Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти Страница 18

— Он очень наблюдательный! — одобрительно повторял он раз за разом, в то время как у людей с каждым представлением в глазах появлялось всё больше и больше настороженности.

«Только не меня!» — говорили их умоляющие взгляды, но выбора у меня не было.

Ни за что на свете я не хотел бы оказаться на их месте. Дело набирало обороты, и скоро я уже готов был делать что угодно, лишь бы все смеялись. К счастью, к тому моменту, когда начинался беспредел, народ уже катался по полу. Разрешено было всё. Однажды я имитировал секс с большим круглым столом для иллюстрации «крутых тантрических техник». Его смех был невероятно заразительным, он утверждал, что никогда раньше так не смеялся. Конечно, я не верил, но мне бы хотелось, чтобы это было так.

Прекратить это представление можно было только одним способом — выйти из комнаты.

Не знаю, зачем ему это было нужно. Когда Махеш появился тем летом, он всё время повторял: «Юджи тебя подталкивает!»

Подталкивает к чему? Я думал об этом. Возможно, таким образом он хотел подвести меня к новой профессии. Мои картины не приносили мне дохода. Так может, я мог бы стать комедиантом? Плохо, что я такой ленивый. Меня не привлекала идея двигаться в этом направлении. В шоу-бизнесе у меня была подруга, но она была серьёзной бизнесвумен со всеми регалиями. А у меня ничего не было.

Он же продолжал толкать и толкать. Возможно, таким способом он хотел показать людям их образ себя. Но меня он явно использовал. Йогиня считала, что с моей помощью он раскручивал энергетику в комнате. Я никогда не понимал, что означает этот нью-эйджевский вздор.

Его улыбка была настолько лучезарной, что дурное настроение, периодически возникающее как гром среди ясного неба, казалось ещё более страшным на её фоне. В то лето он однажды спустил на меня собак, и это было похуже пощёчины. Не помню вопрос, который вызвал его реакцию, но ни с того ни с сего он вдруг повернулся ко мне и с яростью сказал: «Если ты действительно хочешь знать всё о жизни после смерти, спрыгни с крыши и разбейся насмерть!»

Он сказал это с такой злостью, что я покраснел и слегка подался назад. Не успел я прийти в себя, как он голосом, острым как мясницкий нож, начал разделывать меня: он говорил, что мне нужно перестать тратить его время, болтаясь тут, объедая его друзей и занимая место. Я чувствовал себя цыплёнком на вертеле, жарящимся в шипящем тоне его голоса.

Я снова стал перебирать имеющиеся у меня варианты. Куда мне идти? Что делать оставшуюся часть лета? Что теперь? Я мысленно пробегался по списку вещей, которые я сделал или не сделал для того, чтобы обидеть его, навлечь на себя его гнев. Вина католика расцветала во мне, но я не мог позволить себе застрять в этом состоянии. Было ощущение, что сила его слов физически толкнула меня в мешанину вины и стыда. Мне понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки, — это было похоже на попытку устоять в грязной скользкой ванне.

Если у кого-то и был к вам вопрос, так это у него. У него был вопрос, над которым можно было думать всю жизнь: «Чего ты хочешь?»

За вопросом следовало неоспоримое раздражающее разъяснение: «Вы хотите десять вещей! Если ваше желание будет сконцентрировано лишь на одной вещи в этом мире, вы получите её гарантированно. Я вам говорю! Вы хотите всё это и ещё всё то, у вас нет шанса!»

Мы с Йогиней оказались в тупике. Я залип на сексуальном желании: она всегда была там, удобно устроившись в другом конце комнаты, — эти вкусные ножки, соблазнительные изгибы и грустные, похожие на звёзды глаза — всё это находилось на диване часами и днями. Время от времени она совершала выстрелы по моей мнимой духовной дисциплине. Так, однажды, когда она раздавала шоколадные конфеты, а я сидел рядом с Юджи с закрытыми глазами, она толкнула меня ногой и насмешливо спросила: «Эй! Хочешь штучку?» Мне хотелось толкнуть её в ответ, но вместо этого я поблагодарил её и взял конфету.

Как-то вечером, когда некоторые из присутствующих стояли вокруг обеденного стола, она спросила, обращал ли кто-нибудь внимание на то, какие грязные у меня пародии. Никто не произнёс ни слова. Она сама всегда смеялась вместе со всеми. Я редко пародировал её, а когда делал это, старался быть особенно аккуратным. Вызвать смех, показывая её движения балерины и исключительную йогическую гибкость, было очень просто, и она веселилась так же, как и все остальные. В чём-то она казалась очень сдержанной и хрупкой, а в чём-то — жёсткой, как сталь. Она была постоянно меняющейся загадкой. В каждом её движении присутствовал некий танец, тело выражало такую уверенность и победоносность, что это даже пугало. Её ограниченный словарный запас был скомпенсирован набором рафинированных выражений лица, которые могли заставить любого почувствовать себя персоной на миллион баксов или же куском дерьма — достаточно было лишь одного её мимолётного взгляда или недовольно надутых пухлых губёшек.

