Норберт Классен - Мудрость Толтеков в новой эпохе Страница 22

Пример: в одной группе обезьян социальная структура поддерживается прежде всего за счет ухода за мехом и телом. При таком положении вещей блохи выполняют не только нужную, но, можно сказать, социальную функцию; эта функция образует и у нас, людей, истинную причину потребности в интимности. Обычно, когда мы испытываем такую потребность, мы не ищем секса — мы ищем внимания, которое выражается в поглаживаниях и любовных прикосновениях точно так же, как у обезьян в уходе за мехом и телом. Если бы нам были ясны границы между сексом и интимностью, мы нашли бы здесь много общего между нами и обезьянами.

Эти границы за время развития нашей цивилизации сделались очень размытыми, ведь на них наслоились религиозные и культурные догмы, так что сегодня мы все — действительно бедные существа, оставляющие лишь детям преимущества непосредственной интимности. Взрослый человек заменяет их словесами, которые современные исследователи человеческих отношений называют «разговорами начистоту». При этом речь идет, фактически, о театральном представлении, которое служит единственной цели: представить самого себя в наиболее выгодном свете, обменяться знаками внимания и таким образом обустроить и укрепить социальную структуру общества. Обезьяну, достигшую успеха во всеобщей борьбе за внимание и получающую большую порцию доброжелательности в виде социального ухода за телом, можно, естественно, сразу узнать по соответственно очень хорошему состоянию меха. Это — знак престижа у всех приматов, и человек здесь не является исключением. Он имитирует отсутствующий эффект чистки меха чистой и приличной одеждой, косметикой и стрижкой и, между прочим, тоже позволяет себя мыть, массировать и стричь. И даже если сегодня уходом за волосами и телом можно наслаждаться в основном лишь в рамках оплачиваемых услуг, они и поныне составляют важный параметр престижа, который мы, современные обезьяны, выставляем напоказ в виде подстриженных волос, ухоженной кожи и чистой одежды. Да, даже наш дом, наш автомобиль и наши домашние животные должны блестеть, чтобы каждый узнал, как благополучно мы живем, как далеко мы продвинулись в обезьяньей иерархии. Естественно и стремление защитить достигнутую в иерархии позицию, даже если наше положение мы и защищаем, в отличие от родственников-обезьян, в основном с помощью лжи и обмана. Мы чуем за версту завистников и конкурентов, и каждый читатель знает из собственного опыта, на что мы способны, только бы не уступить нашей маленькой роли в обезьяньем театре повседневного мира какому-нибудь разбойнику, на нее посягающему.

Как показывает этот пример, наше природное наследство понуждает нас к смешному топтанию на месте, даже если мы этого не осознаем и продолжаем оставаться на промежуточной ступени эволюции, на которой мы уже не обезьяны, но еще далеко не люди. Это справедливо и для области образования пары и сексуальности, о которых мы сейчас и поговорим.

Второй краеугольный камень, связывающий нашу энергию и фокусирующий ее на мире повседневности, по своему происхождению еще древнее, чем первый. Биологический императив к образованию пары и продолжению рода столь же древен, как и появление полов, и может быть назван естественным стремлением к сохранению вида. Однако у нас, людей, этот императив принял сложные формы, далеко выходящие за рамки удовлетворения инстинктов и репродуктивной функции.

Так, например, наш постоянный поиск партнера, если мы уже не живем с таковым, непосредственно обусловлен биологическим императивом, даже если мы и объясняем такой поиск по-другому. Большинство людей, и в первую очередь скучные номера, живут с ложным представлением, что им не хватает партнера для полноты жизни или что партнер может дать им ощущение полноценной жизни. При этом они в действительности смешивают две различные вещи: с одной стороны, их глубокое ощущение недостатка энергии, что и ведет к постоянным поискам полноты, и биологический импульс — с другой стороны, который заставляет их искать подходящего партнера для продолжения рода и основания семьи.

