Сергей Мальцев - Невидимая битва Страница 2

На всеобщее обозрение были выставлены все тридцать свитков из тайного архива поэта-философа, который он за полтора века до этого передал на хранение наказному атаману Войска Донского Дмитрию Ефимовичу Кутейникову. Из рода в род совет хранителей семьи Кутейниковых передавал эту реликвию до времени, которое сам Пушкин отвел для его обнародования. В течение девятнадцати лет – с 1979 по 1998 год – мы, соотечественники Пушкина, должны были узнать все, что он хотел донести до нас в качестве своего послания из прошлого и считал таким важным.

Главным образом, это "Златая цепь", модель мироздания, которую он разработал, опираясь на свой наблюдательский талант и знания, полученные через общение с тайными братствами Востока.

Помните, "У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…"?

У Океана вселенной мировое Древо познания, а на нем мировая спираль – Цепь развития, звенья которой спаяны музыкальной гармонией Золотой Пропорции.

Весь мир представляет собой бесконечную спираль, в которой микроскопические циклы и орбиты складываются в малые, малые в большие, большие в космические и так от бесконечной глубины микромира до бесконечных космических масштабов, и все это движение в пространстве и времени является единым механизмом, подчиненным стройному закону высшей целесообразности, выражаемой с математической точностью.

Можно элементарно просто проверить такую схему Вселенной, прикоснувшись к клавишам рояля. Если пробовать различные сочетания двух нот, то выяснится, что самые торжественные и гармоничные созвучия получаются при нажатии первой и пятой или первой и восьмой из двенадцати клавиш гаммы, в которой семь "основных" нот и пять "промежуточных". Такое сочетание работает одинаково правильно, в какую бы сторону, и от какой бы ноты мы ни откладывали это соотношение, потому что оно делит гамму в пропорции Золотого Сечения, или, проще говоря, – в Золотой Пропорции. Так Златая Цепь мироздания наделяет все сущее радостью и красотой, разыгрывая мировую симфонию по двенадцатеричным циклам энергии и выстраивая из них и сферы атомов, и зодиакальные сферы космоса.

Из этой теории, которую ученые, ознакомившиеся с ней, называли волновой логикой и логикой ритмов, вытекали развитые Пушкиным представления о циклах истории, о человеческой психологии, и даже о предсказании будущего.

В тридцати свитках поэт стройно и научно изложил те свои прозрения в суть вещей, намеки на которые разбросаны в его художественных произведениях. И получается, что за его искусством стояла не только гениальная интуиция художника, но и великая научная просвещенность, опережавшая свое время.

Но незыблема сила государственной идеологии. Стоило власти и официальной науке не признать этот тайный архив поэта, как он перестал существовать для общества. А когда умер последний хранитель архива Иван Макарович Рыбкин – потомок рода Кутейниковых-Багратионовых-Морозовых, домашний музей закрылся [3].

Где он теперь? В каких-нибудь тайных государственных архивах?

Тайный архив в тайном архиве. И выходит, что знания и открытия, которые предназначались для расширения нашего миропонимания, опять кем-то спрятаны.

Поэт почему-то опасался за свою жизнь, раз он в таком молодом возрасте уже оставил духовное завещание потомкам. А ведь впереди еще были годы великого творческого подъема, по сути, вся жизнь. Он не мог не чувствовать и не предвидеть этого раскрытия своего гения.

Вот Александр Карамзин, сын историографа Николая Карамзина, пишет о силе Пушкина-поэта:

"…в его поэзии сделалась большая перемена… в последних… произведениях его поражает особенно могучая зрелость таланта; сила выражения и обилие великих глубоких мыслей, высказанных с прекрасной, свойственной ему простотою; читая, поневоле дрожь пробегает и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения" [4].

Гения мы потеряли для России, для истории. В последние годы он взялся за труд жизнеописания Петра Первого. Работал в архивах, собирал по крупицам осколки мозаики, оставшиеся в памяти потомков и в документах, чтобы сложить из них картину труда великого реформатора и его эпохи. Леве-Веймар, французский литератор, встречавшийся с Пушкиным в те дни, удивлялся его проникновению в самый дух того времени: "Об истории он говорил… как будто сам жил в таком же близком общении со всеми этими старыми царями, в каком жил с Петром Великим его предок Аннибал" [5].

