Фоско Марайни - Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи Страница 8

Физически Калькутта возникла постепенно, примерно концентрическими кругами появившись из болот в дельте Ганга. В далекие времена весь регион, видимо, покрывал тропический лес, зеленая путаница буйной растительности, разжиревшей на непрерывной смерти и разложении. Дерево падает и сгнивает; тысячи растений и животных немедленно окружают его, нападают и овладевают им, тоже расцветая в свою очередь. Этот цикл безумен, яростен, ненасытен, он пропитан всепроникающей чувственностью, выраженной в сочных цветах животной жизни и триумфальной, великолепной, извращенной роскоши плодов и цветов. Сегодня джунгли исчезли, но они не были побеждены.

Из соединения подобного физического окружения с людьми столь умными, столь восприимчивыми к красоте и воображению, столь чувственными, вдумчивыми и разносторонними, как бенгальцы, появились самые барочные черты позднего индуизма; преклонение перед женскими энергиями, кодификация магического и оккультного в эротических формах, жестокие жертвоприношения злым силам вселенной. Так древние джунгли, постепенно уничтоженные рукой человека, вновь появились в неосязаемой, но тысячекратно более роскошной форме. Я думаю, что нет другого великого города, который больше был бы джунглями, чем Калькутта – мегаполис клыков и когтей, тирании и шантажа, страдания, зла и аскетизма. Ты чувствуешь это в воздухе, что-то неосязаемое, но очень явное. Лианы, орхидеи, змеи, лес с его леденящими душу криками и сочащимися зелеными тайнами, невидимо выживает под древесиной, бетоном и асфальтом и между рельсами железных дорог.

Сегодня утром мы с Пьеро пошли купить кое-какие вещи, которые требовались для экспедиции. Главный вход «Большого Восточного», известнейшего отеля Калькутты – он, конечно, очень восточный, но не очень большой, – вывел нас на грязную, людную улицу, полную грохочущих трамваев и всевозможных человеческих типов. Как только мы оказались за дверями, к нам подошел мальчик. Мы знали, что он хотел нам предложить, но прогонять его смысла не было, потому что к нам тут же привязался бы другой и более настойчивый. («Не желаете девушку? Может, мальчика для массажа?») Единственным способом отвязаться от них было запрыгнуть в такси с почтенным бородатым сикхом за рулем.

Не знаю почему, но все калькуттские таксисты – сикхи. Даже перед лицом феномена современной жизни разные группы в Индии предпочитают держаться вместе, а не рассеиваться. Сикхи происходят из Пенджаба на северо-западе Индии. В вонючих джунглях Калькутты они прочны и надежны, как скалы. В отличие от бенгальцев, они всегда носят тюрбаны, часто нежных пастельных тонов а-ля Франсуа Буше или Мари Лорансен. Поскольку они похожи на ветхозаветных пророков или горных старцев, пастельные оттенки поражают своей несоразмерностью. Сикхам запрещено бриться, и поэтому у них огромные бороды, угольно-черные в юности и белоснежные в старости.

Наш пророк отвез нас в магазин «Кодак» на Парк-стрит. Парк-стрит – маленький, аккуратный оазис в кишащем мегаполисе. Там несколько прекрасных магазинов, и ты видишь, как няньки толкают коляски с детьми. В Парк-стрит есть некоторое чувство простора и благополучия, во всяком случае на первый взгляд. Но достаточно пройти лишь несколько метров в сторону Нового рынка, чтобы опять погрузиться в глубины джунглей. Ты видишь самое бесстыдное богатство бок о бок с самой безнадежной нищетой и убожеством. Каждые несколько метров натыкаешься на жертву какой-нибудь ужасной болезни или на нищего, который старается как можно зрелищнее привлечь внимание прохожих. В это утро на Чоуринги, на главной улице, мы увидели почти голого безрукого человека, как видно, с парализованными ногами, который катился по тротуару, и от этого у него на груди, животе, ногах и спине отпечатывались пятна от красных плевков, так как многие жуют бетель. Издалека казалось, будто он весь в порезах и крови. Его сопровождала голая и неописуемо грязная девочка лет восьми-девяти, которая то шла перед ним, то за ним с жестянкой для подаяния. Они оба пели или, скорее, кричали дуэтом. Мужчина пел один куплет, девочка второй. Все куплеты были одинаковые, медленные и неотвратимые. Это была ужасающая музыка, хотя не без какой-то своей прелести. Высокая, элегантно одетая светлокожая женщина с крашеным деревянным конем под мышкой вдруг вышла из магазина и чуть не споткнулась о туловище человека, который перекатывался по тротуару и пел.

