Николай Ходаковский - Коронованный на кресте Страница 3

Возможно, подмечает Шамрей, этот камень можно трактовать как единственную сбереженную реликвию Рая, сохранившуюся в первозданном виде, в то время как все с грехопадением подверглось онтологическому изменению. Тогда почитание Грааля оказывается родственным языческому поклонению предметам праэпохи, сакрального времени. Можно сравнить его с греческим омфалом — упавшим с неба камнем, принадлежащим к числу древнейших культовых объектов. Самый знаменитый ом-фал находился в дельфийском святилище Аполлона и считался надгробием Пифона (по другой традиции — Диониса) и центром мира, о чем говорит и само греческое название камня — «пуп».

Камень — один из наиболее древних культурных символов. Как правило, он соотносится с первозданным, еще не оформившимся миром. Подземные пещеры и скалы — места обитания загадочных существ. Камню приписываются магические свойства, он наделяется скрытой жизнью и волей, которая может быть враждебной. Камень чужд человеку, отсюда — ощущение его враждебности и желание подчинить его себе, заклясть. У Эйшенбаха камень Грааля, сохраняя сущность первоосновы мира, является как бы уже заклятым в том смысле, что он уже не страшен человеку. При этом он сохраняет и свои магические свойства. Грааль обладает магнетизмом: когда на нем появляется чудесная надпись — список избранных рыцарей, то это не столько выражение Божьей воли через камень (как, например, таинственное появление надписи на стене дворца Валтасара), сколько воля самого камня, выходящая из его недр, которая призывает рыцарей на служение себе, буквально притягивает их, иногда помимо их собственной воли (Парцифаль однажды сетует на то, что он тоскует по жене, но вынужден влачить «несчастнейший жребий», то есть странствовать, «взыскуя Грааля»). Таким образом, говорит Шамрей, основные атрибуты и свойства камня как архаического мифологического образа сохраняются в Граале Эйшенбаха: это и волшебная сила исполнения желаний, и способность даровать молодость и жизненные силы:

Тот, кто на камень взглянет,Пусть знает: хоть побьют, хоть ранят,Семь дней уж точно он не умрет!

Сюда можно отнести и его значение как центра мира и как являющего собой первооснову этого мира, и силу притяжения и подчинения своей воле, которая теперь, впрочем, не вызывает боязни и воспринимается как благосклонность к человеку, «промысел» о нем. А главное — то, что осуществляется поклонение камню, а не создавшему его Творцу. В связи с этим, подмечает Я. Шамрей, можно вспомнить заклятие камня в готике, о котором писал Шпенглер. В готике камень становится действительно преображенным, так как в нем воплощается душа человека, и преобразившийся камень уже теряет свои отличительные свойства, можно даже сказать, что он сходит на нет, растворившись в открывшемся бесконечном пространстве и отдавшись всеобщему устремлению творения ввысь, к прославлению Творца.

В готике камень перестает быть средоточием «злой воли», вообще лишается какой бы то ни было воли.

Конечно, нельзя приравнивать строительный камень к драгоценному, но все же преобразование камня в готическом храме показательно с точки зрения возможности претворения косной материи в нечто воздушное и бестелесное. У Эйшенбаха же камень Грааля не только вполне сохраняет свою природу, но как бы концентрирует в себе эту «каменность». Его можно сравнить с камнем в перстне, где оправа только подчеркивает его прелесть, приковывает взгляд. Ничего, кроме любования камнем, в этом случае не подразумевается, он ценен сам по себе. Так и Грааль Эйшенбаха, по мнению Шамрея. Притягивая к себе рыцарей благодаря исходящей из него магической силе, дальше повести их не может и оставляет им лишь восхищенно созерцать себя. Его смысл заключен в нем самом, он соответствует своей природе, не превосходя ее. Его можно поставить в одном ряду с драгоценными камнями, кладами гномов, философским камнем средневековых алхимиков и другими дохристианскими мифами. Из этого очевидно, что «христианизация» образа Грааля была достаточно поверхностной и заключалась в наложении христианских формул на язычество.

Шамрей отмечает изменение представлений о камне в христианстве, где он становится символом прочности и нерушимости веры. «На сем камне Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Камнем здесь становится знаменитое исповедание Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16:16). В иконографии камень, скалы говорят об аскезе, отречении от себя во имя Бога и духовном восхождении. Прямая противоположность этому — камень Грааля, у Эйшенбаха.

