Алехандро Ходоровски - Психомагия. Воображение как основа жизни Страница 3

И однако же любое затеянное дело Ходоровски доводит до конца, изрядно, правда, истрепав в процессе нервы организаторов. Этот человек не имеет себе равных в способности заставить чашу весов склониться в свою сторону, исправить, казалось бы, безнадежную ситуацию и вывернуть реальность наизнанку с той же легкостью, с какой мы выворачиваем перчатки.

Позволю себе рассказать одну забавную историю, мы к ней еще вернемся на страницах этой книги. Она хорошо иллюстрирует умение Ходоровского изменять действительность, и всякий, кто отважится с ним связаться, должен быть к этому готов.

Как-то мы договорились о совместном выступлении в Венсене, где ежегодно собираются лекари-травники, продавцы ванн с гидромассажем, эзотерики и мистики всех мастей, певцы матери-природы, издатели и врачи нетрадиционной медицины. Совершил ли я тактическую ошибку? Когда я приехал в Венсен в поисках моего героя, я нашел его с головой погрузившимся в работу. Он начал сочинять историю для комикса и теперь категорически отказывался оставить свое занятие просто ради того, чтобы выступить на, как он выразился, сельскохозяйственной ярмарке.

Я настаивал, напоминал, что нас ждут и что мы не можем нарушить данное нами слово, так что в конце концов Ходоровски с неохотой уселся в мою машину и всю дорогу твердил мне: «Я не чувствую этой поездки, понимаешь? Мне не кажется, что нам будет чем заняться на этой ярмарке». Когда же мы прибыли на место, то обнаружили открытый всем ветрам зал без микрофона и стульев и жалкую сотню человек, да и те пришли послушать не Ходоровского, а некоего доктора Вустландта, ошибочно заявленного в программе симпатичного автора медико-эзотерических бестселлеров…

Покуда я кипятился, мой гениальный приятель, мгновенно оценив масштабы катастрофы, бросил мне укоризненно: «Вот видишь? А я предупреждал!», развернулся и с видом покорности судьбе молча пошел к машине. Моя подруга бросилась за ним. Она умоляла Алехандро не уходить и выступить перед собравшимися. Всегда чувствительный к женским просьбам, Ходоровски вернулся и сказал: «Хорошо же. Эти люди хотят послушать доктора Вестфалера? Прекрасно. Представь-ка меня, как будто я – это он. Скажи им, что сейчас перед ними выступит этот их доктор Визен-Визен».

Возможно, сегодня я с удовольствием принял бы и вызов, и участие в маскараде, но тогда я еще придерживался традиционных взглядов, будто Вустландт – всегда Вустландт, Жиль – Жиль, а Ходоровски – Ходоровски. При таком отношении к действительности я не мог поддержать шутку, а потому просто в нескольких словах представил растерянной публике моего опасного друга. Он же, встав на середину, заговорил умиротворяющим тоном: «Тут вот какое дело: я, конечно, не доктор Вестфаллус, но ведь это, в сущности, не важно, личность человека вообще не имеет никакого значения. Представьте себе, что я доктор Визен-Визен, и задавайте мне свои вопросы. Пусть вас не волнует моя персона, я отвечу вам так, как если бы я действительно был доктор Вуф-Вуф…»

Зрители, поначалу обескураженные, очень быстро подпали под очарование Ходоровского и сами вступили в игру, имевшую, к моему изумлению, оглушительный успех. Когда подошла пора вопросов и ответов, Ходоровски нараспев пригласил свою неожиданную аудиторию, раз ей уже представился такой удачный шанс поделиться с ним своими проблемами: «Задавайте, задавайте вопросы, потому что больше я на эту вашу ярмарку не приеду».

На стенде издательства «Дерви» Алехандро купил книгу доктора Вустландта («А как ты думал, должен же я хотя бы узнать, кто он такой, этот доктор Вестфалер?»), после чего в кафе – там его мгновенно окружили новоявленные поклонники – продолжил любезно раздавать советы и делиться наблюдениями.

Можно сказать, что, хотя тем вечером мы начали за упокой, закончили определенно за здравие.

Следует упомянуть и о невероятной интуиции Алехандро: нередко, впервые столкнувшись с кем-нибудь, он с налета рассказывает о нем то, что тот хранил за семью замками. У собеседника от этого складывается потрясающее впечатление, будто перед ним настоящий провидец.

