Михаил Роттер - Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть III: Мудрость Страница 2

У меня с ирландскими женщинами проблем не было. Не знаю даже почему. Но за это время я успел сильно избаловаться, так что на соотечественниц смотрел безо всякого интереса. Хотя та девица, с которой меня познакомил Ви (видимо, он считал, что мне пора жениться, причем только на вьетнамке), была хоть куда. Лицо у нее было совершенно неописуемой красоты. Ви не преминул сказать, что год назад ее снимали на обложку местного глянцевого журнала. Журнал этот тут же нашелся (само собой, совершенно случайно) у девицы в сумочке. Видимо, готовилась. Она и в жизни изумительно выглядела (хотя, как по мне, слишком раскрашенная), а на обложке казалась просто куклой. Я был с ней ужасно вежлив, но «непонятлив». Зачем она мне: жениться я пока не собирался, а просто переспать… Слишком много гонору, так что и возни будет много, и хлопот потом не оберешься. Поэтому после пяти минут исключительно вежливого трепа я откланялся, не предложив (несмотря на очень прозрачные намеки) проводить ее домой.

Выйдя от Ви, я тут же забыл о ней. И, как выяснилось, зря. Назавтра я, как обычно в летнее время, пошел делать Тай-Цзи-Цюань в достаточно безлюдный парк неподалеку. Прозанимавшись свои пару часов, я не торопясь шел домой. И тут (само собой, тоже совершенно случайно) мне попалась на пути вчерашняя красотка. Она сказала, что ей (снова совершенно случайно) в ту же сторону, что и мне, непринужденно взяла меня под руку и пошла рядом. А надо сказать, что специального спортивного костюма у меня не было и одет я был достаточно странно: в какую-то старую куртку, оставшуюся от упитанного Мо и висевшую на мне мешком, и в свои старые, затертые до дыр джинсы. На ногах у меня были не кеды и не кроссовки, а старые, откровенно дырявые туфли. Так меня научил Мо. Он говорил, что при практике Тай-Цзи-Цюань тонкие подметки спортивной обуви быстро протираются на носках и пятках и заниматься нужно в старой повседневной обуви на толстой подошве. Он это называл «безотходное производство», потому что при таком подходе обувь снашивалась «насмерть».

А красотка, надо сказать, расфуфырилась еще больше, чем вчера, так что я сразу подумал, что мы вдвоем наверняка смешно смотримся со стороны. Оказалось, что смешно было не мне одному. Путь наш лежал мимо вьетнамского ресторана под названием «Побег бамбука». Когда мы уже миновали его, я вдруг услышал: «Эй ты, хиппи!» Кричали по-вьетнамски, так что не приходилось сомневаться, к кому обращаются. Оглядываться я не стал. Мне, мастеру Миню, обращать внимание на всяких шавок… А если кто-то из этих самых шавок захочет ко мне приблизиться, то я его и так почувствую, спиной. Так что оборачиваться, смотреть на всякую тупую деревенщину… Лучше я буду смотреть на красотку Занг, она и правда потрясающей красоты барышня. С нее бы немного косметики стереть…

Тем более чего мне на деревенщину-то обижаться. Я умный, я знаю, что впервые слово «хиппи» стали использовать для обозначения длинноволосых молодых людей в майках, драных, как у меня сейчас, джинсах и, главное, протестующих против участия Америки во вьетнамской войне. А кто мог быть большим противником войны во Вьетнаме, чем я, Герой Вьетнама, воевавший с восемнадцати лет? Так что хиппи я и есть. Хотя до этого такая мысль мне и в голову не приходила. Ну, век живи, два века учись.

А деревенщина не унималась. Теперь эти придурки (судя по голосам, их было двое) переключились на красотку Занг. Один из них стал кричать, чтобы красотка бросала этого грязного хиппи и шла к ним. А за это они будут ее любить. Далее он на всю улицу стал в подробностях объяснять, как именно они будут это делать. Спасибо ему, что орал он по-вьетнамски, так что, кроме меня и Занг, никто не понимал, что он несет. И тут эта изнеженная красотка сумела меня поразить. Как ни странно, она нисколько не смутилась. Наоборот, Занг остановилась, уперла руки в бока и стала орать (базарная торговка позавидовала бы такому ору), что этот «хиппи» лучший мастер рукопашного боя во всем Вьетнаме (никогда не думал, что Ви такой болтун и что он рассказал этой соплячке, кто я такой) и что я сейчас вернусь и размажу их по стенке. Прямо сейчас и прямо по ближайшей стене.

Тут уж и мне пришлось повернуться. Ну, ничего особенного. Два вьетнамца. Молодые, чуть пьяные и донельзя наглые. Про таких мой советский ученик Володя говорил «борзометр зашкаливает». Когда он сказал так впервые, я его не понял, подумал, что мой русский не слишком хорош, и попросил объяснить, что это значит. Володя меня успокоил, сказав, что даже его мама, блестяще знающая язык, впервые услышала эти слова, когда он вернулся из армии. Пояснение мне он дал такое: «Борзометр – это прибор, измеряющий степень оборзения». Когда я сказал, чтобы он перестал выделываться и человеческими словами объяснил своему уважаемому мастеру, что означает эта хрень (к тому времени все русские ругательства я знал не хорошо, а просто блестяще), Володя вполне понятно перевел это следующим образом: «Это не тот литературный, красивый русский язык, на котором говорят приличные люди. Это жаргонное выражение, обозначающее запредельно наглого, зарвавшегося человека». Его слова я вспомнил, увидев этих двух щенков. Только у них борзометр не зашкаливал, он у них был вообще поломан. Или им его просто забыли вмонтировать в их пустые «башки» (опять я думаю по-русски и опять наверняка с ошибками). Очень образный язык. Я до сих пор матерно выражаюсь только по-русски, хотя в китайском есть ругательства и похуже. Но русские, несомненно, самые красочные. В общем, я этим ребятам даже обрадовался, благодаря им я вспомнил такие хорошие слова. Пока я радовался, красотка Занг перестала орать как резаная, отвернулась от босяков и стала с недоумением смотреть на меня.

– Меня же оскорбляют! – с возмущением сказала она. – И ты это им спустишь?!

– А что? – притворяясь, что не понимаю, проговорил я. – Ребята выпили, что мне с ними делать? Пойдем, лучше я тебя домой провожу.

– Тоже мне мастер! – тихо и очень внятно прошипела красотка, круто повернулась и зацокала высокими каблуками по асфальту. Больше разговаривать со мной она явно не собиралась. Видимо, моя модель поведения никак не соответствовала ее представлению о том, как должен вести себя настоящий мастер.

А у меня в голове звучали слова Вана: «Еще не хватало, чтобы ты когда-нибудь подрался из-за какой-то девки!»

Несмотря на ее явное ко мне презрение, до дома «девку» я проводил, вдруг этим балбесам все-таки придет в голову что-то нехорошее. Но им быстро надоело идти за нами и они повернули назад, видимо, снова пошли в ресторан – допивать.

Доведя Занг до подъезда и вежливо попрощавшись, я не торопясь пошел обратно к вьетнамскому ресторану. Уже стемнело, погода стояла изумительная, торопиться мне не хотелось, тем более если я прав и маленькие оборзевшие ублюдки действительно пошли допивать и доедать, то пробудут они там до самой ночи. Кто они такие, я, разумеется, не знал, мог только догадываться. Со всей вьетнамской общиной я был знаком, если не поименно, то хотя бы в лицо. А память у меня такая, что увидев человека один раз, я уже никогда не забывал его. А эту косоглазую деревенщину я точно видел впервые. Вероятный вариант был только один. Месяца три назад я краем уха слышал, что нашим городком заинтересовалась вьетнамская мафия или, как ее называют, «змея». Так бывает всегда, следом за нормальными, работящими вьетнамцами (чуть не подумал: «вроде меня») ползет эта зараза. Вначале приезжает голова – умный, хитрый, жестокий человек, умеющий договариваться с властями, способный наладить бизнес и могущий руководить подчиненными ему бойцами. «Договариваться» означает давать взятки кому надо; «бизнес» – это любое дело (иногда даже законное), но чаще всего это рэкет, построенный на вымогательстве у собственных хоть сколько-нибудь зажиточных соотечественников; «бойцы» – это быдло, очень смахивающее на тех мальчиков, которых я только что видел.

В общем, похоже было, что голова не терял времени даром и первые «солдаты» уже начали прибывать.

О «змее» мне рассказывали и дед, и учитель Ван. Оба говорили, что мафия очень заинтересована в таких людях, как я, и строго-настрого предупреждали, чтобы я ни при каких обстоятельствах, ни на каких, даже самых заманчивых условиях не вздумал с ними иметь дела, мол, «потом карму не отмоешь». Правда, ни один из них не говорил, что я должен их бояться. Когда я подумал об этом, мне сразу стало смешно: бояться меня вообще не учили. Думать – да; быть хитрым, осторожным – да: не лезть попусту на рожон, просчитывать каждый шаг и думать о возможных последствиях – да. Бояться – ни в коем случае. Испугался – умер. Даже если остался жив.

За этими приятными воспоминаниями о своих уважаемых наставниках я и не заметил, как добрался до ресторана.

Все было, как я и рассчитывал. Эта парочка обалдуев была там. Мне даже заходить внутрь не пришлось – они курили на улице. Только их было уже не двое, а шестеро. Все, кроме одного, одинаковые, как патроны от «калашникова». И где их таких берут? Нормальные люди разные, потому что их делают старым способом. А этих что, на станке штампуют?! У них было даже одинаковое выражение лица: я бы сказал, тупо-счастливо-наглое.