Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Страница 11

Было так просто любить Ошо, потому что его любовь безусловна. Он ни о чем нас не просил и ничего от нас не требовал. Я поняла на собственном опыте, что в его глазах, что бы я ни делала, все будет правильно. Я могла действовать неосознанно, совершать ошибки, но тогда мне приходилось от этого страдать. Ошо это знал, и его сострадание ко мне становилось лишь глубже. Он только просил нас медитировать и извлекать из своих ошибок пользу и опыт.

По моим наблюдениям, Ошо постоянно пребывал в состоянии блаженства. Я ни разу не видела, чтобы он был в плохом настроении. Ничто никогда не выводило его из себя, не нарушало его расслабленности и центрированности. У него не было желаний или амбиций. Он практически ни в чем и ни в ком не нуждался. Из-за этого у меня ни разу не возникло чувство, что меня используют. Он никогда не говорил мне, что и как делать. Самое большее, он мог лишь предложить мне что-то, если я его о чем-то спрашивала. Но тогда я сама решала, принимать его предложение или нет. Иногда я, кстати, не принимала и поступала по-своему, но он никогда меня не критиковал. Он принимал мой путь – на самом деле трудный путь! – но в итоге всегда оказывался прав. Мне становилось все яснее и яснее, что единственной целью его пребывания в этом мире было желание помочь нам расти, становиться осознаннее и исследовать свою индивидуальность.

Как я уже сказала, раньше я думала, что я – это мой ум. Я знала в себе лишь мысли, постоянно крутящиеся в голове. Теперь я начала понимать, что даже мои эмоции – на самом деле не мои, что эмоциональные реакции исходят из обусловленности, из моей личности. У мастера нет эго, у него нет личности. Он реализует свою истинную суть, и в процессе этой реализации эго исчезает. Эго и личность складываются под давлением общества, в котором мы живем, и зависят от людей, которые произвели на нас большое впечатление, когда мы были детьми. Наблюдая за собой, я видела, что часто мои реакции на ситуации исходят из моей «христианской» части, хотя я не воспитывалась в христианском духе. По крайней мере, я не ходила в церковь и не читала Библию. Я сильно удивилась, обнаружив внутри себя часть, придерживающуюся христианских устоев. Наверное, христианством пропитано все европейское пространство, оно буквально витает в воздухе, которым мы дышим. Но что это за религия? Все, что от нее осталось, – это мораль и устаревшие идеи об устройстве мира. И такие люди, как я, впитывают их, сами того не подозревая. Легко заметить, что люди из разных стран ведут себя по-разному. Видя, что мы все – люди, состоящие из плоти и крови, я понимала, что обусловленность не является моей неотъемлемой частью. Медитация помогает мне ее исследовать, а также познавать свою истинную суть, потому что во время медитации я становлюсь неизменным молчаливым присутствием.

Долгое время в своей комнате я практиковала латихан. Это медитативная техника, в которой медитирующий стоит в тишине и «открывается» существованию. Энергия течет через человека и принимает самые разнообразные формы. Это может быть танец, пение, плачь, смех – с вами может случиться все что угодно, но вы осознаете, что не провоцируете это, оно приходит к вам само.

Я поистине наслаждалась тем, что со мной происходило. Я растворялась в пространстве, и это приводило меня в полный восторг. Каждый день я медитировала в одном и том же месте (полагаю, что чувствовала себя, как человек, который ждет вечерней выпивки, потому что каждый раз я предвкушала, что будет со мной сегодня во время латихана, а если я не делала технику, то чувствовала, что чего-то не хватает).

Так продолжалось несколько недель до тех пор, пока я не заболела. У меня не было симптомов какой-то конкретной болезни, но я испытывала слабость и легко могла расплакаться. Я подумала, что, может быть, я позволяла пространству «владеть» собой слишком часто, и это довело меня до болезни. Однажды я плакала, и меня увидела Вивек. Она спросила, что со мной происходит. «Мне кажется, что я заболела из-за того, что слишком часто делаю латихан», – с трудом выговорила я. Она рассказала об этом Ошо, и тот пригласил меня на даршан и попросил, чтобы я захватила с собой свой латихан.

Я пришла на даршан, Ошо кивком головы пригласил меня сесть на колени рядом с его креслом и затем попросил начать делать латихан. Я закрыла глаза, и то чувство, которое обычно посещало меня во время практики, вновь наполнило меня, но сейчас оно было не таким явным. Мне казалось, что кто-то очень-очень высокий стоит сзади меня. Этот кто-то наполнял меня и двигался через меня. Было ощущение, что я тоже становлюсь больше, как будто заполняю собой весь зал. Через несколько минут Ошо позвал меня и сказал, что все в порядке. После этого даршана мое желание практиковать латихан именно в той комнате и позволять кому-то или чему-то мною «владеть» исчезло и никогда больше не возвращалось. А ту комнату впоследствии переделали в зубоврачебный кабинет для Ошо. Только через семь лет в силу определенных обстоятельств я вновь пришла на это место и вновь позволила пространству собой «овладеть».

