Автор неизвестен - Мистики и маги Тибета. Страница 3

Молодой государь обладал широким умом. Он сразу заинтересовался моими исследованиями и сделал все, чтобы облегчить мою задачу.

Первое время жизни в Сиккиме я посвятила посещению монастырей, разбросанных среди лесов. Меня восхищало их почти всегда живописное расположение на горных отрогах. Простые сельские строения – мне нравилось воображать их обитателей мыслителями, презирающими мирские блага и суетную борьбу и проводящими свои дни в тишине и глубоком созерцании.

Действительность не соответствовала моей фантазии. Сиккимские монахи – чаще всего неграмотные крестьяне. Они не испытывали ни малейшего стремления к просвещению, даже в буддизме, который они исповедуют. Впрочем, у них для этого нет времени. Монастыри их бедны, лишены доходов, у них нет богатых покровителей. Таким образом, "трапа",* (*Монахи низшей категории духовенства. – Прим. авт.) не имея возможности рассчитывать на регулярные субсидии или пожертвования, вынуждены в поте лица добывать хлеб насущный.

Я только что употребила слово "трапа" и буду употреблять его и в дальнейшем. Поэтому оно нуждается в пояснении.

Западные авторы именуют ламами всех представителей ламаистского духовенства. В Тибете дело обстоит иначе. На титул ламы (верховного владыки) имеют право исключительно сановники культа: "тюльку", настоятели больших монастырей, и духовенство, обладающее самыми высокими учеными степенями. Все остальные монахи, даже удостоенные высшего посвящения в сан "гелонга", только простые "трапа", т.е. ученики. Однако принято из вежливости при непосредственном обращении в разговоре относить титул "лама" ко всем образованным монахам зрелого возраста.

Некоторые сиккимские "трапа" слывут среди своих коллег учеными, а умеют только отправлять некоторые религиозные обряды. Они обучают священным словам богослужений послушников, которые оплачивают уроки плодами земли и небольшим количеством денег, но чаще всего работой у учителя в качестве слуги.

Все же главным источником доходов для всех монахов является отправление религиозных церемоний.

Как известно, чистый буддизм запрещает все религиозные обряды. Ученые ламаисты с готовностью признают собственную бесполезность во всем, что относится к духовному просвещению ближних: последнее достигается только духовной тренировкой. Тем не менее, большинство из них одобряет некоторые обряды, ведущие к исцелению недугов, материальному благосостоянию, подчинению злых духов и руководству душами умерших на том свете.

Отправление погребальных церемоний – основное служение горных монахов в Гималаях. Должна сказать, что они относятся к своим обязанностям очень усердно, ревностно и даже с удовольствием.

Дело в том, что похоронные обряды включают одно или два пиршества, предлагаемые семьей умершего всей братии монастыря, прихожанином которого он был при жизни. Кроме того, "трапа" отправляющие обряды в доме покойника, получают в качестве гонорара подарки деньгами и натурой. Крестьяне-священнослужители в лесных монастырях, как я уже говорила, бедняки и обычно недоедают. Порой трудно бывает этим дикарям сдержать радостную дрожь при известии о смерти какого-нибудь местного богача, обещающей несколько дней роскошной жизни. Людям, умудренным опытом, в подобных случаях удается скрывать свои чувства, но простодушие мальчуганов-послушников, стерегущих стада в лесах, бывает очень забавным.

Однажды я села перекусить поблизости от группы монашков-пастушков. Вдруг до нас донеслось тягучее завывание трубы, значительно ослабленное расстоянием. В мгновение ока занятые игрой мальчишки замерли и насторожились. Снова раздался тот же звук. Дети поняли.

– Похоронные трубы, – сказал один из них.

– Кто-то умер, – заметил другой.

Они переглянулись. Их глаза сияли. Они улыбались с понимающим видом.

– Будем есть мясо, – прошептал один из малышей.

Во многих деревнях священнослужитель-ламаист должен выдерживать конкуренцию местных колдунов. Эта конкуренция обыкновенно не влечет за собой никакой враждебности. Чаще всего, если каждый из конкурентов верит в собственное искусство, то равным образом он убежден в искусстве соперника. Хотя ламу и почитают больше, чем последователя "бонпа" (древней религии туземцев) или же мага "нгагпа", приравниваемого к официальному духовенству, все-таки этих последних считают искуснее лам в сношениях с демонами, вредящими людям или душам умерших.

Случайность помогла мне узнать, каким образом священнодействующий лама извлекает души из тел умирающих и направляет их на том свете на путь праведный.

