Юлия Вознесенская - Мои посмертные приключения Страница 13

Наконец они кончили молиться и поднялись с колен.

— Пора нам идти, — сказал Хранитель.

— А куда мы теперь идем? — спросила я.

— На поклонение Господу.

— Он живет вон там? — я указала в сторону парка.

— Какая глупая. Он живет везде, а там — место, куда освободившиеся из земного плена души должны явиться, чтобы Господь вы нес о них Свое решение. Ты готова в путь?

— Конечно!

Мы пошли по золотой дорожке. Идти было легко и приятно: мне не нужен был воздух для дыхания, но я всем существом наслаждалась его свежестью, напоенной запахом трав и цветов. Мы довольно скоро поравнялись с первыми деревьями, стоявшими поодиночке. Я никогда не встречала на земле таких деревьев, хотя поездила по свету немало. Стволы их были стройны и высоки, куда выше самых исполинских австралийских эвкалиптов, а листья поражали величиной, яркостью и формой. Мы прошли в трех шагах от большой березы: ее кора казалась белым атласным шелком, черные отметины будто вычерчены угольком, а крона была как нежно-зеленое кружево. Скромные земные березки вспомнились мне как плохонькие копии этой идеальной березы.

Сверху слетел лист и, кружась, лег мне прямо в вовремя подставленные руки. Он был чуть меньше моей ладони, поверхность его была покрыта тончайшей алмазной пыльцой. Я поднесла листок к лицу и вдохнула чудесный запах — и березовый, и вместе с тем какой-то особенно свежий и чуть-чуть пьянящий.

— Вот так и должна была бы пахнуть настоящая береза на Земле, — сказал Дед, заметив, что я упиваюсь запахом слетевшего мне в руки зеленого подарка.

— А почему земная береза утратила этот запах?

— За грехи человека.

— Как это?

— Очень просто: зло через человека проникло на Землю и исказило ее и все сущее на ней.

— Проникающая радиация?

— Что-то в этом роде.

Я дала березовому листку слететь с моей ладони.

Мы поспешили вперед и вскоре вошли под своды парка, полного таких же чудных деревьев. Я сразу заметила, что между ними совсем нет больных, а в кронах не видать ни одной сухой или обломанной ветви. Некоторые деревья были в цвету, на других было полно плодов.

Дорожка, по которой мы шли, скоро превратилась в довольно широкую аллею, а затем просветы между деревьями увеличились, и я увидела другие дорожки и тропинки, со всех сторон вливавшиеся в нее. По ним шли люди в сопровождении ангелов, и все они двигались в одну сторону, туда же, куда и мы. Вдалеке я увидела людей, сажавших деревце.

Мы подошли к речке, через которую был перекинут белый выгнутый мостик, выточенный, как мне показалось, из слоновой кости. Я остановилась, опершись на легкое перильце, и посмотрела вниз. На спокойной воде покачивались белые, розовые и голубые лилии, а между ними сновали… нет, не золотые, а самоцветные рыбки, и каждая была похожа на драгоценность. Я бы, наверное, и сейчас там стояла, любуясь на них, но Ангел тронул меня за плечо, и мы пошли дальше.

Потом мы поравнялись с фонтанами, сделанными из гигантских розово-жемчужных раковин, расположенных в несколько ярусов наподобие римских фонтанов. Возле них стояли деревянные скамейки, так и манившие присесть, но мне опять не позволено было задержаться, хотя так хотелось побыть здесь и полюбоваться взлетающими ввысь и падающими в перламутровые чаши струями воды, насладиться их нежным и успокаивающим журчанием.

— Здесь настоящий рай! — воскликнула я.

— Нет, моя милая, — сказал Дед, — это еще не Рай, это только самая скромная его окраинка.

— Если так, то мне не надо другого Рая, я согласна и на окраинку!

Дед и Ангел-Хранитель переглянулись.

— Что, я опять что-то сморозила?

— Вроде того, — сказал Дед. — Не тебе и не нам решать, какая тебя ждет «окраинка».

Возразить на это было нечего.

Парк постепенно перешел в роскошный сад, по которому раскинулись цветники разнообразнейших форм и размеров, полные цветов, по большей части мне неизвестных.

Но и знакомые цветы отличались от земных разительней, чем альпийские цветы отличаются от обычных: например, кусты вереска в мой рост, усыпанные колокольчиками величиной со средний бокал для шампанского.

Меня совершенно ошеломили розовые и сиреневые деревья со стволами в добрый обхват и целыми облаками цветов в вышине.

Длинные гирлянды разноцветных глициний перекидывались с одного дерева на другое над самой аллеей, огромные душистые кисти свисали прямо над нами, и Ангел, который был намного выше нас с Дедом, отводил их рукой от своего лица. Аромат миллиардов цветов показался бы одуряющим, если бы сад не овевался легким прохладным ветерком.

