Элифас Леви - История магии Страница 2

Подчиняясь правилам вечной власти, человек может воспользоваться созидательной энергией стать творцом и хранителем. Все, что Природа вложила в человека, находится в его распоряжении, он может расширить круг своих владений постоянно поднимаясь. Продолжительность и даже вечность жизни, воздушное пространство, и его бури, земля и ее жилы металлов, свет и его чудесные иллюзии, тьма и ее грозы, смерть и ее духи — все это подчиняется царскому скипетру магов, пастушескому посоху Иакова, страшному жезлу Моисея. Адепт становится царем элементов, преобразователем металлов, толкователем видений, управителем оракулов, хозяином жизни, наконец, согласно математическому порядку Природы и соответственно воле Высшего Разума. Такова Магия во всей ее красе. Но есть ли сегодня кто-либо, осмеливающийся верить таким словам? Ответ таков — да, кто будет учиться преданно и применять знания честно. Мы не пытаемся скрыть истину под покровом иносказаний или иероглифических знаков; придет время, когда должно быть сказано все, и мы предлагаем сказать все. Короче говоря, мы намерены раскрыть те секреты науки, которые скрываются за тенями древних мистерий, которые гностики так грубо предали, или, скорее, неподобающе извратили, которые распознаются в темноте, скрывающей преступления тамплиеров, которые встречаются сегодня в загадках масонских ритуалов. Мы намерены вывести на свет фантастического Царя Шабаша, чтобы вскрыть подлинные корни Черной Магии и ее пугающие реальности, которые давно высмеиваются внуками Вольтера.

Для большего числа читателей магия есть наука дьявола, — даже как наука света она отождествляется с наукой тьмы. Мы сразу же заявляем, что у нас нет ужаса перед дьяволом. "Я боюсь за тех, кто боится его", — сказала св. Тереза. Но мы также заверяем, что он не вызывает у нас смеха и что насмешки в его сторону представляются нам крайне неуместными. Как бы то ни было, мы хотим вывести его на свет науки. Дьявол и наука — самосопоставления двух столь несовместимых имен должно раскрыть цель, с которой это делается. Если мистическая персонификация тьмы будет извлечена на свет, не должно ли это рассеять призрак лжи пред ликом истины? Поверхностные люди так и будут судить, не слушая. Малообразованные христиане заключат, что мы подрываем фундаментальные догмы их этики порицанием ада, некоторые будут сомневаться в полезности борьбы с, заблуждением, в которое, по их мнению, больше никто не верит. Поэтому необходимо ясно представить наши намерения и твердо установить наши принципы.

Мы говорим христианам, что автор книги такой же христианин, как все. Он глубоко убежденный католик. Он не отрицает догматы веры, но борется с ложью в самых вредных ее формах — ложных убеждениях и суевериях. Он ищет, чтобы вывести из тьмы черного наследника Аримана, с целью показать при свете дня его колоссальное бессилие и несомненное ничтожество. Он намерен отдать многовековую проблему зла решению науки, чтобы развенчать владыку ада и заставить склонить его голову к подножию креста.

С другой стороны, автор сказал бы тем, кто занимается философией: зачем пытаться отрицать то, что вы не можете понять? Разве неверие, которое укрепляется при виде неизвестного, более предпочтительно, чем вера? Разве отвратительная форма персонифицированного зла лишь повод для улыбки? Слышите ли вы непрерывные стоны человечества, которое корчится и плачет в сокрушительных объятиях чудовища? Разве вы никогда не слышали отвратительный смех вершителя зла, который преследует каждого человека? Разве вы никогда не открывали в себе адские глубины, которые гений порока вырыл в каждой душе? Моральное зло существует — такова неутешительная истина, оно царит в некоторых духах, оно инкарнирует в некоторых людей, оно таким образом персонифицируется и потому демоны существуют; но самый злобный из этих демонов — Сатана. Большего я не прошу заметить, для вас было бы трудно одарить меня и меньшим.

