Алексей Ксендзюк - Видение Нагуаля Страница 19

Индийские и некоторые другие восточные мистики сосредоточили свое внимание на той неопределенной совокупности внутренних ощущений, что отражала присутствие в индивидууме нагуаля, поскольку только он никак не был связан со страданиями личности, а потому мог: быть понят ими как свобода или божественный покой. Практически все оккультные традиции, известные нам до Кастанеды, склонялись к метафизической абсолютизации этого психического феномена, превращали, его в окончательную цель дисциплины и приписывали ему наивысшую, экзистенциальную ценность. Это положение было неминуемо чревато внутренним застоем, как и всякое культивирование единственной крайности, искусственно вычлененной из взаимообусловленного диалектического единства. Поскольку нагуаль сам по себе не содержит никаких идентификаций, он не порождает мотивации к действию или изменению — на практике это означает однообразный транс, бесплодное созерцание бескачественного (т. е. неподдающегося интерпретации), потока бытия.

Толтеки подошли к данной проблеме иначе. Они, видимо, эмпирически открыли простой факт: само по себе погружение в нагуаль вовсе, не ведет к трансформации, оно лишь дает доступ к энергии, при помощи которой возможна трансформация, но эту деятельность может осуществить только специальным образом подготовленный тональ. Возможно, все дело заключалось в том, что толтекское мировоззрение почти в чистом виде сохранило магический прагматизм шаманов, которые искали новые возможности собственной природы, а не абстрактные трансценденталии, возникающие в результате длительной работы философской мысли, направленной на саму себя. Толтеки оказались не склонными к идеалистической метафизике и не связывали магическую практику с религиозными или мифологическими представлениями. Древние толтекские маги слишком долго охотились за Силой, а потому их знание было рождено самой энергией Реальности, а не разговорами о ее устройстве.

Поскольку толтеков интересовало прежде всего практическое расширение своих способностей, они стали искать пути эффективного соприкосновения с подлинной Реальностью нагуаля и активной адаптации тоналя к открывающимся режимам восприятия. Дисциплина, необходимая для подобных достижений, подобна балансировке на лезвии бритвы. Развитый тональ по природе своей скрывает от сознательного восприятия любые проявления нагуаля, а всякий прорыв к нагуалю делает психические и энергетические флуктуации совершенно неконтролируемыми, что превращает человека либо в безумца, либо в апатичного созерцателя. Возможна ли интеграция противоположных модусов деятельности осознания? Практика показала, что это возможно — по крайней мере, с помощью растений силы. Естественные психоделики продемонстрировали полную гамму психических переживаний — от полной остановки внутреннего диалога и утраты способности связно воспринимать до тривиального токсического галлюциноза. Где-то между этими крайностями открылась область высокой перцептивной гибкости, которая, казалось, давала неуловимую возможность регулярно входить в нагуаль, черпая там энергию, и тут же возвращаться к Тональному восприятию. При этом появлялась возможность входить в скрытые от повседневного взгляда области восприятия и практически их использовать в целях изменения мира и самого себя.

В этих специфических состояниях блуждания по причудливым мирам восприятия толтеки заметили весьма характерное изменение общего эмоционального реагирования и идей, касающихся образа себя. Поразительно, что попытки индуцировать в себе похожее настроение в привычном режиме перцепции имели впечатляющий побочный эффект способность действовать быстро, эффективно и безошибочно возрастала фантастическим образом. Потому толтеки назвали эту психоэмоциональную установку безупречностью. Она включала в себя целый комплекс идей, непонятных для обычного сознания ценностей и отношений. Конечно, рационализировать и описать их можно было только с помощью первого внимания, опираясь на причудливые впечатления, сохранившиеся в памяти после пребывания в областях измененного восприятия.

Из чего состоит безупречность? Рассуждая схематично, можно свести безупречность к следующим компонентам:

1. Преодоление страха смерти.

2. Преодоление чувства собственной важности.

3. Преодоление жалости к себе.

4. Бесстрастие (отрешенность).

5. Внимательность (контролируемая глупость, введение конструктивных символов в описание мира).

6. Смирение.

7. Любовь.

