Алексей Ксендзюк - Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика Страница 14

3. Ветер нагуаля

Я тот, кто есть.

Но что нам сулит этот непостижимый иероглиф — мир без "знания о нем"? Как может быть нечто, столь неопределимое, абсолютно безразличное и бессмысленное для человеческого взгляда, хотя и вездесущее, так категорично решать нашу судьбу, быть неизмеримо важным и вовлекать в свою тайну до того властно, что порою вся жизнь личности оказывается подчиненной его безудержному и туманному свету? Почему самые удивительные трансформации, раскрытие таинственного могущества психики от века связывались с откровением Реальности, как бы ее ни называли? И какой смысл таится в интригующей метафоре дона Хуана — "нагуаль там, где обитает сила"? Что мы для этого колосса, не знающего пределов, — прах, вечно сметаемый им с ладони, или возлюбленное дитя, «жемчужина», зреющая в утробе Бесконечного? "Если мы отвлечемся от своих эгоистических предубеждений, неглубоких и непостоянных интересов, — писал Шри Ауробиндо, — если мы взглянем на мир беспристрастным и любознательным взглядом, ищущим одну только Истину, то заметим в первую очередь ничем не ограниченную энергию бесконечного существования, бесконечное движение, бесконечную активность, извергающую себя из беспредельного Пространства в вечность Времени, бытие, бесконечно большее, чем наше эго, либо всякое иное эго или их совокупность, — бытие, для равновесия которого грандиозные плоды эонов лишь мимолетный прах, а бесчисленные мириады — только ничтожная мелочь в его не поддающихся счету пределах. Инстинктивно мы действуем, ощущаем, строим свои взгляды на жизнь так, словно этот колоссальный мир движется вокруг нас, словно мы находимся в центре его и он работает ради нас, ради нашей пользы или нам во вред, словно его главная забота, как и для нас, — соответствовать нашим эгоистическим стремлениям, эмоциям, идеям и идеалам. Когда же мы обращаем на него взгляд, то начинаем понимать, что он существует сам по себе, а не для нас, что у него собственные гигантские цели, свой сложный и бесконечный замысел, своя огромная жажда — блаженство, которое он стремится реализовать, свои грандиозные, непостижимые идеалы, с высоты которых он глядит на нашу мелочность, улыбаясь иронично и снисходительно." (The Life Divine, Ch. IX.) Конечно, такой взгляд по-прежнему "слишком человеческий", и сама постановка проблемы не имеет смысла, поскольку отношения между нами и Реальностью наверняка пребывают вне придуманных категорий или суждений. И все же здесь есть нечто, в любом случае важное, — "ничем не ограниченная энергия бесконечного существования". По сути, мы можем постулировать, не опасаясь впасть в космологический миф, только два факта, касающиеся подлинной Реальности: а) бесконечность и всемогущество ее энергии, б) нашу вовлеченность в эту энергию и связанность с нею. Отрицание этих двух фактов заведет нас в экзистенциальный тупик, где прозябают немногочисленные солипсисты нашего века, а «расцвечивание» предложенной (пусть довольно скудной) картинки «интуитивными» догадками по поводу горнего замысла, грядущего величия человека и т. п. в метафизические грезы религиозной философии. Рассматривая такую серьезную вещь, как Реальность, не следует выходит за пределы позитивного прагматизма — слишком дорогой может оказаться цена легкомыслия и заблуждений.

Памятуя о таком предостережении, попытаемся все же осознать то немногое, что реально стоит за данными фактами бытия. Во-первых, мировая энергия действительно не знает пределов. Мы не можем больше рассматривать вселенную как структуру с неоднородным распределением энергии в пространстве или во времени. Допустимо говорить о преобладании одного вида энергии в рассматриваемой области континуума и лишь по отношению к определенному способу восприятия. Тот факт, что мир существует и движется, указывает на безусловную избыточность мировой энергии для любой точки экзистенциального поля. Сама неустранимость пространства и времени в любом, даже чудовищно измененном (для нас) виде демонстрирует энергию бытия всегда, везде и во всем. Следовательно, проблема заключается только в том, доступно или нет восприятие энергии для данного состояния человеческого существа. Как-то дон Хуан сказал Кастанеде, что в мире нагуаля постоянно дует ветер, и подчеркнут: "Это не метафора. Так оно и есть." Энергия бытия вездесуща, но наша природа позволяет определенным образом вуалировать ее проявления. Иными словами — трансформировать ее воздействие в соответствии с законами описания, т. е. посредством тоналя и в согласии с его "конфигурацией".

