Джон Данн - Эксперимент со временем Страница 18

Прежде всего, разумеется, сам «феномен» — явное нарушение временной последовательности представлений. Имеющаяся последовательность (в том виде, в каком она могла бы быть зафиксирована в дневнике) такова:

a` — пред-представление явления А

«» — повторное представление (воспоминание) явления а'

А — явление[5]

а — повторное представление явления А

Если признать выводы, сделанные на основании сна, описанного в предыдущей главе, дело еше больше осложняется: создается впечатление, будто А в приведенной выше схеме может быть любой совокупностью представлений. Далее необходимо учитывать следующее.

После того как экспериментатор наблюдал образ будущего события, он берет карандаш и бумагу и записывает или лаже зарисовывает летали наблюдавшегося им пред-образа. Тем самым он совершает конкретный физический акт. Но если бы он не наблюдал пред-образа, этот акт никогда не был бы совершен. Иначе говоря, экспериментатор вмешивается в определенную последовательность механических событий, которую мы принимаем без доказательств как спинной хребет «наделенный сознанием автомата» или материалистических теорий. Это открытое «вмешательство». И оно влечет за собой ряд проблем. Будущие события в любом случае достаточны реальны, чтобы мы могли пережить их в качестве пред-представлений; однако поскольку наблюдатель, как мы только что показали, способен благодаря пред-наблюдению изменить порядок своих действий, теоретически возможно предотвратить наступление этих событий. Тогда должны ли мы заявить, что они только частично реальны, иными словами, менее реальны, чем, скажем, прошлые события? Наше объяснение должно дать ответ и на этот вопрос.

Далее, способность наблюдателя вмешиваться в ход совершающихся в мозге событий ставит перед нами проблему свободы воли. Ее наше объяснение также должно удовлетворительно разрешить.

Наконец, очень существенно, что наше объяснение не противоречит уже известным в психологии и психофизике фактам. Некоторые из этих фактов значительно сужают для нас круг допустимых предположений. Мы не отрицаем психологический факт (он рассмотрен в главе XII), согласно которому «цепочка воспоминаний» не тянется в «будущее», но заканчивается в «настоящем». Что касается психофизики, то наши данные укладываются в рамки обычных доказательств в пользу параллелизма и, в частности, учитывают тот факт, что сотрясение мозга явно разрушает или парализует недавно сформированные воспоминания. Здесь проблема заключается в том, что затронуто нечто большее, чем просто «моторная привычка»: из сознания пациента, по-видимому, вычеркивается все связанное с непосредственно предшествующими сотрясению событиями.

ГЛАВА XVI

Теория относительности признает «видение наперед» во времени в том смысле, что то, что есть будущее для Джонса, может быть настоящим для Брауна. Но она не допускает для Джонса возможности воспринимать событие его отдаленного будущего за 1–2 дня до события его ближайшего будущего. Но именно это нас и интересует.

Не следует забывать, что материальные свидетельства (постольку, поскольку на них запечатлено свершившееся) служат знаками прошлого — и только прошлого. Рассматривая в какой-либо данный момент мишень и увидев в углу круглую пробитую дырочку, вы, вероятно, подумаете, что в этом месте прошла пуля. Однако нигде на поверхности мишени вы не найдете признака того, что вскоре, скажем, на расстоянии в полдюйма от центра яблочка появится другая дырочка. Разумеется, на основании полного знания обо всех механических движениях, которые происходят на этом клочке вселенной в момент обследования вами мишени, вы смогли бы определить, что вскоре в указанном месте пуля пробьет мишень, если бы вы, конечно, обладали высочайшим интеллектом. Но это допущение только сбивает с толку, ибо предполагает введение множества знаков внешних по отношению к исследуемому нами объекту, то есть мишени. Ее состояние в данный конкретный момент не позволяет нам заметить какие-либо признаки, намекающие на будущую дырочку. В этом смысле мишень настолько неинформативна, что вы даже не станете разбираться, есть на ней повреждения или нет; этот вопрос никак не повлияет на ваши выводы. Мишень не содержит «свидетельств» о своем собственном будущем, и вам приходится пользоваться знаками, находящимися где угодно, только не на ее поверхности. Между тем простреленный угол мишени — свидетельство ее прошлой истории. И благодаря именно этому свидетельству, а не знанию о случившемся на данном клочке вселенной в некоторый предшествующий момент времени, вы сделаете заключение о пронзившей мишень пуле.