В тот же день, возвращаясь с прогулки в лес, я вдруг услышала отрывистый пронзительный звук, не похожий на крик ни одного из известных мне животных. Я пошла потихоньку в направлении, откуда он доносился. Через несколько минут тот же звук повторился еще два раза. Вскоре показался шалаш, до сих пор скрытый от меня неровностями почвы. Растянувшись ничком за кустами, я смогла незаметно наблюдать происходившее. Я увидела двух монахов. Они сидели на земле под деревьями с опущенными долу глазами, в позе глубокой медитации.

– Хик! – закричал один из них необыкновенно пронзительной фистулой. – Хик! – через несколько мгновений повторил другой. И они продолжали кричать, не разговаривая, не шевелясь, делая между выкриками долгие паузы. Монахи издавали этот вопль с очевидным усилием, как бы поднимая его из самой глубины своей утробы. Через некоторое время один из них поднес руку к горлу. Его лицо выражало страдание. Он отвернулся и выхаркнул струйку крови. Его товарищ произнес несколько слов, которые я не расслышала. Ничего не отвечая, монах встал и направился к шалашу. Тогда я заметила у него на темени в шевелюре длинную торчащую дыбом соломинку. Что означало это украшение?

Пользуясь тем, что один из "трапа" вошел в шалаш, а другой сидел ко мне спиной, я незаметно удалилась.

Едва завидев Давасандюпа, я засыпала его вопросами: что делали эти люди, почему они издавали такой странный крик?

– Этот вопль, – объяснил мне толмач, – ритуальное восклицание. Его издает священнодействующий лама возле только что испустившего дух покойника, чтобы освободить его душу и заставить покинуть тело через отверстие, образующееся на темени в результате магического звука.

– Только лама, перенявший у опытного наставника умение произносить "хик" с надлежащей интонацией и психической энергией, может добиться успеха. Совершая обряд перед трупом, он добавляет еще "пхет", после "хик". Но ему нужно очень остерегаться произносить "пхет", когда он только упражняется в исполнении обряда, как те монахи в лесу. Соединение этих двух звуков влечет за собой неотвратимое отделение души от тела и, если лама произнесет их правильно, он мгновенно умрет. Во время настоящего священнодействия такая опасность ему не угрожает, потому что он выступает от лица мертвеца, только ссужая ему свой голос. Влиянию магического звукосочетания подвергается не лама, а покойник.

После того как опытный наставник передал ученикам умение извлекать дух из телесной оболочки, им остается только выучиться издавать звук "хик" с правильной интонацией. Эту цель можно считать достигнутой, если воткнутая в голову соломинка стоит прямо и не падает в течение нужного времени. И действительно, правильное произношение "хик" образуют небольшое отверстие на темени, куда и вставляется соломинка. У мертвеца это отверстие бывает гораздо больше, иногда в него можно даже засунуть мизинец.

Давасандюпа очень интересовали вопросы, связанные со смертью и потусторонней жизнью "духа". Через пять или шесть лет после вышеприведенного разговора он закончил перевод одного классического тибетского труда о скитаниях умерших на том свете. Многие иностранцы, английские чиновники и ученые-ориенталисты пользовались услугами Давасандюпа и ценили его таланты. Но все-таки у меня есть веские основания думать, что они никогда не знали его многогранной индивидуальности, которую он скрывал очень успешно.

Мой толмач, несомненно, был оккультистом и в некотором смысле даже мистиком. Он искал тайных сношений с "Дакини"* (*Божества женского пола. Существует несколько категорий этих богинь. Тибетцы величают их "матерями". "Дакини" преподают своим почитателям мистические истины. – Прим. пер.) и божествами-чудовищами. Все, имеющее отношение к таинственному миру невидимого привлекало его чрезвычайно. Он имел также склонность к медиумизму, но необходимость добывать средства к существованию мешала развивать его, как бы ему того хотелось.

Давасандюп родился в Калимпонге и происходил от бутанцев и сиккимцев – жителей гор и лесов. Он был принят стипендиатом в высшую школу для юношей тибетского происхождения в Даржилинге, затем поступил переводчиком на службу британской администрации Индии в Бакс-Дуаре – местности, расположенной на южной границе Бутана. Там он встретил ламу, ставшего его духовным наставником. Я знаю этого ламу по рассказам Давасандюпа, питавшего к своему учителю глубокое уважение. По-видимому, последний ничем не отличался от многих лам, с кем мне приходилось иметь дело: немножко ученый, немножко суеверный, но, прежде всего, добрый, милосердный. Учитель Давасандюпа имел перед своими собратьями одно преимущество: собственный его "гуру" (духовный наставник) был настоящим святым. Историю смерти этого святого стоит рассказать.