескать, воду мы мутим,Хаем царя. Нас в участок вели.Зря оболгали, уж коли по сути!Вижу – конвойный из нашей родни.Вот тебе на! (В Москву тоже подался.Только в полиции стал он служить –Федотка Семенов.) Я было сбиралсяЕго подлецом во всю мочь окрестить,Он на меня поглядел осторожноИ головой покачал. А потомС дороги в участок свернул, тут тревожноШепчет мне: «Прыгай!» Был слева забор.Он сделал вид, что поднять наклонилсяЧто-то, а я влез на спину емуДа сиганул… Он в село воротился?» –«Нет, тоже канул». – «Себя в том виню…Ну, ничего, авось свидимся где-то!Я сперва в нашей округе-то был,Позже смекнул: не годится мне это.Подался в столицу. В столице и жил.Скоро опять революция будет». –«Была уж одна[7]. Может, врешь?» – «Поглядим…Что нам бояться? Простые мы люди.Собак привяжи, и пойду я к своим.Только отцу обо мне ты ни слова.И никому. Я пришел за женой». –Тайну хранить попросил Журавлева.Тот обещал – сбережет как немой.С тем и простились. А прямо наутро –Пристав в село: «Не бывал ли Матвей?» –«Как ему быть? – Журавлев бросил хмуро. –Вы, знать, устали от службы своей.Ливень с утра, у меня обождите.Жалко мне вас. Сколько лет всё гляжу,Труд ваш полезный». – «Добро говорите».Ну, так и быть, пока дождь, посижу.Оно бы, конечно, по службе не надо…Но …» Журавлева тут вышла жена,Будто бы гостю была тому рада.Замысел мужа тотчас поняла.Она разговор ночной тоже слыхала.Коли решил про Матвея молчать,Сама, даже с мужем, о тайне молчала.Пристава стала семья угощать.Живо и ласково с ним говорили,Тот и забыл про всё. Добрым вином(Как отказаться?) его угостилиИ не радел он о долге своем.Опомнился – вечер. «Хорошие люди, –Думает, – и отчего на селеИх, я слыхал, откровенно не любят?Уж не солгут они, кажется мне.Поеду отсюда! Ах, всё надоело!»В соседском коровнике той же поройРобко на мужа Авдотья глядела:Больно чужой он с такой бородой!Дрожь унимая, к нему прижималась,Слезы катились, катились из глаз…«Поедешь со мной?» – «А куда б я девалась?Дочь не видал! Погоди, я сейчас!» –«А ведь и правда, что Сони не виделЦелых семь лет! Может, дочку моюКто без меня грубым словом обидел?» –Думал Матвей. Привела дочь к нему.Соня на рослого дядю глядела.К матери жалась; что папа пришелТой объяснила при нем, как умела,Ласково мать. Дочь он взрослой нашел.В прошлом году девять лет миновало!Десять уж будет. Она на негоСмотрела внимательно – запоминала.В памяти не было детской его.Ей за отца Власий тут приходился,С внуками строгий, ее защищал,Коли обидят, а сам не сердился.Ею по сыну тоску замещал.Отец обнимать дочку бросился. СоняМолча стояла. В тот миг полюбилДочь свою поздней отцовской любовью…Ей про отъезд скорый сам объявил.«Смотри ж, доверяю, не выдай секрета».Молча кивнула. Казалось, ждала,Как увидала отца, она это:Жить им нельзя здесь – сама поняла.Соня росла умной девочкой. Строгой,Будто с рожденья. Счастливым назватьДетство нельзя было – обысков много,Плакала бабушка, плакала мать.Годы прошли в атмосфере тревоги,Тайны. И, может быть, лишь оттогоДумать привыкла с надеждой о Боге –Молилась, чтоб жив был родитель ее.Так Соню мама давно научила.Вот он и жив! Ей Авдотья идтиВелела – искать станут. Вслед не спешила,Муж удержал: «Погоди, погоди».О́бнял. Как девка, зарделась Авдотья,Мысли смешались. Вернулась когдаВ и́збу (недолго-то не было вроде),Ни говорить, ни вздохнуть не могла.Щеки пылали. «Да что с тобой сталось?» –Спросила Татьяна. Авдотья в ответСтойко молчала – с волненья бояласьВыдать словами аль взором секрет.Сердце унять ей насилу случилось.Едва все уснули, в глубокую ночь,К мужу Авдотья опять отлучилась.Ждал ту Матвей. Похвалил он за дочь –Уберегла Соню! «Трудно тут жили?» –«Да ничего». – На Авдотью гляделС лаской. Его вдали много любили,Много к кому сам из баб тяготел.А лучшей не встретил. Давно бы вернулсяДомой за женою, да то ли нужда,То ль блуд держал, настал день: обернулсяВ память свою: там Авдотья одна.Больше ни лиц, ни имен не осталось.И потянуло Матвея домой.Так потянуло! Жена догадалась:Жил не монахом в сторонке чужой.Но… что ж теперь? Она мужа любила.В жгучей тоске вновь обнялись они…С чувством смущенья домой уходила,Будто бы грех совершили одни.Детей родила, а доселе не знала,Как оно может быть! Днем наказалМуж, чтоб вещей никаких не сбирала.Вечером с дочкой к соседям он ждал.У Журавлевых в избе показаласьС Соней в назначенный час. ОттогоЧто ушла скрытно, заметно смущалась.Муж ободрял: «Ничего-ничего».Всех Журавлевых уже не стеснялся,Ибо тем утром по счастью позватьПоесть его в дом Алексей догадался.Голоден был – не пришлось убеждать.«Что ж ты отцу про себя не откроешьАли хоть матери? Выдать тебя,Думаешь, могут? – спросил. – УспокоишьСтарость их встречей. Тоскуют – беда!»Что возразить мог Матвей Алексею?«Ты мне помог, тебе правду скажу:Я уж нисколько о них не жалею.Лица забыл. Я письмо напишу».Молча присели пред дальней дорогой.Молча поднялись идти. АлексейПромолвил негромко, как принято: «С Богом!»Деньги Авдотье дал вдруг у дверей.Первый раз дал, чтоб не в долг. Почему-тоСделалось стыдно ему самомуЩедрости колкой, и в эту минутуПонял: досель не помог никому.Власию сам рассказал всё, как было,Сразу с рассветом. Что сын приходилИ не открылся, отца оскорбило.Али отцом не родным ему был?!Слег Власий с горя. Матвею б валятьсяНадо в ногах его – всем толковал.Дни же считал, чтобы вести дождаться.И дождался́: сын в избу написал.Сразу узнал отец почерк Матвея!Именем тот подписался чужим –Дальней родни, стыд отца не жалея.Письмо же отправить друзей попросил.(Не из столицы.) В письме говорилосьВсё о пустом. Даже адреса нет.Власия сердце взволнованно билось,Строкам внимая, – готов на тот свет!Жизни не жаль. В ту же осень скончался.Следом и Дарья. Не ведал МатвейГоря долго – с родней спустя годы списался.Домик снимал для семьи он своейВ две комнатушки. У самого краяПетербурга – столицы. Вмещала онаРоскошь дворцов, но и бедность окраин.Богатство в ней множилось и нищета.Впрочем, не так семьей худо и жили:Вновь сталеваром работал Матвей.Паспорт оформить чужой подсобили.Держали корову для дочки своей.Лошадь держали, как будто извозомПо воскресеньям Матвей промышлял.Ну, а на деле? Без лишних вопросовНуждам подполья на ней помогал.