Наталья Степанова - Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 16 Страница 21

– Лучше уж убей, но без Володеньки я никуда не поеду, – возразила она свекру.

Приехав в город, Ирина улучила момент и сбежала вместе с сыном, а через день с ее ребенком случилась непонятная болезнь. Не стал закрываться рот, и слюна текла по подбородку. Сын боялся вида унитаза, кричал и упирался и ни за что не хотел садиться на унитаз. Потом он стал бояться есть, кричал, что подавится, и врачи положили его в психбольницу.

Ирина ясно слышала, как ее зовет свекор, крик был так реален, что она оглядывалась в ужасе по сторонам. Когда в очередной раз Ирина пришла к сыну в больницу, сидя в коридоре, она познакомилась с женщиной, которая и рассказала ей о моем существовании и моих книгах. Так мы познакомились с несчастной женщиной, которая и сама уже была на грани сумасшествия. Мне пришлось ради спасения Ирины и ее ребенка применить способ, к которому я стараюсь никогда не прибегать. Ирина свободна, ее мужа (свекра) больше нет, Володя выздоровел и теперь учится в школе, он хороший и способный мальчик.

Способ уничтожения врага я рассказывать не буду по вполне понятным соображениям, а вот один из способов снятия староверческого заклятия я вам разъясню.

Прежде чем начать, обойдите все пороги в вашем доме и на каждый встаньте обеими ногами. Затем берут атаме (нож), одним ударом отсекают голову черному петуху. Держат его за лапы и двигаются с ним так, чтобы капли крови из его шеи образовали круг. Ставят в этот круг больного, крестят его рукой, но не ото лба больного человека, а так, чтобы крест получился выше головы и волос и до самого пола. Отсчитайте от круга семь половиц и, стоя там, читайте:

Господи, Ты создал весь мир за неделю.

Благослови, Господи, для меня число «семь»!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Я, Божья раба (имя),

На седьмой половице моя нога,

Под моей ногой сердце моего врага.

Заклинаю его цифрой «семь» и повелеваю

Окаменеть моему врагу, одеревенеть.

Путаю я ему его знаки, его слова,

Отупей, окривей его голова, его мозг,

Все его чресла, всегда и на перекрое.

Бога слово первое, мое второе,

А раба (имя) – слово никакое.

Как мертвые недвижимые,

Руками не двигают, ногами не стучат,

Глазами на людей и на меня не глядят.

Так и мой враг (имя) окостеней, одеревеней,

И мыслить против меня не посмей.

Снимаю я заклятье с рабы Божьей (имя)

Честным крестом, седьмым числом.

Слово мое твердо, дело мое лепко и цепко.

Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.

Порча на буйное помешательство

Из письма:

«Уважаемая Наталья Ивановна, пишет Вам незнакомая женщина и несчастная мать.

Ваш адрес мне дала очень старая женщина, ей 98 лет. Звать ее Лома Аграфена Илларионовна.

Она сказала, чтобы я написала Вам ее имя и что Вы ее знаете еще по Baшей бабушке Евдокии. И поэтому, Бог даст, милостливо не откажете мне в своей помощи.

Опишу по порядку, в чем моя беда. Буду писать все, как есть, не утаивая ничего, как велела мне Аграфена Илларионовна.

Три года назад мой единственный сын ушел из дома здоровым, а вернулся полоумным. До сих пор не пойму, как он, будучи в невменяемом состоянии, нашел дорогу домой. Ведь он даже меня, свою мать, тогда не признал. Мне пришлось вызвать «скорую», и его увезли в психушку.

Так и стали жить: то он в больнице, то его отпустят пожить домой. Сидит он в комнате и будто спит.

Стала я повсюду искать бабок-знахарок. Посмотрят они на него и отказываются. Одни говорят:

– Поздно уже лечить.

Другие перекрестятся и скажут:

– Господи меня оборони в это ввязываться.

В конце концов дали мне адрес Аграфены Илларионовны. Поехала я, а мне сказали, что она здесь уже не живет. Стала я спрашивать адрес нового местожительства Аграфены – не дают. Тогда я встала на колени и сказала, что не уйду с этого места, пока не скажут, где она теперь живет. Дали мне адрес, и оказалось, что она теперь живет в монастыре. Поехала я туда – ведь отчаявшаяся мать преграды не знает.

В монастыре мне сказали, что в миру люди живут с мирскими именами, а в монастыре у них уже имена от Бога. Это значит, что я теперь не смогу узнать, какое имя носит в монастыре Аграфена. Может, она Мария, может, Ульяна – только настоятельница и Господь это знают.

