Житие и послания - Антоний Великий Страница 22

могут показаться ничем особенно не примечательными. Требуется перечесть их не один раз, медленно и внимательно, чтобы проступил их более глубокий смысл. Тогда читатель постепенно начнет различать ведущие темы учения святого Антония, к которым он постоянно возвращается: это тема свидетельства, которое Дух Святый рождает в сознании каждого человека; это необходимость достичь самопознания, то есть открыть в себе и полюбить наше истинное я, сотворенное по образу Божию; далее, это всецелое спасение человека, и души его и тела; это призыв следовать Господу в Его крайнем самоуничижении и смирении; это, наконец, единство Церкви, которое обнимает и Ветхий, и Новый Завет, и Ангелов, и святых, и живущих на земле; наша взаимозависимость в общем наследстве как членов друг друга в Теле Христовом.

Эти основные темы посланий выражены в словах, которые своей прямотой и простотой напоминают «Слова отцов-пустынников». «Дух входит в любящее товарищество с умом», – пишет святой Антоний. «…Упорствуйте в свидетельстве, которое Дух вынашивает в уме, как дитя… Дух определяет человеку труды, которыми тот стесняет свою душу и тело, чтобы они очистились и вместе вошли в свое наследство… Узнавайте себя… Тот, кто знает себя, знает Бога… Кто знает себя, знает и всех людей… Кто может любить себя, любит всех… От ближнего – наша погибель, и жизнь наша – тоже от ближнего… Кто грешит против ближнего, грешит против себя… Все мы члены друг друга и тело Христово, и голова не может сказать ноге: „Не нужна ты мне“. И если один член страдает, все тело затронуто и страдает вместе с ним… Потому мы всеми силами должны любить друг друга. Ибо тот, кто любит ближнего, любит Бога; и кто любит Бога, любит свою душу».

Здесь мы слышим неподдельный голос пустыннического опыта.

Епископ Каллист Диоклийский. Оксфорд, 1975

Вступление

17 января 356 года святой Антоний почил в уединенном пустынном приюте в горах над Красным морем, куда он удалился больше чем за сорок лет до этого. В течение месяца святой Афанасий, уже в третий раз насильственно изгнанный со своего епископского престола Александрии, скрывался от преследований (за голову его была назначена цена) и поневоле делил долгие часы уединения с монахами, чьи молитвы и чья вера всегда были для него крепкой поддержкой. В этих-то условиях он и писал как руководство для духовной жизни монахов из других мест, попросивших его о том, «Житие святого Антония», которому в латинском переводе вскоре суждено было сыграть столь памятную роль в обращении блаженного Августина[5], и которое доныне остается неоспоримой классикой христианской духовной традиции.

Можно радоваться, что прошли те дни, когда почтенные историки, вроде Gwatkin, могли говорить о «великом отшельнике Антонии, которого никогда не существовало». Зато личность святого Афанасия была для нас слишком безспорной, чтобы без колебаний решить, в какой мере Житие представляет собой портрет реального Антония, в какой мере это создание художника. К счастью, существует немало свидетельств в других источниках – в жизнеописаниях Пахомия, «Словах отцов-пустынников», у Евагрия, Кассиана и других, которые подтверждают этот образ; да и качества самого Афанасия-историка (допустим, и предвзятого) в других его трудах склоняют в пользу точности того исторического очерка, который он дает нам. Больше того, мы можем теперь с достаточной уверенностью утверждать, что и семь посланий, которые еще блаженный Иероним считал принадлежащими святому Антонию, дошли до наших дней: одно послание и несколько фрагментов на коптском языке, еще одно – на сирийском, очевидно, непосредственно основанное на коптском оригинале; и все семь – в латинской и грузинской версиях пропавшего греческого перевода. Несмотря на некоторые темные места в переводах – а если верить святому Афанасию, сам коптский оригинал должен был быть записан под диктовку, – мы чувствуем, что в посланиях с нами на самом деле говорит Антоний Жития.

Год «Миланского эдикта», 313-й, может считаться рубежным годом «прихода эпохи» христианской Церкви. В Египте это был, вероятно, год трех знаменательных событий: вступления юного Афанасия на службу к епископу Александрийскому; крещения Пахомия и начала его подвижничества; удаления Антония во «внутреннюю пустыню» к Красному морю. Два последних события отмечают «приход эпохи» христианского монашества, хотя и не рождение его. Учитель Пахомия, Паламон, передал ему правило жизни, которому сам был обучен, и облачил его в особую монашескую одежду («схиму»), что воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся[6]. И Антоний, которому было за шестьдесят, так же провел сорок лет, вырабатывая тот образ жизни, в котором вначале не видели чего-то уникального и чей пионерский характер только теперь раскрылся вполне. У него также были наставники в третьем столетии. Его жизнь представляет собой мост между двумя эпохами – временем мучеников и временем христианской империи.

Ключ к его пути можно найти в евангельских словах; это они, услышанные двадцатилетним мальчиком в храме, увлекли его на тропу отречения от мира: «Если хочешь быть совершенным, иди и продай все, что имеешь…» Дальше история ведет нас через полосу внутренних искушений, когда Антоний поселяется в амбаре возле своего старого дома, – вплоть до того времени, когда диавол, изгнанный из его мыслей, начинает нападать на него извне, видимым образом. Дальше путь ведет нас к великой битве Антония с бесами в гробнице возле селения (не образы ли древних египетских звериных богов на ее стенах отразились в облике его преследователей?), высшая точка которой – тихое откровение неотступного присутствия Христа: «Где же Ты был? Почему не показался Ты с самого начала, чтобы положить