Джон Данн - Эксперимент со временем Страница 20

Если считать, что АВ движется подобным образом, то крошечные участки сплошных линий в точках пересечения С, D, Е, F, G и Н покажутся движущимися либо в направлении к А, либо в направлении к В — движущимися, так сказать, в пространстве. (Это движение можно увидеть совершенно отчетливо, если на отдельном листе бумаги сделать небольшую прорезь, изображающую АВ, наложить его на график так, чтобы прорезь совпала с АВ, и затем постепенно сдвигать лист по оси Т.)

Воображаемое существо, чье поле наблюдения было бы ограничено АВ, осознавало бы только этот миниатюрный мир движущихся частиц. Но вы и я, чье поле наблюдения охватывает весь график, видите, что крошечные участки пересеченных сплошных линий на самом деле не движутся; просто сменяются виды линий в разрезе по мере того, как наш взгляд следует за движением АВ. И, с нашей точки зрения, линия АВ — единственное, что действительно движется по странице.

Итак, согласно теории Хинтона, существо, которое могло бы видеть протяженность и времени и пространства, воспринимало бы частицы нашего трехмерного мира всего-навсего как виды в разрезе неподвижных материальных нитей, тянущихся в четвертом измерении, и полагало бы, что трехмерное поле наблюдения, называемое нами «настоящим моментом», — единственная по-настоящему движущаяся вещь во всем космосе.

Хинтон, таким образом, предполагает, что прошлое и будущее «сосуществуют», а переживанием изменения мы обязаны движению «узкого пространства и одного-единственного момента», иначе говоря, «настоящего», относительно рассматриваемой нами временной протяженности. Но Хинтон воздерживается от указания на то, что на это относительное движение должно затрачиваться время.

Хинтон внес значительный вклад в разработку интересующей нас темы, ибо в своем описании ясно обозначил ту роль, которая должна отводиться материи при любом серьезном истолковании обывательского расплывчатого представления о времени. По мысли Хинтона, материя (в его примере символизируемая «нитями») протянута во времени.

Обыватель никогда не заходил так далеко в своих рассуждениях. Ему казался важным лишь сам факт, что нечто должно двигаться во времени. И нет никаких свидетельств того, что он когда-либо осознавал глубокое различие между (а) системой, в которой трехмерное поле наблюдения движется через неподвижный мир четырехмерной материи; и (б) системой, в которой он сам и трехмерный мир движутся вместе, еn bloc, через пустоту.

Последняя концепция, разумеется, полностью лишена смысла. Разделять ее было бы величайшим заблуждением. Движение вселенной как единого целого через тысячи безликих измерений ничего не изменило бы в ней: оно не объяснило бы ни одного явления — будь то временное или какое-либо иное. В движущейся подобным образом вселенной не было бы такого изменения, такого переживания последовательности, которое бы не ощущалось в равной мере и при отсутствии предполагаемого движения. И концепция этого движения ничего не убавила бы и ничего не прибавила бы к уже имеющимся у вас представлениям.

Человек, позволивший себе невольно отклониться от своего первоначального представления о заполненном времени, иначе говоря, об измерении, в котором он движется от события к событию, и начинающий хвататься за бессмысленную идею о своем движении через пустой, бесплодный континуум, не продвинется далеко в своих размышлениях до тех пор, пока, осознав всю нелепость новой идеи, не решит, что «такой вещи, как время, не существует».

ГЛАВА XVIII

Хинтон не делал качественного различия между временным и пространственным измерениями. Он начал с идеи о четырех, в сущности, одинаковых измерениях протяженности, вознамерившись выяснить, почему люди считают одно из них как-то по особенному отличающимся от трех других. Ответ он нашел в представлении о трехмерном поле наблюдения, движущемся в некоем четырехмерном целом. При этом временное измерение оказывалось одинаковым для всех наблюдателей вне зависимости от направления наклона пучков материальных нитей, изображающих их тела. Описываемое им движущееся поле должно, таким образом, быть составной частью вселенной, существующей независимо от существования каждого конкретного наблюдателя.