Во-вторых, нам следует понять, что реально означает наша вовлеченность в эту энергию и связанность с нею. То описание мира, которое мы с вами привыкли разделять, внушает представление о некоей противоположности Я и мира, субъекта и объекта, где возможно, например, пассивное созерцание или активная деятельность. Только абстрагируясь от подобных «статических» идей и рассматривая человека как энергетический комплекс, существующий в энергетическом поле, мы можем увидеть, что любой акт восприятия (независимо оттого, описывается он нами как «активный» или "пассивный") есть процесс выделения либо поглощения, а в конечном итоге — обмена энергией. И именно способ восприятия, осознания такового процесса определяет тип утилизации энергии либо исключает возможность самой утилизации. Нетрудно заметить, что описание мира, утверждаемое тоналем, накладывает несметное число ограничений в области утилизации энергии, культивируя лишь те из них, что устраивают его консервативную сущность, «оберегают» нас от рискованных шагов, одновременно лишая любых возможностей изменения. Таким образом, мы владеем некоторым числом способов утилизации энергии, необходимым и достаточным для поддержания конкретной модели мировосприятия. Так обеспечивается эффективная деятельность в узкой области освоенного. "В момент рождения и некоторое время спустя мы являемся целиком нагуалем, — объясняет дон Хуан. — Затем мы чувствуем, что для нормальной деятельности нам необходима противоположная часть того, что мы имеем. Тональ отсутствует, и это дает нам с самого начала ощущение неполноты. Затем тональ начинает развиваться и становится совершенно необходимым для нашего существования. Настолько необходимым, что затеняет сияние нагуаля, захлестывает его. С момента, когда мы целиком становимся тоналем, в нас все возрастает наше старое ощущение неполноты, которое сопровождало нас с момента рождения. Оно постоянно напоминает нам, что есть еще и другая часть, которая дала бы нам целостность.

С того момента, как мы становимся целиком тоналем, мы начинаем составлять пары. Мы ощущаем две наши стороны, но всегда представляем их предметами тоналя. Мы говорим, что две наши части — душа и тело, или мысль и материя, или добро и зло, Бог и дьявол. Мы никогда не осознаем, что просто объединяем в пары вещи на одном и том же острове, как кофе и чай, хлеб и лепешки или чилийский соус и горчицу. Скажу я тебе, мы — странные животные. Нас унесло в сторону, но в своем безумии мы уверили себя, что все понимаем правильно." (IV, 129)

Большинство из нас за всю жизнь так и не докапываются до фундаментальной причины собственной ограниченности. Почему прекрасные и волнующие идеи духовного самосовершенствования, медитационные техники, направленные на пробуждение "бессмертной души", экстатические переживания Божества и искреннее противоборство с «дьяволом» разбиваются о безразличие "темной материи", о нерушимые законы праха? Ведь на самом деле мы видим в результате только некоторое расширение возможностей саморегуляции, которое, кстати говоря, вполне достижимо и без привлечения таких идеальных фантомов, как "добро и зло, Бог и дьявол". Мы действительно "странные животные", потому что уверили себя, что способны воздействовать на Реальность, никак не соприкасаясь с нею, а только придумывая красивые слова и воодушевленно суггестируясь ими. Читатель, конечно, вправе спросить: а не окажется ли «нагуаль» таким же красивым словом, ничего не меняющим в гуще безраздельно царствующего описания? Тонкую грань между осознанием истинного соотношения и сотворением еще одного мифа на "острове тональ" переступить крайне легко — ведь всякое слово требует содержания, структуры, а этим располагает исключительно "описание мира" как замкнутая и неизбежно возвращающаяся к себе целостность. Отвечая на вопрос Кастанеды, что можно найти за «островом», дон Хуан сказал:

"Нет возможности ответить на это. Если я скажу «ничего», то только сделаю нагуаль частью тоналя. Могу сказать только, что за границами острова находится нагуаль.

— Но когда ты называешь его нагуалем, разве ты не помещаешь его на остров?

— Нет, я назвал его только затем, чтобы дать тебе возможность осознать его существование.