Элизабет Кюблер-Росс - Жизнь, смерть и жизнь после смерти. Что нам известно? Страница 4

Правильно жить — означает в полном смысле этого слова учиться любить. Я была накануне очень взволнована, когда один из докладчиков процитировал: «Вера, надежда, любовь; но любовь из них больше»[1]. В Швейцарии по достижении шестнадцати лет каждый проходит обряд конфирмации и получает изречение из Библии, которое должно сопровождать его по жизни. Так как мы с сестрами были тройней, то искали изречение, которое подошло бы нам всем. Выбрали вышеназванное. И на меня выпало слово «любовь». Поэтому я и должна теперь с вами беседовать о любви. Под любовью я понимаю и жизнь, и смерть, так как они — одно и то же. Я пришла в этот мир как «нежеланный ребенок». Не потому, что мои родители не хотели детей, напротив, они тосковали по девочке, однако по хорошо развитой, десятифунтовой девочке. Они не рассчитывали на тройняшек. Когда я появилась на свет, то весила только два фунта и была очень уродлива. У меня не было волос, и я была для своих родителей, наверное, очень большим разочарованием. Через пятнадцать минут родился второй, и еще через двадцать минут пришел в мир третий ребенок, который весил шесть с половиной фунтов. Наши родители были, наконец, счастливы, но все же они предпочли бы двоих из нас вернуть обратно.

Я верю, что ничто в жизни не бывает случайным. И совершенно точно не случайна данность моего рождения. Мне внушили чувство, что двухфунтовое «ничтожество» должно изо всех сил доказывать — оно достойно того, чтобы жить. Я должна была особенно тяжело работать, подобно слепым, которые верят, что должны трудиться в десять раз усерднее, чтобы не потерять свое рабочее место.

Когда заканчивалась Вторая мировая война, я была очень юной. И чувствовала огромную потребность сделать что-то для этого мира, так ужасно разрушенного войной. Я дала себе клятву, что после окончания войны отправлюсь в Польшу, чтобы там оказывать первую помощь и помогать всем нуждающимся. Я сдержала свое обещание. И там было положено, как я думаю, начало моей дальнейшей работы, которая должна была связать меня с умиранием и смертью.

Я собственными глазами видела концентрационный лагерь. Видела вагоны с детской обувью и такие, которые были битком набиты волосами жертв. Такие волосы транспортировали в Германию, чтобы набивать ими подушки. Если ощутить дух концентрационного лагеря и увидеть крематории собственными глазами, и если при этом быть таким юным, как я тогда, то после подобного переживания невозможно остаться прежней. Антигуманность, которая была мною увидена, существует во всех нас. Каждый из живущих в этом пространстве, способен стать нацистским чудовищем.

С тем, что «черная» сторона есть у каждого из нас, вы должны согласиться. Так же как и каждый в этом пространстве способен стать матерью Терезой, если вы знаете, кого я имею в виду. Это одна из моих главных святых, женщина из Индии, которая подбирает детей и взрослых, умирающих и голодающих на улице. Она убеждена, что стоит жить для тех, кого она сможет обнять хотя бы на пять минут и охватить своей любовью. Это удивительная человеческая душа. Я желала бы, чтобы вы имели возможность встретить ее. (Я знакома с ней.)

До того, как приехать в Америку, я работала в Швейцарии сельским врачом и вряд ли была очень счастлива. Я, собственно, подготавливала мою жизнь к тому, чтобы ехать в Индию и там — как Альберт Швейцер в Африке — работать врачом. Однако за два месяца до запланированного отъезда мне сообщили, что «индийский» проект рухнул. И вместо джунглей Индии я приземлилась в каменных джунглях Нью-Йорка после того, как вышла замуж за американца, который привез меня туда, где я меньше всего мечтала оказаться. И это также не было случайностью. Легко переехать в город, который любишь. Но переехать в город, к которому не чувствуешь совсем никакой тяги, это экзамен, необходимый для того, чтобы твердо уяснить: действительно ли человек занимается тем, что он считает целью своей жизни.

