Луис Ривера - Легионер. Книга 3 Страница 23

Я снова кивнул.

— Ну пошли.

И мы двинулись куда-то. Я весь обратился в слух. Так и хотелось схватиться за идущего впереди старика. Один раз я так и сделал, но в мою руку тут же словно воткнули десяток раскаленных игл. Не знаю, то это было. Подозреваю — белка. Она не упускала ни малейшей возможности насолить мне. После этого решил надеяться только на уши. Хотя с непривычки было сложновато. К тому же, судя по всему, мы не спускались на равнину, а шли по горам, где хватало обрывов и узких тропок над пропастью. Один неосторожный шаг — и превратишься в кровавую лепешку. Я то и дело наступал старику на пятки, что вызывало у него сначала смех, потом раздражение. Но уж лучше пусть он на меня поворчит за мою неловкость, чем я ловко свалюсь со скалы.

Шли мы долго. Очень долго. Спускались, поднимались, петляли. По моим подсчетам уже давно прошли всю гору вдоль и поперек. Но старик и не думал останавливаться. Причем, шагал он так же легко, как в самом начале путешествия. В то время как я, прошагавший не одну сотню миль в полном походном снаряжении, чуть ли не валился с ног. Может, потому что идти приходилось вслепую.

Когда я уже подумал, что конца этому пути не будет, шаги впереди внезапно стихли. Я остановился как вкопанный. Появилось непреодолимое желание протянуть руку и коснуться старика, чтобы убедиться, что он еще здесь. С трудом удержался. Не из-за белки. Просто не хотелось показывать, что я волнуюсь.

— Сними повязку, — раздался голос отшельника.

Я облегченно вздохнул и начал снимать повязку. Ослепительный свет резанул так, что мне пришлось опять зажмуриться. Странно, когда мы вышли из пещеры, был вечер. Неужели мы шли всю ночь? Да нет, не может быть. Наш путь длился часа три, не больше. Но если так, сейчас должна быть полночь.

Осторожно я приоткрыл глаза. Постепенно они привыкли к свету, и я смог оглядеться. Лучше бы я этого не делал.

Со всех сторон меня окружали лишь горы и бездонное ярко-синее небо. Солнце стояло в зените. Но напугало меня, конечно же, не это.

Прямо передо мной, в одном шаге, разверзлась чудовищная пропасть, по дну которой с отдаленным ревом неслась вся в пене небольшая норовистая река. Стоило мне только заглянуть в нее, голова закружилась и я отпрянул назад, пребольно ударившись головой о камень. Я обернулся. Сзади возвышалась отвесная скала. Вот, где я оказался. С одной стороны — пропасть, с другой — стена. И между ними я на крошечной площадке, не шире двух шагов. Старика рядом не было, хотя я мог поклясться, что он был на расстоянии вытянутой руки, когда сказал мне снять повязку.

Через бездну перекинут мостик, если так можно назвать жердь толщиной в руку мужчины. На глаз я определил, что противоположный край пропасти в двадцати сдвоенных шагах. Середина жерди прогибалась под собственной тяжестью.

Я огляделся, пытаясь понять, как же смог пройти сюда. Единственная возможность — спуститься сверху. Но только на веревке. Стена была абсолютно гладкой, зацепиться не за что. Так что кто-то должен был обвязать меня веревкой и спустить вниз. Тем не менее, я отлично помнил, что никто никуда меня не спускал. Мы просто шли со стариком, он впереди, я в одном шаге позади. Были на пути и подъемы и спуски, но не крутые. Но ведь не по этой же жердочке я прошел с завязанными глазами? Такое попросту невозможно. Я бы сорвался вниз не сделав и шагу. По ней и с открытыми-то глазами не пройдешь…

Выходит, или глазам своим не верить, или памяти. Но ни то, ни другое меня ни разу не подводило. Так что, скорее всего, дело в отшельнике. Только он мог вытворить такое. Уж не знаю, как ему удалось, но обычная невысокая гора с довольно пологими склонами превратилась за одну ночь в неприступную скалу. Кстати, еще и ночь… Не мог же я не заметить, что прошло столько времени. Или тоже старик? Неужели он может повелевать не только горами, но и временем? Если так, то мне очень повезло, что я не бросился тогда на него с мечом. Представляю, что бы он сделал со мной…

Однако, разобраться, почему все так вышло, можно будет потом. А сейчас необходимо придумать, что же делать. Я с трудом заставил себя отлепиться от стены и глянуть вниз. Дно пропасти было скрыто плотным туманом. Впечатление такое, будто я смотрел на облака сверху вниз. Уж не Олимп ли это? Вот как явится сейчас, например, Марс и спросит, что это римский центурион делает на горе богов… Действительно, что я здесь делаю? Испытание? Так в чем же оно заключается?

И тут на противоположном краю пропасти появился старик. Он вышел из-за скалы, деловито поправляя одежду. Что-то мне это напомнило…

— Ну как ты? — крикнул он, и его голос отозвался многократным эхом.

Сверху скатился камешек и упал мне точно на макушку. От неожиданности я пошатнулся и чуть не полетел вниз. В последний момент сумел удержать равновесие и прижался к стене. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я облизнул пересохшие губы и пообещал себе, что никакая сила больше меня от скалы не оторвет.

— Чего молчишь? — старик уселся на самый край обрыва и свесил ноги.

