Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти Страница 21

— Это вы зря, — негромко заметила девушка. — Нельзя ставить все на одну карту.

— Но других карт у меня не было, о том и речь. С двух лет я разговаривал с ней, как со взрослой. Слушал ее сказки и песенки, вглядывался в рисунки. Когда спросил однажды, знает ли она, зачем пришла в этот мир, она с забавной важностью ответила: «Чтобы любить всех больше всех». А однажды, когда речь зашла о смерти — мы читали сказку «Синяя борода», где в чулане хранились, как сброшенная одежда, мертвые жены, выдала глубокомысленно: «Кто боится смерти, тот боится счастья».

— Потрясающе.

— Каждую ночь, по ее словам, она улетала в волшебную страну, где училась магии («Гарри Потера» я ей не читал: терпеть не могу эту дешевую муру, и тяга к магии появилась то ли от волшебных сказок, то от мифов и легенд). Училась управлять погодой, исцелять драгоценными камнями и ароматными цветами, взглядом передвигать предметы и вышивать. Как жаль, что столь ценные знания и навыки исчезали из памяти, стоило ей открыть утром глаза. «Да-да, — говорила она со вздохом, хитро прикрыв глазищи ресницами, — все знания — лишь для того мира, не для нашего, не для земли». Помимо учебы там проводились еще «борки» со львами, пантерами и барсами. Нечто вроде гладиаторских боев на арене, но с существенным отличием: нужно было победить льва, положив его на обе лопатки, но при этом не причинив ни малейшего вреда. Я внимал завороженно ее рассказам о волшебной стране, вслушивался украдкой в сказки, что она бормотала куклам, укладывая их спать. Словно пытался отыскать в младенческом лепете некое откровение, запредельную глубину. Понимаю: это смешно звучит…

— Нет-нет, не смешно нисколько. Я бы тоже прислушивалась к такому ребенку.

— Спасибо. Помню одну из ее сказок — ей было тогда лет восемь или девять. По моей просьбе она рассказывала ее вслух, а я записывал на диктофон. Речь шла о синем олене, волшебном звере с нехарактерным для копытных длинным пушистым хвостом. Олень путешествовал с планеты на планету, благодаря чему сказка не кончалась. Предыстория зверя была не совсем обычной. «В одной деревушке, — цитирую по памяти, — люди были озлоблены на правительство и поклялись не жениться, чтобы не продолжать род. А тех, кто нарушит запрет, убивать. Там жили девушка и юноша, которые полюбили друг друга. У девушки был кот, черный, с зелеными глазами, а самыми любимыми ее животными были олени. Юноше безумно нравился космос, а любимым его цветом был синий. Они решили сбежать, чтобы соединиться, но об этом прознали соседи и погнались за ними. Догнали и хотели убить, но Бог решил пощадить их, потому что они были добрыми, и превратил их в синего оленя. Но тут влез кот. У оленя был маленький хвостик, но когда кот прыгнул в него, хвост стал увеличиваться, стал большим и пушистым. Олень улетел на небо. Его призывали в трудные моменты на разные планеты, и он помогал».

— Да уж. Я бы призадумалась над такой сказкой, — пробормотала Юдит с тихой улыбкой. — Интересный момент: могут ли сливаться души? Мне иногда кажется, что две любящие половинки рано или поздно сливаются и рождается совершенный человек, андрогин, имеющий волшебные свойства. История Платона наоборот. А тут сразу трое — совсем круто. Словно три крохотных ртутных шарика слились в одну большую сверкающую каплю. А вдруг такое и впрямь возможно?

— Я тоже так думал: а вдруг? Вдруг ей ведомо что-то такое, о чем не догадываюсь ни я, ни умные ученые мужи? Восторженный дурак, погрязший в обожании. Я трясся над ее рисунками: она необычно малевала, снизу вверх — начиная с башмаков и кончая прической, над пластилиновыми существами, прототипов которых не существовало в природе. Эти монстрики были героями ее сказок и валялись по всей квартире, и когда она теряла к ним интерес, я заливал фигурки прозрачным клеем, для сохранности, и прятал в свой стол. Конечно, не все в нашей жизни было идиллично. Это теперь, по контрасту с последующим то время видится мне раем. Характер у нее был еще тот! Упрямая, как танк или трилобит…

Юдит фыркнула.

— Что в этом смешного?

— Откуда вам известно об упрямстве трилобитов? Они ведь давно вымерли.