Последний пункт безупречности постигается только благодаря реализации вышеуказанных компонентов безупречности. Собственно говоря, любовь к Земле, миру и человеку — результат устранения из реагирования целого комплекса утомительных эгоистических чувств, не позволяющих человеку открыться и принять то естественное положение дел, в котором нет места эмоциональной эксплуатации и собственническим инстинктам, где объект эмоционального отношения воспринимается таким, каков он есть на самом деле со всей присущей ему красотой и самодостаточностью. Это чувство естественным образом, сопровождается уважением и пониманием — именно эти две составляющие делают любовь подлинным, а не притворным чувством. Они логически вытекают из безупречного состояния, а потому мы можем утверждать, что безупречность — это естественный фундамент любой подлинной любви. Любовь уравновешивает тоску воина и его одиночество, превращает их в положительные и продуктивные состояния, в результате чего дает возможность практикующему добиться своей окончательной цели. Недаром дон Хуан сказал, что именно любовь к Земле научила его свободе.

Отрицая этот стержневой элемент самоощущения и реагирования безупречного "человека знания", мы наполняем само состояние безупречности несвойственной ему окраской суицидальности. Без любви очень часто победа над страхом смерти превращается в разновидность стремления к смерти — своего рода танатофилию. Мы должны быть крайне осторожны, обращаясь с базовыми эмоциональными стереотипами, поддерживающими наше продуктивное существование на этой земле, иначе стремление к достижению третьего внимания уступит место желанию уйти, исчезнуть, раствориться. Не надо забывать, что наш тональ в обычном режиме реагирования знает только два прямо противоположных чувства — страх смерти и (как парадоксальный результат этого страха) желание смерти. Мы всегда (в рамках тоналя) осведомлены о парадоксальном состоянии субъекта, личности в безразличном и неописуемом Мире. Когда "пузырь восприятия" открывается, он обнажает нашу беззащитность и беспредельную «нечеловечность» всего вокруг. Если игнорировать любовь как результат неэгоистического существования, тональ непременно включит всю присущую ему некрофилию. И бытие не обретет новый смысл, напротив — полностью утратит его.

Древние толтеки избегали этой пустоты, превращая охоту за Силой в окончательный смысл своего существования. Новые толтеки не могут прибегать к этой хитрости, поскольку избегают любого рода алчности в отношениях с внешним Миром. Их цель — достижение третьего внимания — не сочетается с охотой и непрерывным поиском новых жертв. Сама идея любого рода энергетического вампиризма противоречит настроению новых толтеков, желающих свободы и гармонии.

Титов ("Новое тысячелетие") попытался описать наступление безупречности. Я не могу заявить, что это описание действительно адекватно реальным изменениям, происходящим в глубинах личности, но полагаю его в любом случае поучительным — а главное, «невыдуманным». Обычно такие описания отдают позерством и страдают преувеличениями — например, часто говорят " о потере человеческой формы", а это явление наступает лишь после того, как второе внимание входит в нашу жизнь наравне с первым.

Вот что пишет Титов:

"И вот наступает пик напряжения. Нервы просто сдают, хотя все внешне сохраняют полное спокойствие. У меня происходит перелом в психике. Я понимаю, что волноваться-то не о чем. Весь этот мир — просто иллюзия. И вместо нервного состояния наступает полное внутреннее спокойствие. Вместе с ним приходит новое ощущение — отсутствие страха. (…)

С первых моментов, когда я понял, что существует что-то большее, чем этот физический мир, ко мне пришло понимание того, что бояться нечего. Но тогда это было просто знание ума. Я понимал, что есть мир после смерти, время бесконечно и бояться-то нечего. Но, видимо, все же что-то оставалось от недоверия. Я по-прежнему переживал, был какой-то внутренний страх за страну, за будущее, просто страх ходить по ночным улицам города и т. д.

Сейчас положение кардинально изменилось. Я понял эту истину на другом духовном уровне, более глубоком. Я ее понял на уровне чувств. У меня полностью исчезло ощущение страха и внутренней натянутости. Мне кажется, что, если на меня кто-то направит пистолет и будет угрожать меня убить, я просто могу не выдержать и рассмеяться ему в лицо. У меня это не вызывает чувство страха. Я знаю, что этого не может произойти без моего внутреннего согласия. Ничего не может произойти без согласия на более тонком уровне, без согласия создателя.