Господин Г.Дж. Уэллс придерживался несколько иного взгляда. В «Машине времени», опубликованной семью годами позже, он устами одного из своих вымышленных персонажей изложил свою мысль с такой предельной ясностью и краткостью, какая едва ли была — если вообще была — доступна кому-либо еще.

Прежде всего он настаивает на необходимости рассматривать время как четвертое измерение (Хинтон не чувствовал ее), как направление, в котором должна измеряться материя.

«Не может быть такой вещи, как мгновенный куб… любое реальное тело должно иметь длину, ширину, толщину и… длительность».

Следовательно, для него, как и для Хинтона, материя тянется (длится) во времени.

«Например, представим себе несколько портретов мужчины. На одном из них он запечатлен в возрасте 8 лет, на втором — 15 лет, на третьем — 17 лет, на четвертом ~ 23 лет и т. д. Все они, несомненно, являются поперечными сечениями, или, так сказать, трехмерными изображениями его четырехмерного существа, которое есть неподвижная и неизменная вещь».

(Предполагаемые портреты должны были бы быть скульптурными, трехмерными. Но смысл, впрочем, ясен.)

Он неоднократно подчеркивал, что между временным и пространственным измерениями нет качественного различия. Есть же только кажущееся различие, проводимое самим наблюдателем и в его отсутствие не обнаруживающееся.

«В действительности существует четыре измерения. Три из них мы называем тремя плоскостями пространства, а четвертое — временем. Мы, однако, склонны проводить мнимое различие между последним и тремя первыми, поскольку с начала и до конца наших дней наше сознание скачкообразно движется в одном направлении — в последнем из упомянутых измерений».

Чуть ниже Г.Дж. Уэллс говорит о движущихся во времени элементах как о «наших ментальных существованиях». Обратите внимание на употребление им множественного числа. Нет никакого всеобъемлющего движущегося пласта (stratum), заполняющего пространство между различными наблюдателями, но есть множество «ментальных существовании» — по одному на каждого наблюдателя; и именно их движение — и только их движение — определяет, какое измерение является временем.

В этом утверждении подразумевается нечто, о чем Уэллс специально не упоминает. Каждое такое ментальное существование сосредоточено в мозге (или вокруг мозга) соответствующего наблюдателя, а значит, в своем движении должно следовать за тем пучком находящихся в четырехмерной протяженности неподвижных нитей, который представляет этот мозг. Тогда, если именно движение «ментального существования» заставляет наблюдателя проводить искусственное различие между временем и пространством, каждый наблюдатель должен думать, что время простирается как раз в том направлении,в каком протянута линия его тела. Таким образом, линия его тела казалась бы ему протянутой строго в его собственном временном измерении и не отклоняющейся в том или ином направлении в пространстве. Иначе говоря, если бы он сидел в вагоне движущегося поезда, он сам себе казался покоящимся (до тех пор, пока не начал бы размышлять о своем положении).

Скажем больше. Линии тел различных наблюдателей никогда не бывают параллельными, а расстояния между нашими телами в пространстве — постоянными. Поэтому различные наблюдатели должны были бы придерживаться немного различных мнений относительно истинной направленности временного и пространственного измерений.

И, наконец, заметим, что Уэллс, подобно Хинтону, не упоминает о том, что на движение любой вещи во времени должно затрачиваться время.

Теория относительности — это частная теория, привитая к общей теории вселенных, имеющих временное измерение, а значит, ни приживание побега, ни отторжение его не могут поколебать устойчивость самого древа.

Релятивисты перевернули методы, которыми пользовались в XIX веке приверженцы теории временного измерения. Ряд явных аномалий при проведении определенных оптических экспериментов заставил Эйнштейна впервые в истории выдвинуть идею о том, что различные люди должны иметь разные взгляды на время (показываемое часами) и пространство (измеряемое в родах[8]). Отсюда Минковский сделал заключение о существовании четырехмерной протяженности; различие между ее измерениями не качественное, а лишь кажущееся, поскольку каждый наблюдатель считает, что время тянется в направлении линии его собственного тела, представляющейся ему прямой.