Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы - Митрополит Антоний (Блум) Страница 35

На этом я закончу сегодняшнюю беседу. Давайте немного помолчим и потом вместе помолимся.

14. В поисках единства[67]

В этой беседе я хотел бы затронуть последнюю тему из этой серии о сомнении, непонимании, вопрошании в контексте того, о чем уже говорил не раз: мы живем в мире полумрака, но в нем сияет свет. С другой стороны, даже в этом свете нам не всегда удается различить то, что имеет абсолютное значение. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1:5): таков мир, в котором мы живем. Мне хотелось бы поговорить о проблеме Церкви и церквей, о христианстве и других верованиях, потому что это тоже предмет нашего вопрошания, порой сомнения, и для многих, безусловно, область полумрака. Но есть люди, для которых этой проблемы не существует: все проблемы для них разрешаются в убеждении, что православие – истина, вся истина и нет истины, нет знания Бога за его пределами, нет настоящей жизни в Боге или с Богом нигде, кроме как в православии. И те, кто придерживаются этой точки зрения, находят в ней опору, гарантию, уверенность в собственном спасении.

Прошлый раз я приводил вам отрывок из письма диакона из Украины, в котором он выражает недоумение, как я не могу поверить в то, что только члены Православной церкви войдут в вечную жизнь. И я указал в прошлой беседе: на самом деле это вопрос понимания того, что значит принадлежать к Православной церкви. Взять и бездумно, неосмысленно заучить истины, изложенные в Символе веры и в писаниях духовных наставников православия, недостаточно для того, чтобы называться православным и исповедовать свою веру как православную. И тем более недостаточно провозглашать эти истины, если не живешь в их меру.

Теперь я оставлю этот вопрос в стороне (мы подробно останавливались на нем в прошлый раз) и перейду к проблеме разделения христиан. Сейчас самое время об этом подумать, потому что на прошлой неделе в Виндзоре проходило собрание представителей различных христианских Церквей, где нас представлял епископ Василий[68]. Там обсуждались вопросы, которые могли бы оказаться скучным повторением многократно нами слышанного: что нас разделяет, что объединяет, какие существуют возможности для постепенного сближения, – если бы не наметилось нечто новое, если бы не произошло наконец-то нечто наподобие перелома, прорыва. В конце заседаний участники встречи пришли к заключению, что обсуждать больше не имеет смысла: все положения пересмотрены и все пункты обговорены, а сдвига ни в чем не наблюдается, за исключением готовности некоторых групп людей (думаю, ошибочной) просто пожать плечами и сказать: «Какое значение имеют все эти декларации и все эти формулировки? Давайте объединимся, потому что мы все – ученики Христовы». В их подходе есть значительная доля истины, но этого недостаточно, и я хотел бы немного поговорить на эту тему.

До сих пор мы занимались обсуждением формулировок, которые разделяют наши Церкви, пытаясь убедиться, насколько они укоренены в Священном Писании, в первую очередь в Евангелии, или в писаниях Святых Отцов и церковном Предании, но это всегда было сопоставлением утверждений одного относительно другого. Шаг вперед, который мне видится в сегодняшней ситуации, – это наша готовность идти дальше, разумеется, продолжая размышлять над утверждениями и продолжая ставить о них вопросы. И здесь я хочу сделать отступление.

Много лет тому назад проф. Л. А. Зандер, русский богослов и верный ученик о. Сергия Булгакова, живший в Париже, написал книгу[69], в которой, помимо прочего, рассматривает, каким образом произошел раскол между различными христианскими общинами, как они разошлись, отдалились друг от друга и что случилось потом. И то, как он это описывает, показалось мне особенно интересным и убедительным, когда вместе с В. Н. Лосским, о. Георгием Флоровским, о. Сергием Булгаковым, Н. А. Бердяевым и другими замечательными людьми я попал пятьдесят пять лет тому назад на экуменический съезд в Англии. Вот что Зандер пишет. Люди живут общей жизнью, пока они связаны взаимной любовью, взаимным уважением, взаимным интересом, интересом к тому, как другой размышляет и как себя выражает. Но порой приходит момент, когда два человека начинают настолько по-разному выражать свой опыт, что перестают узнавать его в формулировках друг друга. Для начала они обсуждают, потом спорят, потом чувствуют, как расходятся все дальше и дальше, ведь чем дольше люди спорят, тем больше прибегают к умственным доводам, вместо того, чтобы говорить об опыте, глубоко укорененном в Самом Боге. И тогда к ним приходит сознание того, что они уже не составляют единого целого.

И тут Л. А. Зандер использует образ, который произвел на меня тогда очень большое впечатление: они поворачиваются друг к другу спиной и смотрят в противоположные стороны, и, хотя продолжают ощущать соседа лопатками, оказываются беспредельно далеки, не видят друг друга и расходятся в бесконечность. Но со временем происходит несколько вещей. С одной стороны, их мысль созревает и оттачивается. Чем больше они спорят, тем больше стараются найти доводов, подтверждающих собственную точку зрения, тем больше создают формулировок, несовместимых со взглядами того, кто был, возможно, самым близким другом и кто, по мере их взаимного расхождения, проходит те же этапы отчуждения. Постепенно формулировки застывают, каменеют. Их, разумеется, подкрепляют цитатами, их подкрепляют мнением уважаемых обеими сторонами людей до тех пор, пока сами по себе они не становятся предметом веры. Порой эти формулировки очень сложны и укоренены в философии своего времени (как это в значительной степени произошло с Католической и Православной Церквами), порой они разнятся, потому что сложились на разных языках или потому что одни и те же слова не всегда означают одно и то же. Порой формулировки оказываются связаны еще каким-то образом с философией того времени, в которое они возникли, и в результате философия начинает преобладать над непосредственным личным опытом верующих. И вот двое друзей, у которых была одна вера, но которые порвали отношения и утратили единство, отдаляются и отдаляются друг от друга.

Со временем разделяющие их горечь и гнев рассеиваются, улетучиваются, и приходит момент, когда они вспоминают о друге, с которым рассорились с такой резкостью, с такой страстью, с такой жестокостью и бесчувственностью, как о личности, как о том, кого любили, кем