Вивек была помощницей Ошо уже почти семь лет. Ее отношения с Ошо начались очень-очень давно, в какой-то из прошлых жизней, о чем Ошо сам говорил нам на дискурсах. Вивек тоже помнила свои предыдущие воплощения. Она была мистической женщиной-ребенком. Родившись под знаком Рыб, управителем которого является Нептун, она обладала всеми характерными качествами этого знака и планеты. У нее были бездонные синие глаза. Она всегда была рядом с Ошо, изо дня в день. Поэтому, когда она объявила о том, что собирается в Англию на пару недель, и спросила, не хочу ли я ее подменить…

Я бегала кругами по комнате, чувствуя тошноту, пытаясь хоть как-то оставаться в моменте. Я твердила себе: «Ничего страшного, все хорошо. Просто сохраняй спокойствие».

Разве я была достаточно чистой, чтобы войти в комнату Ошо? В те дни, когда совершались даршаны, я обычно проводила целый день в ванне, практически сдирая с себя кожу.

Первое, что я сделала для Ошо, – принесла ему чашку чая. Чашку холодного чая! Я заварила чай и принесла его еще до того, как Ошо был готов к чаепитию. В тот момент он все еще принимал душ. Я села на холодный мраморный пол и уставилась на поднос с чаем, не зная, что делать. Если я уйду, чтобы заварить новый чай, Ошо может выйти из ванной и подумать, где же его чай; так что я ждала и ждала. В комнате Ошо было очень холодно. В последние годы комфортной для Ошо температурой было всего плюс двенадцать. Каждый раз, когда Ошо проходил мимо меня или входил в зал, я чувствовала слабый аромат камфары или мяты. Так пахло и в его комнате.

Ошо вошел неслышно, и для меня было полной неожиданностью, что он уже здесь. Он сел в кресло, негромко хмыкнул от удовольствия и поздоровался. В этот момент я совсем забыла про то, что чай остыл, и протянула ему чашку. Он выпил его, как будто это был самый лучший чай на всем белом свете, не сказав мне ни слова. Только позже он заметил, что, может быть, я могла бы приносить ему чай после того, как он выйдет из ванной.

Я была потрясена его скромностью и простотой. Он ведь вполне мог сказать: «Фу! Холодный чай. Принеси мне другой». Любой другой на его месте так и поступил бы. Но он сделал это так, что я не почувствовала и тени смущения. На самом деле, я сразу даже не поняла, что произошло. Я осознала это только на следующий день.

«Возлюбленный Мастер, как человек дзен пьет чай?»

Ошо:

«Для человека дзен священно все, даже выпить чашку чая. Все его поступки окружены ореолом святости».

Ошо получал сутру или вопросы для обсуждения на дискурсе утром, где-то без пятнадцати восемь. Дискурс начинался в восемь. Я читала ему вопросы. Он выбирал некоторые из них и подбирал несколько подходящих шуток. Чтение вопросов или сутр иногда так сильно меня трогало, что я начинала плакать. Помню, однажды слезы текли потоком, и я не могла говорить. Я сидела у его ног и смотрела на него, а он просто ждал, когда мы сможем продолжить. Он специально отвернулся от меня. Не видя его глаз, я смогла собраться. К тому времени я уже осознала, что я – это не мое тело, не мой ум. Но с эмоциями дело обстояло значительно хуже. Когда на глаза наворачивались слезы, я могла чувствовать себя отстраненно, но при этом не могла ничего с собою поделать. Очень часто происходящее трогало меня до глубины души. В такие моменты мне было очень трудно сдерживать эмоции. Как-то Ошо сказал, что я совершенна в своем плаче.

Несколько раз Маниша, женщина, которая во время дискурсов зачитывала сутры и вопросы, заболевала, а потом еще и Вимал, замещавший ее, тоже заболел. И хотя было непонятно, кем их можно заменить (Ошо любил, чтобы сутры и вопросы читали по-английски), Ошо сказал: «Не Четана и не Вивек – они все время плачут».

Зная, как близки были Ошо и Вивек в течение многих лет, было удивительно, что ее отъезд никак не сказался на Ошо. Он был таким же, как всегда, будто ничего не случилось. Никогда еще я не видела человека, состояние которого никогда не менялось, что бы ни происходило вокруг. Он всегда излучал спокойствие и уверенность. Перепады настроения – это не про него. Он был похож на неизменную реку бытия.