При взгляде на это у меня закружилась голова. Старик же сидел, болтал ногами, как маленький ребенок и не спускал с меня глаз. Ждал, что я отвечу.

— Я в порядке! — крикнул я. Мне хотелось верить, что отшельник не услышал, как дрогнул мой голос. — Где мы? И почему сейчас день?

— А сам-то как думаешь, где мы? Что много предположений?

— Ну… Горы какие-то…

— Вот видишь, сам все знаешь. Зачем спрашивать? Поболтать ты любишь, я смотрю.

— А почему день?

— Ночь закончилась!

— Когда?

— Еще утром!

— Я не об этом…

— Не слышу? — старик приставил ладонь к уху и подался вперед.

У меня сжалось сердце. Казалось, наклонись он на волос дальше и все будет кончено. Но разумеется, он наклонился ровно настолько, насколько было нужно. Чего-чего, а храбрости этому сморчку не занимать.

— Я говорю, странно, что сейчас день. Мы шли не так долго!

— Я не слышу тебя. Ты слишком далеко. Иди сюда и повтори свой вопрос.

Хорошая шутка. Да за все золото мира я не ступил бы на этот мостик.

— Чего стоишь? Иди ко мне! — крикнул старик.

— Нет!

— Почему?

Нет уж, признаваться, что у меня поджилки трясутся при одной мысли о бездне, разверзшейся у меня ног, я не буду. Еще не хватало! Никто никогда не слышал от меня, что мне страшно. И на этот раз не услышит.

— Да вопрос не очень важный! — ответил я. — Пустяк, а не вопрос. Лень из-за такой ерунды тащиться куда-то.

— Так и будешь там стоять?

— Постою пока. Мы ведь не торопимся?

— Ты — нет. А я спешу. И так с тобой столько времени потерял. Пора домой. Дел-то невпроворот!

Старик легко поднялся и плюнул в пропасть.

— Не засиживайся тут. А то замерзнешь. По ночам здесь прохладно.

Он развернулся и зашагал прочь от пропасти. Прочь от меня.

— Эй! — завопил я. — Подожди! Не уходи!

Старик остановился:

— Я не собираюсь разговаривать с тобой через эту канаву. Была охота глотку драть! Хочешь поговорить — иди сюда.

— Не могу!

— Почему?

— Эта соломинка меня не выдержит!

— С чего ты взял?

— Вижу.

— Если бы все было на самом деле таким, каким мы его видим, жизнь была бы нам не нужна.

— Это почему?

— Жизнь — есть познание. А что ты будешь познавать, если сразу видишь суть предмета? Тебе станет скучно жить в таком мире через день.

— Но эта деревяшка точно не выдержит. Она вот-вот сама по себе сломается!

— Может, попробуешь? Или предпочитаешь провести остаток дней на этой дурацкой скале? Крылья-то у тебя не вырастут! Познай этот мост. Познай пропасть. Познай себя. Иначе, для чего ты живешь?

Вступать в философские споры я не хотел. Не самое подходящее место для ученых бесед. Единственное, чего я хотел — убраться как можно дальше от этих скал. Я был уверен, что до конца жизни буду обходить за много миль любые горы и холмы. А вместе с ними — овраги, канавы и ямы.

Старик же, похоже, развлекался вовсю.

— Тебе страшно? Признай это. Признаешь — половину дела сделаешь. Подумай вот о чем: ты часто побеждал других. Так победи хоть раз самого себя. Сейчас у тебя один враг — ты сам. Будь эта жердь перекинута через канаву глубиной в локоть, ты не задумываясь прошел бы по ней. Так почему медлишь сейчас? Тебя останавливает не пропасть. Тебя останавливает страх.

— Это и есть твое испытание?

— Да. Пройдешь по этому мосту — узнаешь, где камень. Не этого ли ты хотел? Насколько я помню, ты говорил, что сделаешь все, лишь бы заполучить Сердце Леса. Неужели ты думаешь, что самый могущественный в мире амулет дастся в руки, кому ни попадя? Докажи, что ты достоин его.

Он знал, что сказать. Значит, вот оно — испытание. Только стоит ли того камень? Если я погибну, из-за него, мне уже никогда не отомстить за отца. Не спасти Куколку. Не… Да много чего «не». Но ведь я сам согласился на испытание. Сам, никто меня не вынуждал. И я был предупрежден, что оно может стоить мне жизни. Так почему же я пытаюсь врасти в скалу? Неужели я испугался смерти? Нет. Я ни разу не дрогнул, идя в атаку. Ни разу не спрятался за чью-нибудь спину. Ни разу не отступил с поля боя без команды. Я всегда дрался до конца, не считая врагов и не жалея себя. В чем же дело? Может быть, за годы войн я успел привыкнуть к мысли о возможной гибели в бою? Я слышал, что многие пехотинцы, покрытые шрамами ветераны, боятся вступать в бой на коне. Им кажется, что так их очень легко убить — ведь всадник отличная мишень. В то же время кавалеристы чувствуют себя неуютно без лошади — исчезает преимущество в массе и скорости, впечатление такое, что ты стал в три раза меньше. Каждый привыкает к мысли о той смерти, которая для него более вероятна. А другая, незнакомая смерть страшит. Выходит, моя смелость — это просто привычка к опасности. Причем к определенной опасности. На поле боя я храбрец, а перед пропастью — трус. Как ни горько признать это… И я готов отказаться от своей цели только из-за страха.