Василий Ленский - Звезды Тянь-Шань Страница 2

Надпись на камне была не разборчива и мы сели на изрядно прогнивший ствол огромной ели. Тянь-Шаньские ели — особые и в прохладных местах долго не разлагаются. Но как мне показалось, эта лежала очень давно и не превратилась в труху. Ее поверхность отливала мертвым серебрящимся светом.

— Здесь было стойбище, — утвердительно сказал Абдыбай, — смотрите, вон загон для овец, а здесь стояла юрта.

Сохранившиеся колья загона отливали тем же светом, который не согласовался с чистым солнцем. Мне показалось, что и камни отливают серым холодом.

«Птицы не поют», — отметил я, как почувствовал, что что-то тяжелое навалилось мне на плечи и сдавило голову сильными пальцами. Ноги стали тяжелеть.

«Шалишь, дружочек», — мгновенно оценил ситуацию я и сделал Джаляндхара Бандху. Время потянулось медленно. В пространстве между бровей я «засветил» Глаз Шивы и картины радужнее сверкающих на солнце ледников вспыхнули в Сознании.

Я двигал энергетические потоки в этом могущественном и необъятном пространстве Космоса. Они оживлялись одухотворенными жизнерадостными картинами огромного простора. Небо, горы, долины, затуманенные дымкой и заполненные жизнью, солнце и стекающие в ущелья сверкающие голубизной реки — все охватилось Единым.

Нельзя было измерить глубину этой Реальности, но и нельзя было определить время.

— Абдыбай! Очнись! — вскочил я.

Эдик лежал лицом вниз. Абдыбай мягко свалился с бревна.

«Двоих я не унесу», — посмотрел я с надеждой на Абдыбая.

Эдик застонал и сел, обхватив голову руками. Он пытался встать, но не мог.

— Эдик! Сюда, в гору, — махнул я в сторону покатого спуска на юго-запад.

Абдыбай стал что-то бормотать.

Я перекинул его руку через шею и потянул вверх по склону. Я не оборачивался не Эдика: «Утащу одного, а потом помогу другому. Скорее!»

За свежими елями засверкала та жизненная долина, которая заливала меня своим простором. Я усадил Абдыбая и побежал вниз. Эдик обхватил сухой ствол ели. Его рвало. Он вяло махал руками и пытался устоять на «ватных» ногах.

Меня вновь сдавило свинцовыми объятиями и я сел в Сидхасану.

Джаляндхарой я вновь перекрыл все 16 опор и сделал Уддияну Бандху. Блеск тысячи огней зажегся в Сознании. Сущность Бессмертия залила Космос. Этим движущимся в своих качествах пламенем я сжигал все твердое, окаменелое, пока не ощутил свободу и бессмертие. Затем выпрямился и прижатым к нёбу языком стал «доить небесную корову». В тело полился нектар. Сок жизни заливал пламя и от этого появлялась жизненная сила и могущество.

Эдик стоял на коленях. Я подскочил к нему и как пушинку кинул себе на плечи.

Свежий воздух Сверкающей Долины омывал лицо. Седые снежные великаны с усмешкой и мудростью взирали не наше жизненное копошение.

«Долина Жизни», — посмотрел я вниз и увидел крохотное знакомое стойбище. — «Значит мы сделали крюк по ущелью».

Абдыбай лежал в траве и смотрел тусклыми глазами на это жизненное чудо. Я прислонил Эдика к камню и вытер с его лба крупные холодные капли.

«Теперь вниз за водой», — думал я, выливая остатки воды в сухие губы пострадавших.

Здесь пели птицы. Нежная вуаль зелени прикрывала говорливую речку. Ромашки росли на гальке и песке там, где река когда-то разливалась буйной весной.

Эдик с Абдыбаем сидели и наблюдали как я поднимаюсь к ним по травянистому склону.

— Очухались, — подошел я и протянул Эдику его фляжку, а Абдыбаю его.

— Да, — буркнул Эдик. — Врагу не пожелаешь.

— А ты как, мой юный друг? — посмотрел я на бледное лицо Абдыбая.

— Силы кто-то отнял, — вяло улыбнулся он. — А ты скачешь, как архар.

— Великая штука Йога, — пошутил я. — Индусы знали, что мне придется спасать вас. Хунхузы трудились, чтобы я владел Чи. Японцы научили таскать вас как бревна, которые они катают на пилораме.

— Молочка бы, — сказал Эдик.

— Это будет. Вон видите внизу овцы и коровы. Это пастбище тех, у кого мы ночевали. Коров я доить умею. Впрочем там, наверное тот юноша, что был в юрте.

Молча мы сидели долго. Я делал Пранайамы, а Эдик с Абдыбаем с безразличием наблюдали. Жизнь вливалась в их помятые тела и они сообщили, что можно двигаться.

К речке мы спустились быстро. Эдик разделся и окунул обмякшее тело в ледяную воду.

— Ух, — крякнул и фыркнул он и так плескался пока не вышел улыбающемся.