Деревья были полны птиц, нарушавших царившую здесь тишину негромким мелодичным пением. Иногда совсем рядом со мной пролетали бабочки, плавно машущие крыльями, огромными, как расписные японские веера. Я то и дело останавливалась, чтобы получше рассмотреть то необычный цветок, то хрустальную стрекозку, а Дед с Ангелом меня поторапливали.

Дорога сделала новый поворот и стала еще шире. Теперь люди и ангелы шли рядом с нами, шли впереди и позади нас. Ангелы были ростом с моего Хранителя, лица у них были разные, но все одинаково прекрасны.

Многих людей ангелы вели за руку, это было похоже на то, как отцы водят детей по утрам в детский сад, — такая примерно была разница в росте между людьми и их хранителями: совсем нетрудно было догадаться, что их связывали те же узы, что и меня с моим опекуном. Некоторые, как и мы, шли втроем: человек, ангел и святой. А иные души сопровождала целая группа святых, но эти были и сами на святых похожи, их тела не были, подобно моему, мутновато-прозрачными, но были наполнены светом, как у Деда.

Среди людей были и старики, и дети, и зрелые люди; по одеждам и по лицам судя, они принадлежали к разным народам Земли.

Но обликом рядом с ангелами и святыми они больше всего напоминали фигурки, вырезанные из черно-белой фотопленки. Я оглядела себя и убедилась, что выгляжу ничем не лучше других: я была серая, как очень грязная фарфоровая статуэтка. На мне по-прежнему не было ничего, кроме больничной простыни и крестика, правда, теперь просиявшего, как настоящий, материальный золотой крестик. Вообще-то одежда здесь особого значения не имела, так как состояла из той же субстанции, что и тела, сливалась с ними, как это бывает у скульптур. Некоторые люди были обнажены, но это, кажется, не волновало ни их самих, ни окружающих.

— Дед! А почему души такие разные? Одни светятся больше, другие меньше.

— Так ведь и люди разные! Ты вот у нас совсем темненькая душка, — улыбнулся Дед.

Хорошо ему было улыбаться, сам-то он весь так и светился, будто у него внутрь была вставлена тысячесвечевая лампа, а на его лицо лучше было не смотреть — такое вокруг него разливалось сияние.

Я решила, что пора уже показать характер:

— А ты, Дед, сияешь так, что тебе надо бы, выходя из дома на прогулку, надевать на голову абажур, а то ослепнуть можно.

В ту же секунду я оказалась лежащей на золотом песке дорожки с гудящим затылком: мой Ангел-Хранитель дал мне подзатыльник!

Пораженная, я уселась на дорожке и решила, что с места не сойду, пока он не извинится.

Ангел тут же наклонился надо мной и сказал:

— Прости меня Бога ради! Я не удержался. Мне столько раз хотелось проделать это при твоей жизни, но ведь возможности не было: вот я и сделал то, о чем мечтал почти сорок лет, — и он протянул мне руку.

Я засмеялась и поднялась, потирая затылок. Дед, похоже, на меня не обиделся, но был явно доволен, что мне влетело от моего Ангела-Хранителя.

Ангел продолжал:

— Твое пустословие может тебя погубить, Анна. У твоего дедушки на голове мученический венец, которому и ангелы завидуют. Мы, небесные духи, почитаем святых, а ты позволяешь себе подшучивать над святостью. Что за бесстрашие такое!

— Разве плохо быть бесстрашным?

— Плохо не иметь страха Божия. Это хуже, чем бесстыдство.

— Как можно бояться Бога, если Он, как вы сами говорите, милостив и любит людей?

— Можно. Можно любить и по любви бояться огорчить. Господь милостив, но Он и справедлив. Мироздание построено Им на строжайших законах гармонии, любви и справедливости. Мир — симфония, сочиненная Богом, а тебе было предназначено пропеть в ней всего лишь одну ноту — твою собственную, единственную жизнь, такую короткую и такую незаменимую. Бог милостив, но если ты пропела ее фальшиво, то не звучать тебе в этой музыке с Божиего листа, ты просто выпадешь из нее. Вот мы идем к Создателю, чтобы узнать Его решение о тебе, а ты не испытываешь ни страха, ни трепета. Какая же в тебе духовная пустота накопилась! Как ты жила, чем ты жила!

Все бродило и поднималось во мне от этих слов, хотелось заявить о своей нелюбви к хоровому пению, о желании «вернуть билет», да просто взбунтоваться, наконец! Я хмуро молчала, а Хранитель с улыбкой на меня поглядывал, как взрослый смотрит на дующегося ребенка. «Он смеется надо мной!» — подумалось мне.