Залилась я горькими слезами. Белый свет мне в копеечку показался.

Пошла тогда монашенка к настоятельнице и, видно, ей обо мне все рассказала. Привели меня к ней по ее разрешению. И стала я просить, умолять объявить мне послушницу Аграфену, дать мне возможность с ней поговорить. Но настоятельница не согласилась. Тогда я сказала ей, что не верю тому, чтобы Господь у такого святого порога, как этот монастырь, отказал мне в своей помощи, хотя бы через своих верных служительниц, ибо для чего тогда cтоит этот дом из такого множества камней, если не для помощи тем, кто находится в великом отчаянье. Я говорила настоятельнице:

– Разве легче будет Вам, если я не снесу больше этого испытания и покончу с собой и со своим несчастным сыном, чтобы уже не мучиться и не страдать, ибо всякое терпение может быть переполнено.

Не знаю, слова мои ее убедили или сам Бог, только позвала настоятельница послушницу и велела ей проводить меня в келью к той, к которой я приехала.

Когда я вошла в маленькую комнату, то увидела стоявшую на коленях очень старую женщину. Послушница закрыла за моей спиной дверь, а я стала ждать, когда затворница дочитает свои молитвы.

Наконец она поднялась с колен, и мы с ней присели на деревянные лавки. Стала я рассказывать ей о своем Никите, о том, что он всегда был добрым сыном. Как помогал мне по дому, сочинял и пел песни под гитару, как легко и успешно учился и какой он теперь стал невменяемый. А главное, я даже не знаю и никогда не узнаю, что же с ним случилось, что он потерял себя и свой разум. Сам он этого, видимо, не помнит, потому, что сколько бы я его ни спрашивала, он только лоб морщит, но вспомнить ничего не может.

Еще я сказала, что сын мой приехал со мной, он сидит в монастырской сторожке со сторожем. Аграфена (новое ее имя я по ее просьбе не называю) велела привести к ней Никиту. Посадила она его перед иконой Спасителя и сказала:

– Лечить я его не буду а вот вспомнить ему дам, чтобы ты знала, от чего он занедужил. Я буду читать про себя сильную молитву на его ангела-хранителя, и он отворит его разум для памяти. Язык его будет рассказывать, как и из-за чего приключилась с ним беда. Но помни, матушка, чтобы ни слов твоих, ни рыданий ни я, ни его ангел-хранитель не услышали, потому что тут же дверь его памяти захлопнется и ты уже никогда правды о его горе не узнаешь. Сиди как немая, молчи и слушай.

То, что стало происходить дальше, нельзя объяснить не чем иным, как одним словом – чудо. Мой сын стал говорить, а точнее, рассказывать совершенно дикую историю, которая перевернула мое представление о моем собственном ребенке.

Я буду рассказывать его историю в том же порядке и так, как услышала ее сама. Упущу только незначительные детали, которые, на мой взгляд, не столь значительны и серьезны.

Голос сына звучал глуховато, как спросонья, но мне было слышно каждое слово его рассказа:

“Я очень рано стал интересоваться, как устроена женщина. Не знаю, во сколько лет у других детей просыпается интерес к противоположному полу, а я в девять лет вовсю занимался онанизмом. Несколько раз я сильно влюблялся в одноклассниц. Потом я имел связи со многими женщинами, но все они были гораздо старше меня. Не знаю, чем я их привлекал, но я видел, что они действительно любили меня и переживали, если я с ними шел на разрыв.

Иногда у меня был роман сразу с двумя-тремя дамами.

О моей личной жизни не знал никто – ни родные, ни друзья. Мама вообще, видимо, считала меня святым и чистым мальчиком. Я никогда не думал, хорошо ли я поступаю, имея и обманывая сразу нескольких женщин. Мне нравилось чувствовать себя падишахом. Мысленно я возводил одну из своих женщин в чин старшей жены (по возрасту), самую пылкую и красивую называл любимой женой. Постепенно мне действительно захотелось иметь coрок жен. И я дал себе слово, что так оно и будет.

Знакомился я с женщинами достаточно легко. Я хотел, чтобы в моем гареме были по виду и возрасту абсолютно разные жены. Она женщина была старше моей матери на десять лет. Сперва она настороженно относилась к моим ухаживаниям, ей не верилось, что такой юнец может потерять из-за нее голову. Но я был упорен. Я писал ей стихи и песни, покупал цветы, стоял перед ней на коленях и говорил, что отравлюсь, если она не будет принадлежать мне. Наконец она сдалась. Но я сказал ей, что хочу видеть ее в фате и чтобы наша брачная ночь началась после тайной свадьбы.