Посреди всего этого убожества и порока, богатства и нищеты, оргиастических культов и жестоких жертвоприношений, посреди этого мира смерти, танцев и эпидемий выживает, как и должно быть, могу даже сказать, как неизбежно бывает, чудесная традиция образования. Я не буду сейчас рассуждать о музее (кстати, чрезвычайно интересном), разнообразных университетах, больницах и ботаническом саде; я упомяну только о том, как мы обедали с Чаттерджи. Чаттерджи – бенгалец, старый друг Туччи, он преподает филологию в Калькуттском университете. Это человек лет пятидесяти, среднего роста, коренастый, но не полный, темнокожий и темноволосый. Он одевается по-индийски и носит очки. Сразу бросается в глаза его широкий лоб и умные глаза. У него приятная внешность ученого. Сегодня он приехал в отель, пока Туччи не было, так что встретил его я; мы сидели в салоне и разговаривали.

Чаттерджи прекрасно говорит по-английски. Как часто бывает с людьми, которые всю жизнь посвятили гуманитарным наукам, он начал говорить сразу же, как будто мы были старыми друзьями, и вспоминать людей, книги, места и события.

– Да-да, Рим, – сказал Чаттерджи. – У меня когда-то был в Риме друг, он был женат, кажется, на польке или на ком-то в этом роде. Он основал литературное обозрение под названием… не помню, как оно называлось, но это и не важно. На обложке у него были нарисованы звезда и волна. Мне это очень понравилось. Когда я был в Риме, я сказал другу, что это просто замечательные символы. Звезда напомнила мне Эмерсона: «Толкай свою повозку к звездам…» Есть стихотворение у Тагора, знаете – оно меня трогает каждый раз, как я его читаю, – сейчас не помню его название, но это и не важно, а важно вот что. Это разговор между звездой в небе и маленькой масляной лампой в обычном индийском доме. «Ты, маленькая лампа, звезда в доме. Я, маленькая звезда, лампа в небе» и так далее. Такие вещи могут показаться несколько риторическими, но индийцы находят их очень трогательными.

Рядом с нами за соседним столиком сидели толстые, лощеные, подозрительного вида личности с улыбками на лицах и бегающими глазками. На них была европейская одежда; когда говорили, они наклонялись вперед в своих креслах, чтобы их не подслушали. Что это были за люди? Валютные спекулянты? Торговцы живым товаром? Наркодилеры?

– В каждом индийском доме, – продолжал Чаттерджи, – лампу каждое утро зажигает хозяйка, сразу как только проснется. Это чудесный ритуал, древний и поэтический. Лампу приносят в семейное святилище, потом от нее зажигают другие лампы. Это интимная домашняя церемония, которая очень понравилась моему итальянскому другу – как там его звали? Впрочем, это не важно… Я рассказал ему о ней по-английски, и это ему так понравилось, что он сказал, что переведет ее на ваш язык.

За соседним столом началось какое-то движение. Прибыл человек, который производил впечатление главаря шайки. Это был уже немолодой коротышка, очень тщательно одетый, похожий на китайца. Толстяки тут же встали при его появлении и потом снова сели. Никто не заговорил. Казалось, что они составляют какой-то заговор. Наконец один из мужчин достал из бумажника пачку фотографий и раздал их по кругу.

– Символы очень важны в жизни, – продолжал Чаттерджи, протирая очки уголком дхоти. – Звезда и волна! Но человек важнее символов, так же как живые важнее мертвых. Я помню, как однажды присутствовал на званом обеде во Флоренции. Я сидел рядом с одной американкой, которая непрерывно восхищалась старинной итальянской музыкой и старинной итальянской поэзией. В конце концов молодой человек, ваш соотечественник, засмеялся и сказал: «Моя дорогая леди, современные итальянцы тоже существуют!» Я вспомнил этот маленький эпизод недавно, когда меня пригласили приехать в раджпутанский Удайпур с лекцией. Знаете, Удайпур похож на Флоренцию, это город, знаменитый великими художниками и воинами и разными героями, которые защищали нашу страну от исламских захватчиков пятьсот лет назад. В Удайпуре на каждом шагу встречаешь священные напоминания о достопамятных событиях…

Наши соседи закурили сигареты и заказали напитки (лимонад и содовую, так как сегодня был день запрета на алкоголь). Фотографии продолжали циркулировать. Похожий на китайца коротышка, по-видимому, особенно заинтересовался одной фотографией, на которую все смотрел и смотрел. То и дело он бормотал что-то на ухо одному из сидевших рядом. Остальная шайка продолжала перешептываться и что-то замышлять, оглядываясь вокруг и попивая лимонад и содовую.