Я получила должность врача-психиатра в государственном госпитале Манхэттена, который представлял собой ужасное место. Я тогда мало разбиралась в психиатрии и чувствовала себя очень одинокой и жалкой. Кроме того, мне не хотелось делать несчастным еще и своего мужа. Тогда я целиком и полностью посвятила себя пациентам. Я идентифицировала себя с их неудачами, одиночеством и отчаянием. И однажды пациенты начали доверять мне и делиться своими чувства. И внезапно я заметила, что не одинока. Два года я не занималась ничем другим, как только жила и работала с этими пациентами. Чтобы разделить их одиночество, я праздновала с ними каждый праздник, была ли это Ханука, Рождество, Песах или Пасха. Я знала, как уже было сказано, мало о психиатрии, особенно о теоретической стороне вопроса, которая в моей работе врача была мне действительно необходима. Мы с пациентами из-за моего недостаточного знания языка вряд ли хорошо понимали друг друга, но испытывали взаимную привязанность. Да, мы действительно любили друг друга. По прошествии двух лет девяносто четыре процента всех моих пациентов были выписаны из госпиталя и смогли жить самостоятельно. Многие из них занялись собственным делом и стали вполне приспособленными к жизни людьми. Речь идет о так называемых «безнадежных шизофрениках»!

Я пытаюсь вам объяснить, что, хотя знание необходимо, одно оно никому не может помочь. Если вы не будете применять ваш разум и сердце, то не поможете ни единой человеческой душе. Эту правду я узнала от одного так называемого «безнадежного душевнобольного». Во время всей моей работы с пациентами, были ли то хронические шизофреники, дети с сильной задержкой развития или умирающие, я обнаружила, что каждый из них исполняет свою миссию. Каждый из этих больных мог не только учиться и принимать от вас помощь, но и мог сам стать вашим учителем. Это относится как к душевнобольным детям, которые имеют уровень развития шестимесячных, так и к безнадежным шизофреникам, которые на первый взгляд могли казаться подобными животным. Но все же лучшими учителями в этом мире являются умирающие пациенты.

Умирающие, если найти время посидеть у их постели, обучат нас фазам умирания. Мы видим, как они проходят через стадии ярости, отчаяния и торга, спорят с Богом и даже отказываются от него на некоторое время. Они ведут переговоры с Ним и впадают затем в тяжелейшую депрессию. Но если преданный человек помогает им с любовью, тогда умирающие могут достигнуть состояния принятия. Но все это не имеет ничего общего с собственно фазами умирания. Мы называем их «фазами умирания» из-за недостатка лучшего описания. Если человек теряет друга или подругу, если он теряет работу, или если ему нужно оставить дом, в котором были поведены пятьдесят лет жизни, или он лишается своего волнистого попугайчика или контактных линз, то проходят через такие же ступени. В этом, как я думаю, и есть смысл того, почему мы страдаем. Каждое страдание — это основа роста.

Большинство людей видят в тяжелых жизненных условиях, которыми их проверяет Бог, проклятие, наказание, нечто безусловно негативное. Если бы только человек смог понять: ничего из того, что он встречает на своем пути, не является негативом, я подчеркиваю — совсем ничего! Все удары судьбы, опыт страдания и самые большие потери, через которые приходится пройти, а также все вещи, о которых задним числом говорят: «Если бы я об этом знал заранее, я бы не поверил, что смогу это перенести», — это все лишь подарки. Мы можем ту боль, которую нам причиняет судьба, и наши страдания сравнить с ковкой раскаленного железа. Это возможность, которая дается каждому, чтобы духовно расти. Это единственная причина нашего существования на Земле. Нельзя расти духовно, если проводить все время в чудесном цветнике. Рост связан с болью и потерями. Растут не тогда, когда прячут свою голову в песок, а когда боль принимают не как проклятие или наказание, а как подарок, позволяющий справиться с определенной задачей.

Хочу рассказать вам об одном клиническом случае. В одной из групп психологической поддержки, которую я вела, оказалась молодая женщина. Когда она родила второго ребенка, девочку, о которой давно мечтала, ей сообщили, ничего толком не объяснив, что ее ребенок является душевнобольным и умственно отсталым, и она врядли когда-либо сумеет установить с ним контакт. Муж оставил ее, узнав о болезни ребенка. Она чувствовала себя одинокой, брошенной со своими сильно нуждающимися в помощи и полностью зависящими от нее детьми, без средств к существованию.

Сначала женщина все энергично отрицала и не могла даже произнести слово «душевнобольной». Затем она обратила весь свой гнев на Бога. Она проклинала Его, потом сомневалась в Его существовании, до тех пор, пока не начала поносить Его, используя самые грубые словами. Затем она попыталась договориться с Ним. «Если мой ребенок сможет хоть чему-нибудь научиться, если он, по крайней мере, станет понимать, что я его мать, тогда я…» И, наконец, она поняла глубокое значение того, почему ей необходимо было родить этого ребенка.