Дырочки в мишени служат знаками будущего в том смысле, что они указывают на возможные направления движения пуль и на события, которые, вероятно, произойдут вскоре позади мишени; но они не являются знаками будущих дырочек.

Наш мозг — материальный орган, и состояние его в любой данный конкретный момент не больше указывает на то, что внешний мир собирается представить мозгу в будущем, чем состояние мишени — на место, куда попадет следующая пуля или на то, попадет ли она вообще.

ГЛАВА XVII

Высмеивать метафизику обывателя рискованно. Основополагающие идеи, увековеченные в народной речи, не могут быть полностью глупыми или неправомерными. Ибо такого рода канонизация должна, по меньшей мере, означать, что эти понятия выдержали проверку многими столетиями и — куда бы ни заносила их судьба — повсюду находили безоговорочное признание.

Скажем больше: обыватель в конечном счете — Homo sapiens и первооткрыватель времени. Ему — и только ему — наука обязана подобным взглядом на существование.

Его выводы относительно природы сделанного им открытия были, похоже, очень впечатляющи по своей конкретности, но несколько расплывчаты в смысле обобщений. Он вообразил, что развертывание событий во времени предполагает движение в четвертом измерении.

Термин «четвертое измерение», разумеется, придумал не он — его словарный запас едва ли позволил бы ему сделать это. Но он был твердо убежден в том, что:

1. Время имеет длину и делится на прошлое и будущее.

2. В длину время не простирается ни в одном из известных ему пространственных направлений: ни с севера на юг, ни с запада на восток, ни сверху вниз. Оно простирается в направлении, отличном от указанных трех, иначе говоря, в четвертом направлении.

3. Ни прошлое, ни будущее не доступны наблюдению. Все доступные наблюдению явления находятся в поле наблюдения, которое лежит в одном-единственном моменте длины времени — моменте, отделяющем прошлое от будущего. Этот момент он назвал «настоящее».

4. Это «настоящее» поле наблюдения движется по длине времени столь странным образом, что события, прежде относившиеся к будущему, становятся настоящими, а затем прошедшими. Прошлое тем самым постоянно нарастает. Это движение он назвал «течением» времени.

Теперь обратим внимание на одно обстоятельство — ниже мы рассмотрим его подробнее. При вдумчивом прочтении пункта 4 мы можем увидеть, что многие из употребленных там слов указывают не на временную протяженность, по которой, как предполагается, перемещается «настоящее» поле наблюдения, а на некое другое время. Вероятно, вам легче будет увидеть это, если мы еще раз процитируем пункт 4, выделив курсивом соответствующие слова.

4. Это «настоящее» поле наблюдения движется по длине времени столь странным образом, что события, прежде относившиеся к будущему, становятся настоящими, а затем прошедшими. Прошлое тем самым постоянно нарастает.

Ссылки на некое время, стоящее за временем, — закономерное следствие нашей первоначальной гипотезы о движении по длине времени, ибо движение во времени должно измеряться временем. Если движущийся элемент занимает сразу всю длину времени, значит он не движется вовсе. Но время, которым измеряется его движение, — другое время. А «течение» этого другого времени должно измеряться третьим временем и так далее до бесконечности[6]. И наш первооткрыватель, крайне смутно различая эту бесконечную шеренгу времен, каждое из которых, так сказать, охватывает предыдущее, понятное дело, уклонился от дальнейшего анализа.

Однако он сохранил верность двум своим главным понятиям — длине времени и движению времени. А для передачи этих двух чрезвычайно полезных идей своим смышленым собратьям он обзавелся специальными выражениями. Он начал говорить о долгом и коротком времени (но никогда о широком или узком), об отдаленном прошлом и ближайшем будущем. Он отмечал: «Когда наступит завтра» и «Когда я достигну такого-то возраста». Пребывая в более поэтическом расположении духа, он заявлял, что время «пролетело», а годы «прошли»; он писал о «жизненном пути» и проживании «дня заднем».