Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни Страница 38

В больнице Мюлленберга нам с Амитой выпали очень трудные часы. Времени ни на что не хватало, однако нам все же удавалось кое-как справляться — как и всем интернам в истории человечества. Я начал работать в палатах, готовил больных к осмотру лечащего врача. Собирал подробный анамнез, осматривал каждого пациента, ставил диагноз и был готов объяснить свои выводы, а при необходимости и отстоять. Лечащие врачи быстро понимали, на кого из интернов можно положиться. Я проработал всего два месяца, когда знаменитый врач доктор Пол Джонсон предложил мне незаурядное продвижение по службе: отправил на месяц резидентом в больницу при Университете Ратджерса. Я думал, что уже работаю на износ, но узнал, что там передышек вообще не положено. Например, каждые третьи выходные я работал без перерыва с раннего утра в субботу до позднего вечера в понедельник. За одно рекордное дежурство у меня в приемном покое побывало двадцать два пациента — а параллельно я делал обходы в кардиологии и в реанимации, осматривал больных, писал назначения и делал записи в истории болезни. Меня вызывали в приемный покой каждые несколько минут. Осмотрев и госпитализировав очередного пациента, я не успевал даже присесть, как меня вызывали снова.

Помню, как однажды в приемный покой пришел больной с ногой в гипсе — он жаловался, что ему трудно дышать. В анамнезе у него была астма, а лекарство, которое он от нее принимал, у него кончилось.

– У меня приступ астмы, — сказал он. Однако меня встревожило, что у него может быть легочная эмболия: в иммобилизованной ноге образовался тромб, оторвался и попал в легкое. Это смертельно опасно. Мы сделали снимок, мои подозрения подтвердились, и мы назначили лечение и, судя по всему, спасли больному жизнь. Меня бросало в дрожь при мысли о том, что больные настолько доверяют нашим умениям и суждениям. Это значило, что мне нельзя ошибаться, особенно в ситуации, когда болезнь угрожала жизни. Правда, у интерна всегда есть страховка — ее обеспечивает больничная иерархия: интерн всегда может обратиться за советом к младшему резиденту, у которого опыта больше на год. А тот, в свою очередь, советуется со старшим резидентом, который при необходимости вызывает лечащего врача. К концу года в Мюлленберге я был уже более или менее уверен в своей способности диагностировать у больных самые разные недуги.

Мы с Амитой по следам Дипака перебрались в Бостон, потому что знали, что это Мекка американской медицины, высшая лига. Я получил место младшего резидента в больнице Карни в Дорчестере. Это больница при Университете Тафтса. Амита проходила резидентуру по педиатрии в медицинском центре Св. Елизаветы. Вскоре после того как я стал работать младшим резидентом в Карни, меня позвал один интерн. Его больной жаловался на головную боль, дискомфорт в животе и диарею, и у него была высокая температура.

– Помогите, — попросил интерн. — Мне надо сделать поясничную пункцию и что-то не попасть в субарахноидальное пространство, чтобы взять пробу спинномозговой жидкости.

Я пришел в палату, быстро, но сосредоточенно изучил историю болезни и осмотрел больного. Потом поглядел результаты анализов и поставил диагноз.

– Не нужна ему поясничная пункция, — сказал я. — У него брюшной тиф.

Такого интерн не ожидал.

– Почему вы так думаете?

В Штатах брюшной тиф большая редкость, зато в Индии я видел довольно много случаев. Обожаю таких больных: загадка, которую решаешь при помощи проверенной временем науки.

– Пациент жалуется на диарею, — объяснил я. — У него увеличенная селезенка, высокая температура, а пульс для такого жара довольно низкий. Обычно на каждый градус повышения температуры пульс увеличивается на десять ударов в минуту. А у него гораздо меньше. Это называется относительная брадикардия. Еще у него сыпь — брюшнотифозная розеола — и мало белых кровяных телец. Брюшной тиф, классический случай.

Интерн только головой помотал:

– Его осматривал Лу Вайнштейн!

Доктор Луис Вайнштейн был всемирно известным инфекционистом, его считали богом инфекционных заболеваний. А я был младшим резидентом. Так что я не обиделся, что интерн усомнился в моих словах. Предложил ему сделать кое-какие анализы и посев стула. А сам пошел со своим диагнозом к лечащему врачу больного. Врач попросил меня позвонить доктору Вайнштейну.

Ага-ага. «Здравствуйте, доктор Вайнштейн, я доктор Чопра, младший врач-резидент». В общем, я дозвонился до его кабинета и сказал доктору Вайнштейну, что смотрел этого больного, видел все его анализы и сделал вывод, что это брюшной тиф.

