Бхагаван Раджниш (Ошо) - Ярче тысячи солнц. Трепетное, удивительное, чудесное в мистической поэзии баулов Страница 30

В будущем Восток не будет Востоком, а Запад не будет Западом. Земля станет «глобальной деревней» – одной деревней, где все различия исчезнут. И тогда впервые возникнет синтез, величайший за все века – который не будет мыслить крайностями, который не будет думать, что если вы идете наружу, если вы ищете знания, то лишаетесь корней в существе; или, что если вы ищете свое внутреннее существо, то теряете корни в реальном мире, исключаете все научное. Обе возможности могут существовать вместе; и когда бы это ни произошло, тогда у человека будут оба крыла, чтобы лететь в самое высокое небо.

Иначе у вас будет только одно крыло.

В моем понимании индийцы однобоки, так же как и греки. По отдельности те и другие составляют лишь половину реальности.

Религия – это одна половина; наука – это другая половина. Должно случиться что-то, что сможет свести науку и религию в одно большее целое, где наука не отрицала бы религию, а религия не осуждала бы науку.

Почему надпись на греческом храме в Дельфах гласит «Познай себя», а не «Люби себя»?

«Любить себя» можно, только если ты умеешь «быть собой». Иначе это невозможно. Иначе единственная возможность – продолжать познавать, кто ты; и это тоже снаружи, это тоже внешнее наблюдение: кто ты? Это тоже объективный способ, не интуитивный.

Греческий ум дал миру большие логические возможности. Аристотель стал отцом всей логики и философии. Восточный ум кажется нелогичным – он такой и есть. Он настаивает на медитации, и это уже нелогично, потому что медитация говорит: вы можете познать, лишь когда ум отброшен, когда мышление отброшено, когда вы сливаетесь со своим существом так тотально, что нет ни единой мысли, чтобы вас отвлечь. Лишь тогда вы можете познать. А греческий ум говорит: вы можете познать, только если мыслите ясно, логично, рационально, систематически. Индийский ум говорит: лишь когда мышление полностью исчезает, есть возможность познать. Греческий и индийский умы всегда двигались и движутся в диаметрально противоположных направлениях, но их можно синтезировать.

Человек может использовать ум, работая над материей, тогда логика становится прекрасным инструментом. И тот же человек может отложить в сторону ум, когда входит в медитацию, в состояние не-ума. Потому что ум – это не вы, это только инструмент, как ваша рука или как ваши ноги. Если вы хотите ходить, вы пользуетесь ногами; если вы не хотите ходить, вы не пользуетесь ногами. Точно таким же образом вы можете пользоваться умом как логическим инструментом, если пытаетесь узнать о материи. Это совершенно правильно, это оправданно. А когда вы двигаетесь внутрь, отложите ум в сторону. Теперь ноги не нужны; мышление не нужно. Теперь нужно глубокое, безмолвное состояние не-мысли.

И это может происходить в одном человеке. И когда я говорю это, я говорю об этом, исходя из собственного опыта. Я делал и то, и другое. Когда надо, я могу быть логичным лучше любого европейца. Когда не надо, я могу быть более абсурдным и нелогичным, чем любой индиец. И когда я это говорю, я вкладываю глубокий смысл в свои слова – это не гипотеза. Я это пережил, испытал; это мой опыт. Ум можно использовать, а можно отложить в сторону. Это инструмент, прекрасный инструмент; но не стоит быть им одержимым. Не стоит зацикливаться на нем – тогда он становится болезнью. Только представьте себе человека, которому хочется сидеть, но он не может. Он говорит: «Как я могу сидеть? Ведь у меня есть ноги, я должен стоять!» Или представьте себе человека, которому хочется молчать, но он не может быть тихим и безмолвным, он говорит: «У меня есть ум! Я должен думать!» Это то же самое.

Человечество должно иметь такую способность… Человек должен уметь отложить в сторону, отключить даже свой ближайший и первый инструмент – ум. Это можно сделать, и это делалось, но не в больших масштабах. Масштабы будут увеличиваться. Именно над этим я работаю здесь с вами.

Я говорю с вами, рассматриваю определенные проблемы. Это логическая область. Это использование ума. А потом я вам говорю: «Отбросьте ум и двигайтесь в глубокую медитацию. Если вы танцуете, танцуйте так тотально, чтобы внутри не оставалось ни одной мысли, и вся ваша энергия становилась танцем. Или пойте – но тогда только пойте. Или сидите – но тогда только сидите; будьте в дзадзен, не делайте больше ничего. Не впускайте ни одну мысль. Просто будьте тихи, абсолютно тихи». Это противоречивые вещи.