В то лето приехал её отец, и Юджи справился с ситуацией профессионально. Её отец был бизнесменом с довольно консервативными взглядами, и то, что она осмелилась привести его к такому человеку, как Юджи, восхищало меня. Правда, иногда я сомневаюсь, была ли это смелость или расчёт. Когда он вошёл, Юджи вскочил и с распростёртыми объятиями направился через комнату, чтобы поприветствовать его у двери. Он тут же сделал ход конём: «Она такая талантливая девушка! Как вы позволили ей оставить карьеру балерины? Посмотрите, она пришла к тому, что тратит свою жизнь на эту дурацкую йогу!»

Её ошарашенный отец ничего не сказал и только улыбнулся, но Юджи произвёл на него неизгладимое впечатление. Он тут же расслабился в этом театре абсурда, почувствовав себя среди абсолютно незнакомых людей так, словно воссоединился с семьёй, и даже внёс свой вклад в Максимы о деньгах, которые диктовал Юджи: «Скучен человек, который только и знает, как зарабатывать деньги», — весьма скромное заявление для человека, положившего жизнь на преумножение капитала с помощью одной лишь усердной работы и решимости.

Юджи тут же перевернул это утверждение с ног на голову: «Скучен человек, который не знает, как зарабатывать деньги».

Её отец был вполне приличным человеком, но я несколько стеснялся знакомиться с ним. Он напоминал мне о моём отце, в том смысле, что вместе с его появлением здесь появилось всё то американское, что заставляло меня чувствовать себя не в своей тарелке. Конечно же, я столкнулся с ними прямо на улице, в кафе, где они пили кофе. Заметив меня, Йогиня вскочила с места и представила своему отцу. Из-за нервозности я завёл обычную нудную светскую беседу, описывая все красоты, которые можно увидеть, гуляя пешком по городу. Я болтал без умолку как идиот. Когда я закончил, она выдержала паузу и спросила с лёгкой улыбкой:

— Ты когда-нибудь сам совершал хоть одну из этих прогулок?

— Нет, конечно же, нет!

Мы все втроём рассмеялись, и он пригласил меня присоединиться к ним. Я собирался вернуться к Юджи, поэтому, пообещав составить им компанию в следующий раз, пошёл назад, чувствуя себя как-то глупо.

Отец Йогини пробыл у нас выходные и в понедельник полетел назад. Он был настоящим тружеником.

В конце каждого дня, разминая затёкшие после долгого сидения ноги, я подолгу бродил по городу вдоль реки Саанен. Проходя мимо квартиры Йогини, я обычно замечал её на балконе, где она постоянно возилась с цветами, и она приветливо махала мне рукой. Бывало, прямо за углом её дома, под уличным фонарём, я видел лису, мягко и грациозно исчезавшую в кустах, когда я подходил ближе.

Не только я не мог перестать думать о Йогине, хотя в то время я о других не знал. Она не была невзрачной серой мышкой, которую можно было не заметить.

ГЛАВА 16

«Как только вы используете это, чтобы получить желаемое или прийти в какую-то точку, вы обманываете себя, вступая в ту же самую старую игру, — вот что вы должны видеть».

Тем летом Юджи диктовал Максимы денег. Он начал диктовать их Синди. Синди была «духовной» дочерью Преподобного (Рэя) и фактической дочерью Шарон, его молчаливой партнёрши. Он начинал с черновых вариантов, затем тщательно шлифовал их до блеска — так, чтобы каждое высказывание касалось исключительно денег и ничего больше.

«Я надиктовал 108 штук с ходу за двадцать минут!» — заявлял он позже, хотя на самом деле ему понадобилось в целом около трёх месяцев, чтобы достичь желаемой цифры в 108 максим. Использование цифры 108 было одной из его причуд, имеющих отношение к «Великому Духовному Наследию Индии». Мантра повторяется 108 раз, во время пуджи называются 108 имён богов, богинь и божеств, 108 — одно из самых благоприятных чисел в индуистской традиции.

Как только возникал какой-то малейший разговор о деньгах, он обычно тут же кричал: «Мадемуазель! Запишите это!», и «потомок Сорбонны» лезла в деревянный шкафчик рядом с диваном, где хранила свой блокнот с черновиками, и начинала всё заново.