— Как в сказке, — сказал я. — Вошел в кипящий поток дряхлым стариком, а вышел добрым молодцем.

Абдыбай смачивал коротко стриженную голову, полоскал рот и горло.

— Могу дать совет, — обратился я к нему. — Брахманы полощут рот и горло до пупка, а шудры — только как ты. Попробуй пить, полоскать до самых пяток. Набери сладостно воду в рот. Держи эту свежую «сладость» до тех пор, пока вода не станет «пустой». «Пустую» воду выплюнь. Затем вновь набери воду и начни ее двигать в горле. Но двигай не воду, а эту жизненную влагу. Движения словно ты ее пьешь, но не глотай саму воду. Как только она станет «пустой» — выплюнь. Так «пей», выплевывая, пока не напьешься сока жизни до…

— Так, пить или не пить, — прервал меня Эдик.

— Пей с жадностью, с наслаждением, но… не воду, — «обрезал» его я.

Абдыбай в это время «пил». Свежесть и жизнь заструились в его теле. Вновь и вновь он выплевывал, как мне показалось, с отвращением воду. Вдруг он припал к воде и стал «пить» лицом, головой. Не снимая рубашку он пополз в воду руками, плечами. Когда он закончил это, не было и тени болезненности и опустошенности в его теле. Это был тот Абдыбай: жизнерадостный, сильный, веселый.

— Праной называется у индусов, Чи у китайцев, Ки у японцев, — прокомментировал я его радостный взгляд.

— Я читал Йогу, — сказал Эдик. — Прана — это энергия с использованием дыхания.

— Чушь, — прервал его я. — Прана конкретна в ощущении жизни, а не абстрактная, предполагаемая энергия. Дыши, пей, слушай, смотри, но так… Вот тебе пример, конкретный.

Абдыбай размашисто подошел ко мне и шутливо, весело пожал руку.

— В народных преданиях богатыри припадали к земле и пили всем своим существом жизнь. Пили, потому что жить хотели. Найдется такой же теоретик, который скажет: «Мать земля поила их силой».

— Какая же разница, — возразил Эдик.

— Представь себе, что Абдыбай плюхнулся бы в речку и ждал, когда она отдаст ему жизненную энергию. Закончилось бы это не жизнью, а насморком. Так глупо делают многие, когда ходят босиком по росе, дышат в сосновом бору, ждут от жизни судьбу.

— Ты хочешь сказать, что из жизненных или общественных дел тоже можно пить прану?! — удивился Абдыбай, но с верой после такого опыта, когда из немощного он в минуты стал жизненным.

— Да, — коротко ответил я, а потом добавил. —

— Только без: теорий, предполагательств, иждивенчества и конкретно. Посмотри, как ты начал. «Глоток», но с конкретным ощущением и выплюнул «пустоту». Если выходишь утром на улицу — «пей» ногами. Лучше на росе. Не жди. Все будет напрасно. «Пей» и «выплюнь». Разгоняй себя так, пока с головой не залезешь в землю, как только что в воду.

Эдик подошел к воде и стал вкушать ее. Он сделал несколько глотков и насытился.

— Не то, Эдик, — сказал я. — Нужно испытывать не насыщенность и жажду. Жить этим соком. Жадность, жажда, жизнь…

Пока я говорил Абдыбай уже стоял босиком на траве и поднимал то одну, то другую ногу.

— Ты гений, — вдруг закричал он. — Где то чудовище? Я убью его. Я растопчу его. Или ты, Василь, его уже кокнул?

Я с надеждой смотрел на Эдика. Он что-то вспомнил.

— Я читал, — сказал он, — что нужно дышать одной, а затем другой ноздрей.

— Брось ты это, — чуть не закричал я. — Знание — это яд. Оно убивает жизнь. О этот окаянный интеллект! Все знает и ничего не может.

— А разве не знание ты дал Абдыбаю? — возразил Эдик.

— Всему есть мера! Я оповещал его к его же состояниям. Действительным состояниям, а не пичкал его философствованием и баснями об энергиях. И еще есть один секрет, — я остановился.

Абдыбай с Эдиком ждали.

— Ложка дорога к обеду. Я вижу ваши состояния. Дармоеду и бездельнику прану не захватить. Это как птица счастья. Она появляется только тогда, когда вся Сущность жаждет. Запомните, не ум хочет, а Сущность рвется навстречу единственной надежде — Птице Пране. Смирившийся с безжизненностной волокитой или с праздным «развитием» идет в другую сторону.

— Вот ты, — повернулся я к Эдику. — Ты был бодр и жизнерадостен. А теперь, чуть-чуть насытился освежающей водой и как дармоед ждешь. Вспомни и пожелай того же состояния. Пожелай до корней волос. Не жуй свое знание. Желай!

Эдик весь напрягся и бросился на меня с криком:

— Ну комар, хоть кого доведешь!

Я уклонился и сказал спокойно:

— А вот это пример праны от социальных отношений. Можно идти пить молоко. Полчаса прошло, а вы уже… не мокрые курицы, но орлы.