Каждое утро вы медитируете, и каждое утро вы приходите слушать меня. Каждое утро вы слушаете меня – и идете медитировать. Это противоречиво. Если бы я был греком, я говорил бы с вами, общался на логическом уровне, но не заставлял бы вас медитировать; это глупо. Если бы я был индийцем, не было бы необходимости говорить с вами. Я мог бы просто сказать: «Идите и медитируйте. Какой смысл что-то говорить? Человек должен прийти в молчание». Я – и то, и другое. И я надеюсь, что вы тоже станете и тем, и другим – потому что тогда ваша жизнь очень обогатится, безмерно обогатится. Тогда вы ничего не теряете, тогда вы становитесь одним большим оркестром, тогда все полярности встречаются в вас.

Для греков сама идея «любить себя» была бы абсурдной, они сказали бы – и с точки зрения логики сказали бы правильно, – что любовь возможна только между двумя людьми. Вы можете любить кого-то другого, можете любить даже своего врага, но как вы можете любить себя? Есть только вы, одни. Любовь существует между двойственностями, полярностями; как можно любить самого себя? Для греческого ума сама идея любить себя абсурдна: для любви греческому уму обязательно нужен другой.

Индийский ум, Упанишады говорят: вы любите свою жену не ради жены, вы любите свою жену ради самого себя. В ней вы любите самого себя. Вы любите ее, потому что она дает вам удовольствие, – но глубоко внутри вы любите свое собственное удовольствие. Вы любите своего сына, вы любите своего друга, но не ради них, а ради самого себя. Глубоко внутри ваш сын делает вас счастливым, ваш друг дает вам утешение. Именно этого вы хотите. И Упанишады говорят: на самом деле вы любите самого себя. Даже если вы говорите, что любите других, это только такой способ любить себя, длинный и окольный путь к тому, чтобы любить самого себя.

Индийцы говорят, что другой возможности нет: вы можете любить только самого себя. А греки говорят, что нет возможности любить себя, потому что для любви нужны хотя бы двое.

Если вы спросите меня, я – одновременно и индиец, и грек. Если вы спросите меня, я скажу, что любовь – это парадокс. Это очень парадоксальное явление. Не пытайтесь свести его к одному полюсу; нужны обе полярности. Нужен другой? Но в глубокой любви другой исчезает. Если вы посмотрите на влюбленных, они – двое и одновременно одно. В этом парадокс любви, и именно в этом ее красота: их двое, да, их двое; и все же они не двое, они – одно. Если этого единства не случилось, значит, не случилось и любви. Они могут делать что-то другое и называть это любовью. Но если их все еще двое, а единства нет, любовь не случилась. И когда вы одни, и никого больше нет, тогда любовь тоже невозможна. Явление любви парадоксально. Сначала для нее требуются двое, но в конечном итоге двое должны стать как одно. Это величайшая загадка; это величайшая головоломка.

Если вы кого-нибудь любили, вы поймете, что я имею в виду. Вы знаете, что другой есть другой, но глубоко внутри чувствуете, что нечто соединилось. Это все равно что плыть по морю и встретить остров. Он отделен от континента, да. Но глубоко внутри, под водой, земля одна. Остров соединяется с континентом; он на самом деле не отделен от него. Он отделен, и все же он соединен; именно это и есть любовь.

Так что, если вы спросите меня, я скажу, что любить себя можно, но тогда вам придется разделить себя надвое. Тогда вы сможете стать и влюбленным, и возлюбленным – и любящим, и любимым. И также можно любить другого, но тогда вам придется стать с ним одним целым. Любовь – это что-то такое, что случается между двумя людьми, но когда это случается, их больше не двое, они – одно.

Третий вопрос:

Ошо, один и тот же рассвет, одни и те же сумерки, одна и та же погоня, одна и та же мысль об осознанности, одни и те же разговоры об осознанности, одно и то же, и снова – одно и то же…

Все может быть по-разному…

В определенном смысле, все – одно и то же. Как может быть по-другому? То же самое солнце, одно и то же солнце встает каждое утро, один и тот же рассвет, да, но если смотреть пристально, увидишь ли ты когда-нибудь два одинаковых восхода солнца? Видел ты когда-нибудь одинаковые цвета в небе? Видел ты когда-нибудь одинаковые формы облаков вокруг солнца?

Два восхода не бывают одинаковыми; два заката не бывают одинаковыми. Мир есть прерывающаяся непрерывность – прерывающаяся, потому что в каждое мгновение происходит что-то новое; и все же непрерывность, потому что нет ничего абсолютно нового. Все связано. Обе поговорки правильны… Есть поговорка, в которой говорится: «Нет ничего нового под солнцем»; и другая поговорка, которая, кажется, ей противоречит: «Все ново под солнцем». Обе верны.