В нем уже все дано, он — сама полнота бытия, он самоценен. Это — камень из первозданного Рая, и он как бы заключает в себе в сжатом виде этот Рай, являясь «воплощением совершенства», «преизбытком земного блаженства», обеспечивая «место в Господнем Раю» верным ему рыцарям. И в этом опять проявляется скрытый нехристианский характер Грааля, потому что обетованный Рай не будет возвратом прежнего, а явится завершением пути человеческого совершенствования. Вспоминается и чудо Моисея, посохом высекшего из скалы источник, ставший прообразом Христа — источника воды живой. Здесь наблюдается примерно то же, о чем говорилось выше по поводу роли камня в готике, только выражено более зримо и концентрированно: «Чудо есть чудо, и чудо есть Бог». Божественное прикосновение может не только проклясть бесплодную смоковницу: «Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет, И встреча с тобой безотрадней гранита» (Пастернак, «Чудо»), но и преобразить этот гранит, сделать его животворящим, источающим жизнь.

А у Эйшенбаха с Граалем происходит лишь подобие этого преображения, как бы пародия на него: он сам становится хлебом для своих рыцарей. Но поскольку это происходит без вмешательства Бога (уже говорилось о том, что облатка у Эйшенбаха имеет мало общего с христианским причащением), то и камень не перерождается, остается лишь камнем и не может стать символом «хлеба, сошедшего с небес».

На этом прервем, может быть, несколько утомительные для читателя философские и теологические рассуждения о Граале-камне. Для нас важно, что Я. Шамрей акцентирует внимание на понимании Грааля как камня и рассматривает различные мифологические аспекты магических свойств камня. Сам интерес мифологии к камню чрезвычайно интересен и важен для нашего исследования природы Грааля.

Вскоре после выхода в свет поэмы Вольфрама появляются новые произведения о Граале: «Разъяснение», «Дидот Персиваль», «Перлесвос», «Цикл Вульгата» и др. Авторы их остались нам неизвестны.

В XIII веке был составлен цистерцианскими монахами сборник «Поиски Грааля».

По истории Грааля много писали до 1225 года, но потом поток литературы внезапно прекращается.

В середине XV века появляется эпопея «Смерть Артура», написанная сэром Томасом Мэлори. Она послужила в дальнейшем отправной точкой для ряда опубликованных историй и даже фильмов. Мэлори представил идеализированное, облагороженное и христианизированное описание «единственного истинного поиска». Он описывал святую реликвию как «золотой сосуд», который подавала «прекрасная чистая дева» и который содержал немного чистой крови Иисуса Христа.

В отличие от Эйшенбаха, пишет Я. Шамрей, Мэлори дает вполне определенную характеристику Грааля: это — святой потир, евхаристическая чаша Христа, в которую потом Иосифом Аримафейским была собрана Его кровь. Само название «Святой Грааль», возможно, произошло от Sang Real («истинная кровь») или от греческого слова, означающего «большой сосуд для смешения вина с водой».

Тайны раскрываются у Мэлори как тайны Евхаристии, его описание проникнуто христианской мистикой.

Когда сэр Галахад с сэром Персифалем и сэром Босом, наконец, достигают Корбеника и остаются на священную трапезу, «представилось им, будто явился пред ними старец в сопровождении ангелов небесных, и был он словно бы в епископском облачении и в руке держал крест». Согласно надписи на челе, это был Иосиф Аримафейский. Затем описываются ангелы: «Два ангела держали восковые свечи, а третий — платок, четвертый же — копье, с которого чудесным образом бежала кровь, и капли падали в шкатулку, что держал он в другой руке. Вот поставили они свечи на престол, третий ангел опустил платок свой на священную чашу, а четвертый установил копье стоймя на крышке чаши». Так начинается месса, совершаемая епископом Иосифом, в которой присутствующие рыцари видели такие откровения, какие давались в истории только избранным святым. «И тогда епископ приступил к освящению даров, и поднял он облатку, наподобие хлебца. В тот же миг явилась фигура наподобие отрока с лицом красным и светлым, как огонь. И она вошла в тот хлебец, так что все видели, что хлебец тот из плоти человеческой. А затем старец поместил его обратно в священную чашу. И он проделал все остальное, что надлежит священнику во время мессы». Стоит сравнить это явление Грааля с его явлением в романе Эйшенбаха, где ему сопутствуют прекрасные девы, пишет Шамрей, и нет и намека на Евхаристию. Но и после такого «всецело христианского» описания Грааля у Мэлори мотив пиршества не снимается. Старец обращается к рыцарям: