Макс Гендель - Космогоническая концепция (орден розенкрейцеров) Страница 20

Раскаяние и исправление также являются мощными факторами, укорачивающими существование в чистилище, ибо природа не тратит усилий понапрасну. Когда мы осознаем ошибочность определенных привычек или деяний нашей прошедшей жизни и решаемся уничтожить привычку и исправить совершенное зло, мы стираем их изображение в нашей подсознательной памяти, и после нашей смерти их уже не будет там, чтобы судить нас. И хотя мы не в состоянии произвести возмещение за сделанное зло, искренности нашего раскаяния будет достаточно. Природа не имеет целью «свести счеты» или отомстить. Компенсация может быть дана нашей жертве другими путями.

Большой прогресс обычно готовится на будущие жизни человеком, который действует немедленно, творя суд над самим собой и уничтожая зло посредством исправления своего характера. Эта практика настоятельно рекомендуется. Это, может быть, самое важное учение в данной работе.

ПОГРАНИЧНАЯ ОБЛАСТЬ

Чистилище занимает три низших Слоя Мира Желаний. Первое Небо находится в трех верхних Слоях. Центральный Слой — это своего рода промежуточная территория: ни рай, ни ад. В этом Слое мы находим людей, которые были честны и справедливы, которые не делали зла никому, но были глубоко погружены в бизнес и совершенно не думали о высшей жизни. Для них Мир Желаний представляет собой неописуемое монотонное состояние. В том мире нет «бизнеса» и нет ничего, что могло бы занять его место для человека такого рода. Ему очень тяжело, пока он не научится думать о вещах более возвышенных, чем гроссбухи и чеки. Люди, которые задумывались над жизненными проблемами и пришли к выводу, что «смерть кладет конец всему», которые отрицали существование вещей вне материально-ощутимого мира — эти люди тоже испытывают эту ужасную монотонность. Они ожидали уничтожения сознания, но вместо этого они обнаруживают у себя возросшее восприятие окружающих людей и вещей. Они имели привычку отрицать все эти вещи так горячо, что они часто воображают Мир Желаний галлюцинацией и часто можно слышать, как они восклицают в глубочайшем отчаянии: «Когда это кончится?»

Такие люди находятся действительно в жалком состоянии. Они обычно недосягаемы для какой бы то ни было помощи и страдают гораздо дольше, чем почти любой другой человек. Кроме того, они почти не живут в Небесном Мире, где учат строению тел для будущего использования, поэтому какое бы тело они ни строили для своей будущей жизни, они вкладывают в него все свои кристаллизовавшиеся мысли, вследствие чего строится тело, имеющее устойчивые тенденции, которые мы видим, например, при заболевании туберкулезом. Иногда страдания, сопутствующие таким ослабленным телам, поворачивают мысли одушевляющих их сущностей к Богу, и тогда их эволюция может продолжаться, но в материалистическом уме заложена величайшая опасность потери связи с духом и превращения в парию. Поэтому Старшие Братья в течение последнего столетия серьезно озабочены судьбой Западного Мира, и если бы не их специальные благотворные действия в его защиту, нас бы постиг уже социальный катаклизм, в сравнении с которым французская революция была бы детской игрой. Тренированный ясновидящий может видеть, что человечество едва-едва избежало катастроф такой разрушительной силы, что континенты были бы смыты в море. Читатель найдет более подробное и тщательное объяснение связи материализма с вулканическими взрывами в главе XVIII, где список извержений Везувия подкрепит заявление о такой связи, если только он не будет отнесен на счет «совпадения», как это делает обычно скептик, сталкиваясь с фактами и цифрами, которых он не может объяснить.

ПЕРВОЕ НЕБО

Когда существование в Чистилище окончено, очищенный дух поднимается в Первое Небо, которое находится в трех верхних Слоях Мира Желаний, где результаты его страданий включаются в семенной атом тела желаний, тем самым наделяя его способностью верного чувства, действующего в будущем в качестве влечения к добру и удерживания от зла. Здесь панорама прошлого вновь прокручивается в обратном направлении, но на этот раз основой чувства являются добрые дела жизни. Когда мы видим сцены, где мы помогаем другим, мы заново осознаем всю радость от помощи, которую мы испытывали тогда, и вдобавок мы чувствуем всю благодарность, изливавшуюся на нас получателем нашей помощи. Когда мы подходим к сценам, где другие помогали нам, мы снова чувствуем всю благодарность, которую мы тогда испытывали к нашим благодетелям. Таким образом, мы видим важность признания услуг, оказанных нам другими, потому что благодарность способствует росту души. Наше счастье в небе зависит от радости, которую мы дали другим, и от того, как мы оценили сделанное другими для нас.

Нужно всегда помнить, что способностью давать не наделяются главным образом богатые люди. Неразборчивое давание денег может быть даже злом. Хорошо давать деньги для цели, о которой мы убеждены, что она хороша, но служение в тысячу, раз лучше. Как говорит Уитмен: «Смотри!» Я не даю лекций «ли мелкой милостыни; когда я даю, я даю себя».

Добрый взгляд, проявление доверия, сочувственная и любящая помощь могут быть даны всеми, независимо от богатства. Более того, мы должны особенно стремиться помочь нуждающемуся помочь самому себе, будь то физически, материально, морально или умственно, а не вынуждать его становиться зависимым от нас или от кого бы то ни было.

Этика подаяния, производящего эффект духовного урока на дающего, наилучшим образом продемонстрирована в «Видении Сэра Лоунфола» Лоуэла. Молодой и честолюбивый рыцарь, Сэр Лоунфол, одетый в сияющие доспехи и верхом на великолепном боевом коне отправляется из своего замка на поиски чаши Грааля. На его щите сверкает крест, символ доброты и отзывчивости, но сердце рыцаря полно гордости и высокомерного презрения к бедным и нуждающимся. Он встречает прокаженного, просящего милостыню, и с презрительным видом швыряет ему монету, как швыряют кость голодной собаке.

Старый, согбенный человек, измученный и слабый, вернулся он из поисков чаши Грааля. Мало заботился он о потере своего графства, крест не красовался более на его плаще, но глубоко в сердце нес он Символ страдания и бедности.

Снова встречает он прокаженного, просящего подаяния. На этот раз рыцарь отвечает по-другому. «Надвое разломил он свою единственную корку, разбил лед у края ручья и дал прокаженному есть и пить».

«Ибо дар без дающего пуст».

Первое Небо — это место радости, не омраченной ни одной каплей горечи. Дух находится здесь выше влияния материальных, земных условий и усваивает все то доброе, что было в прошедшей жизни, по мере того, как он переживает это заново. Здесь все облагораживающие поиски и цели, к которым человек стремился, реализуются в полной мере. Это место отдыха, и чем тяжелее была жизнь, тем острее будет наслаждение от отдыха. Болезни, печали и страдания неизвестны здесь. Это Страна Лета: для Духовный людей. В ней мысли чистого и духовного человека строят новый Иерусалим. Красивые дома, цветы и т. д. являются здесь уделом тех, кто стремился к ним; они сами строят их своей мыслью из тонкой материи желания. Тем не менее, эти: вещи так же реальны и ощутимы для них, как для нас — наши материальные дома. Все получают здесь удовлетворение, которого земная жизнь их лишила.

Здесь есть одна категория Эго, которая ведет особенно прекрасную жизнь — это дети. Если бы только мы могли их видеть, мы бы быстро перестали печалиться. Когда ребенок умирает до рождения тела желаний, которое появляется в возрасте примерно четырнадцати лет, он поднимается сразу в верхние слои первого неба и не уходит выше, ибо он ответственен за свои действия не более, чем нерожденный ребенок ответственен за боль, причиняемую матери его движениями и поворотами в ее утробе. Поэтому ребенок не, проходит состояния чистилища. То, что не рождено, не может умереть, а потому тело желаний ребенка, вместе с его разумом, сохраняется вплоть до нового рождения; поэтому такие дети имеют тенденцию помнить свою предыдущую инкарнацию, как показано на примере, который будет приведен ниже.

Для таких детей Первое Небо — это место ожидания, где она находятся от одного до двадцати лет, пока не представится возможность для новой инкарнации. Однако, это больше, чем просто место ожидания, потому что в этом промежутке ими делается большой прогресс.

Когда умирает ребенок, его всегда ожидает какой-нибудь родственник или, если нет, то всегда есть люди, которые любили на земле усыновлять детей и которые находят удовольствие в заботе о маленьких беспризорных. Крайняя гибкость материи желания делает очень легким создание самых утонченных и изысканных живых игрушек для детей, и вся их жизнь здесь является прекрасной игрой, однако, не игнорируется и их обучение. Они организуются в классы в соответствии с их темпераментом, но совершенно независимо от возраста. В Мире Желаний легко давать наглядные уроки по влиянию добрых и злых страстей на поведение и счастье. Эти уроки неизгладимо запечатлеваются на чувствительном и восприимчивом теле желаний ребенка и остаются в нем и после нового рождения, так что многие из тех, кто живут благородной жизнью, в основном обязаны этим тому факту, что они получили это обучение. Часто, когда рождается слабый дух, Сострадательные (невидимые Лидеры, руководящие нашей эволюцией) приводят его к ранней смерти для того, чтобы он мог получить это дополнительное обучение и был бы готов к следующей жизни, которая окажется, возможно, тяжелой. Это особенно верно в случае, когда фиксирование на теле желаний было слабым, вследствие того, что в момент смерти человеку мешали вопли и рыдания родственников, или оттого, что он погиб при несчастном случае или на поле боя. В этих обстоятельствах он не испытал необходимой силы чувства в его посмертном существовании, поэтому, если он родился и рано умер, эта потеря компенсируется, как описано выше. Часто обязанность заботиться о таком ребенке в небесной жизни выпадает на долю тех, кто был причиной этой аномалии. Тем самым им дается возможность исправить свою вину и научиться лучшему. Или возможно, что они становятся родителями того, кому причинили вред, и заботятся о нем в течение тех лет, что он живет. Тогда не имеет значения, рыдают ли они истерически над его смертью, ибо в любом случае в жизненном теле ребенка не останется картин, имеющих какое-либо значение.