Рудольф Штейнер - Смерть как перемена жизни Страница 11

Итак, пробуждение представляет собой тот момент, когда умерший особенно хорошо подступает к нам. Каждому человеку от умершего приходит очень многое в момент пробуждения. Не правда ли, вообще многое из того, что мы предпринимаем в жизни, инспирируется, в сущности, от умерших, или даже от существ высших иерархий. Но только мы приписываем это себе, как исходящее из нашей собственной души. Из нашей души наружу исходит то, что говорят умершие. Наступает дневная жизнь, момент пробуждения минует, и у нас редко возникает возможность наблюдать те внутренние, интимные вещи, которые поднимаются из нашей души. Если же мы их наблюдаем, мы, вследствие излишнего тщеславия, приписываем себе самим всё, что исходит из нашей души. Но во всём этом живёт, — причём в гораздо большей степени, нежели исходит из нашей души, — живёт то, что должны были сказать наши ушедшие умершие. Ведь то, что нам говорят умершие, кажется поднимающимся из нашей собственной души. Если бы люди вообще знали, какова жизнь на самом деле, тогда они благодаря этому знанию развивали бы совершенно особенное, исполненное пиетета ощущении по отношению к духовному миру, в котором мы постоянно находимся и в котором находятся наши умершие. Мы бы узнали, что многое из того, что мы совершаем, в сущности, делают в нас умершие. В духовной науке следует развивать это знание не как внешнее и теоретическое, но как нечто такое, что, как некая внутренняя жизнь всё больше и больше входит в душу. Надо развивать это знание о том, что вокруг нас подобно воздуху, которым мы дышим, находится духовный мир, и что умершие находятся вокруг нас, что нам просто не свойственно их воспринимать. Эти умершие говорят к нашему внутреннему миру, но наш внутренний мир мы истолковываем для себя неправильно. Если бы мы понимали его правильно, то именно благодаря восприятию нашего внутреннего мира мы знали бы о нашей связи с душами, которые являются так называемыми умершими.

Есть, однако, большая разница между умершими, в зависимости от того, прошла ли душа через врата смерти в относительно раннем, или в относительно позднем возрасте. Существует большая разница в том, умирают ли маленькие дети, которые очень хотели бы быть с нами, или умирают люди, более старшие по отношению к нам, более молодым. Если человек хочет на основе опыта в духовном мире характеризовать эту разницу, он может сделать это примерно следующим образом. Если умирают маленькие дети или подростки, то тайна совместного бытия с такими умершими детьми может быть высказана так: с точки зрения духовного наблюдения мы, в сущности, не теряем таких детей (verliert man eigentlich diese Kinder nicht). Духовно они остаются здесь. Дети, рано умершие в жизни, действительно в самой высокой степени духовно всегда остаются непосредственно здесь. Мы ещё будем более близко рассматривать эти вещи. Мне бы хотелось в качестве медитативного изречения поставить перед вашими душами слова, которые можно обдумывать дальше: дети, которые умерли у нас, не потеряны для нас; мы не теряем их, духовно они всегда остаются тут. А в случае пожилых людей, которые умирают, можно сказать противоположное. Тут можно сказать: они не теряют нас. Детей не теряем мы, а старые люди не теряют нас. Старые люди, когда умирают, обладают большой притягательной силой к духовному миру, но благодаря этому они имеют власть так воздействовать на физический мир, что они легче подходят, получают доступ к нам. Они, хотя и отдаляются от физического мира гораздо больше, чем дети, которые остаются около нас, но они (пожилые умершие) наделяются более высокими способностями восприятия, нежели те люди, которые умирают молодыми. Пожилые помнят нас. Если человек знакомится в духовном мире с различными душами, умершими в юном или позднем возрасте, то умершие старыми живут благодаря тому, что у них есть силы, позволяющие им с большей легкостью проникать в земные души. Они не оставляют эти земные души, тогда как детей не оставляем мы, так что они в большей или меньшей степени остаются в сфере земных людей.