«Прочность семьи — один из самых сильных факторов поддержания социального порядка, — говорит Тайша Абеляр, — так как существует ужасный страх перед жизнью в одиночестве и страх умереть одному». При этом она подчеркивает, что мы, люди, — настоящие социальные существа, стадные животные, чувствующие себя защищенными только в группе. Эта черта тоже принадлежит к нашему наследству приматов и указывает на то, что мы — все еще обезьяны, ищущие защиты в тесном кругу семьи, что было необходимо в ходе истории развития для сохранения нашего вида. Только под защитой племени могло спокойно родиться и расти молодое поколение, да и для взрослого индивидуума безопасность была тесно связана с присутствием других членов рода; голая обезьяна без мощных челюстей, клыков и когтей нуждалась в них, чтобы выжить во враждебной природе.

В понимании магов подобная безопасность могла функционировать только благодаря тому, что внутри группы создавалось точное согласование жизни одного со всеми, соглашение, ненарушимость которого стала высшей заповедью для каждого члена сообщества. Таким образом и возник первый социальный порядок, целью которого было обеспечение единой фиксации точки сборки и создание вследствие этого общего мира, который предлагал своим жильцам ориентацию и пристанище: простейший предок нашего сегодняшнего повседневного мира.

Но то, что в те давние времена было необходимо и правильно, может стать сегодня нашим несчастьем. По причине нашего общего наследства мы цепляемся за социальный порядок, давно уже ставший анахронизмом; он был необходим для выживания наших предков, но закрывает нам доступ к новым знаниям и опыту, которые как раз в нынешнее время могут быть важны для нашего всеобщего выживания.

При этом ложное чувство безопасности вводит нас в заблуждение, обусловленное миром повседневности. Мы ведем себя подобно кротам, которые при появлении туч ищут убежища в их подземных домах, ведь они всегда укрывали их от непогоды, но внезапно превратились в смертельную ловушку. Аналогично и мы следуем иллюзорному чувству безопасности, своего рода эху всей нашей истории развития, и не понимаем, что настало время преодолеть иррациональный страх, который связан с познанием неизвестного.

Мы должны учиться понимать, что опыт нового — сдвиг точки сборки — только потому вызывает чувство страха и панику, что мы при этом нарушаем высшую заповедь неразрывности соглашения, вырываем себя из социального порядка и при этом лишаемся защиты группы. Наши инстинкты говорят нам, что это представляет непосредственную опасность для нашей жизни. Мы реагируем чувством смертельного страха, независимо от того, ожидает ли нас «там, снаружи» — в другой позиции точки сборки — опасность или единственный шанс выжить.

Но даже если мы готовы, несмотря на страх, покинуть хотя бы на одно мгновение безопасность в семье и поддержку социального порядка во имя исследования потенциального шанса, имеется еще третья причина, которая удерживает мир повседневности на его месте и очень тесно связана с уже обсужденными механизмами: чувство собственной важности, о котором маги говорят, что оно является самым чувствительным краеугольным камнем мира повседневности.

3. Чувство собственной важности

«Третий пункт, требующий энергетически наибольших затрат, — это чувство собственной важности, — говорит Кастанеда. — Мы все ценим представление о нашей собственной важности, особенности и единственности, без того, чтобы хоть раз их поточнее исследовать или спросить себя, в чем же они заключаются».

Попробуем сначала выяснить, что же он, собственно, имеет в виду, когда говорит о чувстве собственной важности.

Он имеет в виду повседневное «я, я, я»: «Какое это имеет отношение ко мне? Имеет он в виду меня? Почему именно я? Что я буду от этого иметь?» Эти и неисчислимое количество подобных вопросов то и дело возникают у нас в голове и создают некий довольно скучный внутренний диалог, который постоянно крутится вокруг одного и того же центра: нашего столь высоко ценимого, нежного и часто обижающегося Эго, которое мы все считаем в том или ином смысле центром Универсума.

В данном случае началось все столь же безобидно: с первородного чувства самосохранения каждого существа и простого обстоятельства, что восприятие всегда производится из одного и того же центра. Это столь долго не представляло никакой проблемы, пока восприятие не направилось на самое себя и не произвело в акте самоотражения представление о Я, которое разделяет воспринимающего индивида и воспринимаемый им мир. С того мгновения все входные данные органов чувств стали оцениваться с точки зрения потенциальной пользы или возможной опасности для Я, что и позволило возникнуть системе интерпретации, которая все более и более обособлялась в ходе истории человечества.