Всех в то время удивляла неуемная энергия Александра Сергеевича. Вот он в поиске исторических материалов, вот он работает над комментариями к "Слову о полку Игореве", вот он пишет статьи для своего журнала "Современник", совмещая заботы и редактора, и коммерческого директора.

Знаток древних рукописей М.А. Коркунов уже после роковой дуэли напишет: "С месяц тому назад Пушкин разговаривал со мною о русской истории; его светлые объяснения древней "Песни о полку Игореве" если не сохранились в бумагах – невозвратимая потеря для науки" [6].

Они не сохранились, слишком быстро пронеслись события четырех последних месяцев его жизни. Чрезвычайная насыщенность времени, чрезвычайная напряженность всех сил. В то время не существовало никаких литературных премий, ни "Руслан и Людмила", ни "Капитанская дочка", ни "Онегин" не могли материально дать автору больше, чем давало общество, приобретая его произведения в качестве обычных литературных новинок. Это сейчас он для нас "Пушкин" и Пушкиным мы мерим русскую литературу, как выразился философ Розанов. А тогда для многих это был всего лишь камер-юнкер императорского двора, которого ненавистный "полосатый кафтан", камер-юнкерский мундир, обязывал регулярно посещать придворные балы.

Поэт-ученый вынужден был взять в государственном казначействе долгосрочный заем в тридцать тысяч рублей, который обязался погашать в счет своего жалованья, которого, опять же, хватало только на оплату квартиры. К этому беспросветному замкнутому кругу на дне пожизненной долговой ямы добавлялись еще угнетающие ощущения от постоянного полицейского надзора – несколько последних лет поэту было известно о том, что письма его жене почитывает сам царь. ‹ a Мальцев С. А., 2003 ›

Хотелось удалиться в деревню, подальше от выматывающих дорогих выездов на обязательные великосветские приемы и от полицейских глаз, но сам шеф жандармов Бенкендорф постановил: "Лучше, чтоб он был на службе, нежели предоставлен самому себе!" [7]

И вот смерть. Гоголь, возвращаясь из-за границы, восклицает в письме друзьям поэта: "Как странно! Боже как странно: Россия без Пушкина…" [8]

Смерть великого гения. Смерть такая понятная, смерть из-за обычной любовной истории, романа, как говорят. Ревнивый муж, жена красавица, нахальный ухажер.

Хотя, почему нахальный? Любовь ведь требует жертв, такое высокое, святое чувство. И не пожалел Дантес себя, даже стрелялся на дуэли. И выходит, что конец труду великого гения положила обычная любовная история.

Но не слишком ли просто и тривиально, что в сумме дает "пошло"?

Скоро уже два века пройдет с того времени, и те события в памяти потомков, в нашей памяти приобретают все более обкатанные и невнятные черты. Как волны прибоя шлифуют валуны, так казенные, приуроченные к юбилеям и праздникам статьи и очерки все более стирают для нас остроту и нечеловеческий накал нервов той ситуации.

Жизнь цепь, а мелочи в ней звенья, и есть в тех событиях такие "мелочи", которые рождают странные, неожиданные вопросы.

Как часто за самыми стандартными стечениями и столкновениями жизненных обстоятельств история скрывает действие могущественных незримых сил. Подобно мощным подводным течениям двигаются они, прикрытые от глаз даже ближайших непосредственных свидетелей поверхностными волнениями и бурунами. И чтобы увидеть эти глубинные силы и движения, нужно или погрузиться в их толщу, став их участником и невольным сообщником, или подняться на высоту птичьего полета и окинуть взглядом всю поверхность океана истории, во всей взаимосвязи, переплетении ее течений и водоворотов.

Мы сделаем это. И начнем с самих преддуэльных событий. Здесь все детали важны и поэтому коснемся их подробнее.

Интрига. Ярость врагов с робостью друзей состязаются

… Сообщением дня является трагическая смерть пресловутого Пушкина, убитого на дуэли неким, чья вина была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной…

Из письма царя Николая Первого сестре Марии Павловне, великой герцогине Саксен-Веймарской [9].

Хронологически история дуэли выглядит так.