Это можно также характеризовать и по иному. Видите ли, даже для того, что человек со своею душою переживает на обычном физическом плане, он, в сущности, не всегда имеет вполне глубокие ощущения. Если у нас умирает человек, мы печалимся, мы испытываем от этого боль. Я часто говорил, когда у нас самих умирали в Обществе хорошие друзья: в задачу антропософски ориентированной духовной науки не входит тривиально утешать людей от боли, заговаривать их от боли. Боль эта является правомерной, справедливой, надо стать сильным, чтобы переносить её, но не следует позволять заговаривать себя от этой боли. Однако человек не различает боль в том отношении, вызвана ли она уходом юного умершего, или уходом старого человека. И всё же при духовном рассмотрении обнаруживается большая, огромная разница. Можно сказать: тот, кто остался здесь, по отношению к ушедшему от него ребенку, — будь это его собственный ребенок, или тот, кого он любил, переживает, — если мне будет позволено употребить, так сказать, техническое выражение, — переживает боль сострадания. — Дети, в сущности, остаются при нас, и, вследствие того, что мы были связаны с ними, они остаются так близко от нас, что переносят свою боль в наши души, и мы ощущаем их боль, то, что они хотели бы находиться здесь. Их боль облегчается вследствие того, что мы берём её на себя, мы её переносим с ними. В сущности, ребёнок чувствует в нас. И это хорошо, что он чувствует вместе с нами, тем самым его боль облегчается. И напротив, боль, которую мы испытываем, если умирает, уходит старый человек, — будь это наши родители или друзья, — эту боль можно назвать эгоистической. Человек, умерший в старости, не покидает нас, поэтому чувство у него не такое, как в случае юного умершего. Он удерживается с нами, помнит нас, он нас не оставляет. Здесь, в теле мы имеем чувство, что мы его потеряли; поэтому боль приходит только к нам. Это эгоистическая боль. Мы не испытываем того чувства, как в случае с детьми, но ощущаем собственную боль, боль для нас, мы чувствуем, что нам больно.

В действительности, следовало бы очень точно различать эти два вида боли: эгоистическую боль по отношению к пожилым людям и боль сострадания в случае молодых людей. Ребёнок живёт в нас дальше, и мы чувствуем, собственно, то, что чувствует ребёнок. Настоящую печаль нашей собственной души мы имеем лишь по отношению к пожилым умершим. Это не лишено значения.

Именно на таких примерах можно видеть, что знание о духовном мире имеет большое значение. Ведь вы видите: в соответствие с вышеописанным может быть построен в известном смысле похоронный ритуал, культ умерших (Totenkultus). По отношению к ребёнку, который у нас умер, не совсем пригоден всецело индивидуальный похоронный ритуал. По отношению к ребёнку, поскольку он и без того живёт в нас дальше и остаётся с нами, было бы хорошо, если бы поминовение его переживалось так, что больше внимания обращалось на всеобщее, чтобы живущему с нами ребёнку давалось нечто всеобщее. Поэтому, например, при погребальной службе для ребёнка в церемониале сама служба над умершим предпочтительней, нежели особенная надгробная речь. Я бы сказал так: в случае выбора конфессий, католической или протестантской, этот выбор определяется тем, что лучше подходит для данного случая. В католической церкви особая надгробная речь не полагается, она отсутствует, там существует траурный церемониал, ритуал. Он представляет собой нечто всеобщее, он одинаков для всех. А то, что может быть одинаковым для всех, особенно хорошо для детей; хорошо, если тут поминовение можно организовать так, чтобы оно могло быть одинаковым для всех. Для умерших в пожилом возрасте большое значение имеет индивидуальное. В случае пожилого умершего наилучшим является тот траурный церемониал, при котором непосредственным образом рассматривается жизнь данного умершего. Особая протестантская надгробная речь, которая ориентирована на жизнь умершего, будет иметь большее значение для умершего; в данном случае католический ритуал имеет меньшее значение. Однако в случае поминовения дело обстоит иначе: для ребёнка наилучшее, если создаётся настроение, которое связывает человека с ребёнком; ребёнку пытаются направить мысли, которые затем, при засыпании человека, отправятся к ребёнку. Эти мысли могут носить всеобщий характер, так, например, мысли о вещах, которые могут быть направлены ко всем умершим. В случае пожилых людей необходимо, чтобы при поминовении был акцентирован именно этот отдельный человек, человек с его спецификой, чтобы ориентировались индивидуально на данного отдельного человека (умершего), размышляя о том, что было ему близко, о том, что было пережито вместе с ним. В случае пожилого человека, для того, чтобы вступить с ним правильным образом в общение, имеет значение — восстановить в воображении его существо, оживить его существо в себе самом. Итак, нужны не только воспоминания о том, что говорил умерший кому–то, особо затрагивая его эмоции: важно, чем он был как индивидуальность, что было ценно для него в мире. Пробуждая это в себе, мы получаем способность вступить в отношения с пожилым умершим и правильно провести поминовение. Итак, вы видите: для пиетета, развиваемого нами, имеет значение знать, как надо вести себя по отношению к молодым и старым умершим.