В Индии мне было бы крайне неловко сомневаться в словах столь выдающегося человека, но сейчас самолюбие Луиса Вайнштейна не значило ровным счетом ничего. В трубке помолчали, потом доктор Вайнштейн вежливо спросил у меня, где я учился. Я сказал, что я выпускник Всеиндийского института медицинских наук в Нью-Дели.

– Солидное учебное заведение. А много ли вы наблюдали случаев брюшного тифа?

– Десятки, — ответил я. — У нас были целые палаты инфекционных больных, и у многих был брюшной тиф. — Потом я рассказал, какие запросил анализы, и добавил, что хочу начать курс антибиотиков. Доктор Вайнштейн согласился со мной. На следующий день пришли результаты анализов, и мой диагноз подтвердился. История про младшего резидента, который правильно диагностировал редчайший случай брюшного тифа в Бостоне, распространилась по всей больнице. Моя репутация в Карни взлетела до небес. Я был тем мальчишкой, который дал фору Лу Вайнштейну.

Через несколько лет я подал документы на стажировку в госпитале для ветеранов в Джамайка-Плейн, где Дипак уже был старшим резидентом. Дипак выбрал эндокринологию, а я решил специализироваться в гастроэнтерологии — науке о пищеварительной системе, а точнее — в ее разделе под названием «гепатология», это наука о печени. Я очень увлекался этим предметом еще в институте. Печень — поразительный механизм. Это самый большой орган в организме человека — и мне всегда казалось, что самый интересный: он выполняет примерно пять тысяч разных дел! И справляется с огромным количеством разных сложных функций! Своим коллегам-кардиологам я с полным правом говорил: «Сердце у человека есть только потому, что оно качает кровь, насыщенную кислородом, в печень».

Главой гастроэнтерологического отделения в госпитале для ветеранов был легендарный ученый и клиницист Элиу Шиммель, который после собеседования по поводу стажировки по гастроэнтерологии сказал мне: «Санджив, если у вас те же гены, что и у Дипака, вы приняты». Это был единственный год за всю нашу жизнь, когда мы с Дипаком работали в одной больнице. Как выяснилось, в госпитале Джамайка-Плейн был и третий доктор Чопра — нефролог, специалист по почкам. Персонал постоянно нас путал. Только представьте себе, три доктора-индийца с одной фамилией. Иногда ко мне подходили интерны и спрашивали: «Ну как, доктор Чопра, вы считаете, что у больного гиперпаратиреоз?», и мне приходилось отвечать: «Наверное, вам нужен мой брат, это он у нас по эндокринологической части». Или, наоборот, спрашивали Дипака: «Доктор Чопра, когда вы планируете делать этому пациенту биопсию печени?» На что он отвечал: «Вам, наверное, надо поговорить с моим братом».

Хотя мы работали в одной больнице, нам не приходилось сотрудничать, кроме тех редких случаев, когда мы консультировали одного и того же пациента. Иногда, встречаясь в ординаторской или дома, мы обсуждали самые интересные и сложные случаи — как и с другими коллегами, — но не более.

С каждым годом обучения я все больше доверял своей способности ставить диагнозы даже в самых непонятных случаях. Однако вскоре после приезда в Джамайка-Плейн жизнь преподала мне прекрасный урок и показала, сколько всего о медицинской практике я еще не знаю. В первую же неделю интернатуры по гастроэнтерологии я показывал пациента доктору Шиммелю. Готовился я тщательно, поскольку понимал, как важно зарекомендовать себя с самого начала. Перед тем как рассказывать доктору Шиммелю об этом больном, я сделал рентгеновский снимок брюшной полости, на котором были видны почки, мочевой пузырь и мочеиспускательный канал. Я включил подсветку под снимком — и буквально секунду спустя доктор Шиммель сказал: «Постойте». И, не мигая, глядел на снимок с полминуты.

– Санджив, этот больной заядлый курильщик и алкоголик. У него диабет. В детстве он переболел полиомиелитом. Ему нужно удалить желчный пузырь.

Я остолбенел.

– Эли, вам что, его уже показывали? Кто?

К этому моменту я уже начал привыкать к тому, что даже светил в американских больницах интерны называют по имени, запанибрата, хотя мне по-прежнему было неловко.

– Никто, — ответил он.

– Неужели все это видно по одному снимку?!

Тогда он все мне объяснил:

– Диафрагма у него уплощенная, легкие чрезмерно расширены. Это признак курильщика — эмфизема легких. Вижу кальциноз предстательной железы, значит, у него хронический панкреатит — это из-за алкоголя. У него асептический некроз головки бедренной кости и кифосколиоз — последствия перенесенного полиомиелита.