Один мой друг, назовем его Клод Зальцман, навсегда запомнил тот вечер, когда после некоей лекции – совершенно, надо сказать, потрясающей – мы сидели на террасе в кафе на площади Сен-Сюльпис, и Алехандро без всяких прелиминарий[6], но довольно мягко обратился к нему напрямую. «Эй, Зальцман, – сказал он, – я могу тебе кое-что сказать? Ты друг моего друга, иначе я бы не позволил себе этого. Когда я смотрю на тебя, Зальцман, я вижу перед собой человека разделенного, двойственного: твоя верхняя губа сильно отличается от нижней». (Я тоже посмотрел на Клода и в первый раз обратил внимание на эту, довольно заметную его особенность.) «Твоя верхняя губа очень тонка. Она принадлежит человеку серьезному, духовному, почти суровому, это губа аскета. А нижняя – пухлая, мясистая, это губа человека чувственного, сластолюбца. В тебе уживаются эти два начала, ты вынужден сочетать и примирять их». Хотя Алехандро не сказал ничего нового, его слова произвели большое впечатление на моего друга, который как раз в эти дни был особенно озабочен тем, чтобы уравновесить свои внутренние противоречия, прекрасно, впрочем, в нем уживающиеся.

А сколько раз мне доводилось слышать от разных людей, что Алехандро, опираясь только на собственную проницательность да на то, что увидел в картах, предельно точно описывал их конфликты и вытаскивал на свет их самые потаенные секреты!

Как-то я привел к нему мою подругу. Алехандро ничего о ней не знал. Я только диву давался, глядя, как он, не дожидаясь ее вопросов, по двум лишь фразам, оброненным после того, как она вытащила карты, излагает суть ее проблемы.

В общем, неудивительно, что наш герой вызывает благоговение и преклонение.

Король Ходоровски царствует, окруженный толпой восторженных подданных. «Мистическое кабаре» заменяет им мессу. Некоторые уже много лет помогают ему на представлениях и с поистине религиозным рвением поддерживают самые странные идеи своего учителя.

Думаю, тут следует уточнить, что сам я не принадлежу к обожателям Алехандро. Наша беседа прежде всего дружеская. Именно поэтому я временами отношусь к его словам с некоторым здоровым сомнением, и именно поэтому он старается яснее сформулировать для меня свои мысли.

Его невыносимый блеск обычно завораживает и восхищает, но он же может вызывать недоверие и даже раздражать – сколь бы ни были точны его предвидения, они порой чрезмерно резки или кажутся преждевременными. Глядя, как на представлениях «Мистического кабаре» он проводит сеансы одновременной блицтерапии и за один вечер, набросав генеалогическое древо и слегка присолив его психомагией, виртуозно распутывает клубки давних психологических проблем, хорошо подготовленный и оттого сохранивший способность критически мыслить зритель будет постоянно колебаться между восторгом и скепсисом, изумлением и недоверием.

Восторг и изумление – от великолепной работы не знающего себе равных актера, от его способности поддерживать накал и направлять в нужное ему русло энергию пятисот зрителей, от снайперской меткости его наблюдений – от всего этого порой просто перехватывает дыхание. Недоверие же и скепсис возникают оттого, что эти представления, наполненные смехом и переживаниями, представления, во время которых человеческие язвы бесстыдно обнажаются, а исцелением выставленных на всеобщее обозрение комплексов и травм занимается некий гуру, умело сочетающий прозорливость с преувеличенной благожелательностью, – эти представления суть первые ласточки нового жанра, аналитико-духовного реалити-шоу. Поэтому зритель выходит из «Мистического кабаре» одновременно уверовавшим и усомнившимся, спрашивая себя, насколько действенной окажется вся эта артистическо-терапевтическая мешанина и как долго продлится эффект от нее.

Есть что-то от шулерства и от трюков ярмарочного знахаря во всем этом действе, именуемом священным мошенничеством. Но без этой грани, без этой личины «трансцендентного шарлатана» не существовало бы личности Ходоровского, и служит она только одному – его редчайшей способности к состраданию. Можно сказать, что Алехандро есть бодхисатва под южноамериканским соусом. Очень, очень острым соусом…

Невозможно стать «священным мошенником» просто потому, что очень этого захотелось, под невоздержанностью и видимой развязностью этого не вписывающегося ни в какие рамки артиста скрывается точность, почти педантичность – довольно, правда, специфическая – вкупе с неиссякаемым творческим потенциалом, поэтическим видением и, я убежден, добротой.

Потому что у нашего героя чистое сердце. Ходоровски, безусловно, король, но он не злоупотребляет своей почти абсолютной властью, дарованной ему его многочисленными подданными. Его Величество сам себе шут, он не боится подвергнуть сомнению свое учение и делает это с юмором. Хотя он не отталкивает своих обожателей, но и становиться кумиром у него нет ни малейшего желания. Исключительно бескорыстный – я не раз убеждался в этом, – Ходоровски еще и, на мой взгляд, удивительно разумен, отдает себе отчет в том, насколько велики его возможности и где им положен предел. Ему повезло приблизиться к настоящим учителям, таким как японец Эхо Таката – он ознакомил Ходоровского с медитативной практикой дзадзен, словно оставил на нем свое клеймо. Но не поэтому Алехандро ограничивается званием гуру только в самом точном и благородном значении этого слова, он, скорее, благодушный и беспокойный дух, с которым каждый может пройти отрезок своего пути.