— Возможно, я путаю их с троглодитами? Но не суть. Она вечно билась за собственную свободу, по любому поводу. А тут еще денежные проблемы. На приличную работу я устроиться не мог, поскольку органически не способен по восемь часов в день заниматься тем, что мне неинтересно. Моя писанина не кормила: издательства возвращали назад рассказы и повести, а киностудии — сценарии. Предлагали, правда, издаваться, но только за свой счет. Зарабатывал редактурой и корректурой, которую брал на дом. Надомная работа позволяла больше времени проводить с ней, но платили, естественно, гроши. Обращаться за помощью к бывшей жене, ставшей вполне респектабельной дамой, не позволяла гордость: она вспоминала о дочке два раза в год, присылая открытки и плюшевых уродцев кислотных расцветок в день рождения и на Рождество.

— А она не скучала по маме? Не спрашивала о ней?

— И скучала, и спрашивала. Сначала я отговаривался, что мама уехала по работе, а когда ей исполнилось шесть, выложил всё как есть. Без скидок на возраст. Мама нас бросила, чужой мужик с активной второй чакрой ей дороже дочки.

— В шесть лет о чакре? Напрасно.

— Я объяснил ей примерно, что имею в виду.

— Напрасно не это: развенчивать для маленького ребенка образ матери.

— Слышу голос психолога, хоть и недоучившегося. Можно, вы уберете из нашей беседы эту свою субличность?

— Простите.

— О чем я?.. Ах, да. Денежное напряжение в отношениях возникло позже, когда она стала превращаться в подростка. А в ее десять лет в доме поселился полтергейст.

— Правда? — улыбнулась Юдит.

— Ей-богу, не вру. Он развлекал нас милыми мелочами: сверлил крохотные отверстия в коллекции самоцветных камушков, разбивал банки, швырял зубные щетки на пол в ванной. Мы дали ему имя Шубыч: мягкая игрушка, сшитая из рукава старой шубки, с глазами-пуговицами, служила показателем, что он сейчас с нами — меняя, без нашего участия, свое место. Я прочел уйму литературы по этому вопросу. Узнал, что существует штук двадцать гипотез, касающихся полтергейста. Самых распространенных две: шутки детей в период полового созревания и шалости существ из параллельных миров (возможно, тоже детей). В нашем случае, как я понял впоследствии, был некий синтез того и другого. Однажды я пригласил к нам в дом исследователя аномальных явлений, которого отыскал в сети. Серьезный молодой человек осмотрел под лупой просверленные камушки (казалось, кто-то решил сделать бусы, но бросил это занятие на полдороге) и заметил, что следов резьбы нет и дырки сделаны непонятно чем. Изучил надписи мелом на стенах и фломастером на шкафах (крупными печатными буквами, как пишет пятилетний ребенок, с вывернутой не в ту сторону буквой R). А потом долго объяснял, что полтергейст — сущность, имеющая, как и человек, эфирное, астральное и ментальное тела. Но нет физического тела — поэтому его нельзя увидеть или, скажем, пожать ему руку. А главное, нет души, бессмертной искры Божьей. Короче, нечто элементарное, с чем не имеет смысла вступать в контакт: ничего нового либо умного он не расскажет. Никогда не забуду, что началось, когда молодой исследователь ушел. Это было нечто! Надписи стали появляться везде: на двери, на обоях, на телефонной трубке. Одни были горделиво-паническими: «Я хороший!», «Я лев!», другие жалобными. Одно послание меня просто потрясло: на светлом шнуре от бра тоненькими пластилиновыми колбасками было выведено: «Помоги мне!!!» Еще один вопль о помощи был выложен аппликациями из бумажек на ручке дивана. Казалось, возмущенный чудовищным оскорблением Шубыч (как это нет души?!) принялся изо всех силенок доказывать наличие этой самой бессмертной субстанции.

— А вы? Где были вы, когда появлялись эти надписи?

— В квартире. Конечно, я отлучался то и дело — в ванную, на кухню (вскипятить чай, засунуть еду в микроволновку), но отлучки длились не более трех минут. А чтобы выложить пластилиновую надпись на проводе мне, скажем, потребовалось бы минут сорок.

— И что же это было, в конечном счете?

— Не знаю. Она творила эти чудеса в измененном состоянии сознания. Не представляю, кто был ближе к безумию в тот вечер: я или она. Наверное, все же она. Потом она лежала в своей кроватке, с лихорадочно блестящими глазами и горящими щеками, и долго не могла уснуть. А я никак не мог ее успокоить, даже самой любимой музыкальной сказкой… Всего эпопея с Шубычем длилась около двух лет. Под конец он стал кем-то вроде Санта Клауса, дарящего подарки чуть ли не каждый день: кассеты с шумами природы (как раз для меня: успокаивать нервы), электронные часы, сувениры. Не сразу, но я догадался сопоставить появление подарков с пропажей из карманов денег. Суммы были небольшими, но при моей хронической бедности ударяли по бюджету. Пришлось сурово поговорить. И после этого Шубыч испарился бесследно.