Надо ясно понять, что наука и вера, действительно, поддерживают друг друга лишь поскольку их сферы остаются неизменно различными. Во что мы верим? В то, что мы не знаем абсолютно, хотя мы можем томиться из-за этого с необыкновенной силой. Объект веры для науки не более, чем необходимая гипотеза; вещи, которые находятся в сфере знания, никогда не должны обсуждаться с позиций веры, и наоборот, предметы веры не могут измеряться методами науки. "Верую, потому что абсурдно", — сказал Тертуллиан; это парадоксальное высказывание принадлежит высочайшему уму. В самом деле, над тем, что мы можем предположить рационально, имеется бесконечное, к которому мы стремимся с неутомимой жаждой, и это отражается даже в наших снах. Не является ли бесконечное само по себе абсурдом для нашего конечного понимания? Мы чувствуем, что оно есть; бесконечное вторгается в нас, переполняет нас, поражает нас своими головокружительными безднами и ужасающей высотой.

Научные вероятностные гипотезы все вместе и каждая в отдельности — это последние проблески или тени науки; там где исчерпывается разум, начинается вера. Над человеческим разумом находится Разум Божественный, высший абсурд, но абсурд бесконечный, который поражает меня, и в который я верю.

Одно добро бесконечно, зло — нет; и если Бог есть вечный объект веры, то дьявол принадлежит науке. В каком из католических символов веры имеется какой-нибудь вопрос, касающийся его? Не будет ли богохульством говорить, что мы верим в него? В Священном Писании он называется, но не определяется. Книга Бытия не упоминает об известном мятеже ангелов, она приписывает падение Адама змию, как самому хитрому и опасному из живых существ. Мы знакомы с христианским преданием по этому поводу, но если это предание объясняется как одна из величайших и наиболее распространенных аллегорий науки, что может означать такое решение для веры, устремленной только к Богу, который презирает напыщенность и дела Люцифера?

Люцифер — Светоносец — какое странное имя для духа тьмы! Это тот, кто несет свет и ослепляет слабые души? Ответ — да, безусловно; это следует из преданий, полных божественных открытий и вдохновений. "Сам Сатана преображен в ангела света", — говорит св. Павел. И сам Христос сказал: "Я увидел Сатану, как свет, падающий с небес". Так же у пророка Исайи: "Как ты упал с небес, о, Люцифер, сын утра". Люцифер — это павшая звезда, метеор, который горит, когда более не светит. Но Люцифер — это личность или сила, ангел или шальная молния? Предание полагает, что он ангел, но автор псалмов говорит: "Кто сделал его ангелов духами, его служителей, пламенным огнем". Слово «ангел» в Библии приложимо ко всем посланникам Бога, — вестниками или новым творениям, показывающим или бичующим, светлым духам или сияющим объектам. Стрелы огня, которые Высочайший посылает сквозь тучи, это ангелы Его гнева: такой образный язык привычен всем читателям Восточной поэзии.

Являвшийся в средние века ужасом мира, дьявол стал его посмешищем. Наследник чудовищных форм всех ложных богов, последовательно свергавшихся со своих тронов, гротескное пугало превратилось в простой мешок деформированного и отвратительного. Однако отметим, что смеяться над дьяволом осмеливаются только те, кто не боится Бога. Не может ли быть так, что для расстроенного воображения он является собственной тенью Бога, и не идол ли он для выродившихся душ, которые понимают сверхъестественную власть как упражнения в безнаказанной жестокости?

Но важно установить, согласуется ли понятие об этой власти дьявола с понятием о власти Бога — одним словом, существует ли дьявол, и в таком случае, что такое он есть. Это уже вопрос не суеверия или смешных изобретений, это вопрос религии, и всего будущего человечества.

Странные мы мыслители: мы называем себя рассуждающими реально, когда мы безразличны ко всему, кроме материальной выгоды, например, денег; мы отбрасываем идеи, которые могли бы своим внезапным поворотом резко изменить все судьбы. Научное открытие гораздо важнее открытия золотой шахты. Золото, данное наукой, используется на службе жизни; богатство, данное невежеством, порождает только разрушительное оружие.

Наконец, следует понимать абсолютно, что наши научные откровения останавливаются перед верой, то есть, как христианский и католический, наш труд только строго подчиняется высшему правосудию Церкви. Говоря это, мы обращаемся к тем, кто сомневается в существовании дьявола. Мы хотели бы указать, что существует все, что имеет имя. Речь может быть произнесена напрасно, но сама по себе она не может быть напрасной, она неизменно имеет значение. Слово никогда не пусто и, если было написано, что оно было у Бога, и оно было Бог, то это было сделано потому, что оно есть выражение и доказательство бытия и истины. Дьявол назван и персонифицирован в Евангелии, которое есть Слово истины, следовательно, он существует и мы должны рассматривать его как личность.