Виталий Сундаков - Бумажный посох. Буквоводство по эксплуатации судьбы Страница 4

Явились все известные придуманные Боги к Богу непридуманному, и потому непознанному, и взмолились:

– Дай людям ещё одну возможность стать людьми. Найди способ объяснить блуждающим по жизни их заблуждения.

И сказал Отец Небесный (далее ОН):

– Кому и чему могут внять существа, не сотворящие, а значит не созидающие;

не ведающие, а потому не знающие;

не верующие, а оттого не верящие;

боящиеся потерять то, что не приобретали по своей воле, но стяжающие то, в чём вовсе не нуждаются;

без устали уничтожающие вокруг то, что давало им жизнь, и тем преобразующие дсизнь в погибель свою.

И ещё сказал:

– Не я, но они, измыслили и торжественно вручили себе ужасные болезни и страдания. Они сами создали немыслимые пороки и возвели их в ранг приемлемых норм, а затем и выдающихся достоинств, имя которым – расчеловечевание.

Это они исступлённо придумывали изощрённые преступления, чтобы неустанно карать ими себя и своих потомков, восклицая:

– За что, о, Боже?

И тогда просили ЕГО Боги:

– Научи, как донести людям, зачем они рождены людьми?

И ответил ОН:

– Найдите мне тех из людей, кто использовал бесценный дар жизни осознанно и бережно. Кто, из всех живущих, был ближе других к истине бытия. Кому, из существующих прежде, люди верили больше, чем остальным. И пусть их будет трое. И пусть они будут мужеского пола, потому что мужи, но не жёны, большей виною повинны в разрушении сотворенного мною.

Я же найду одного из других сам.

И сберём их вместе, вне придуманного ими времени.

И будут умеющие говорить, учиться слушать. А, научившись слушать других, смогут говорить и с собою.

И когда станут они говорить, вы станете запоминать ими сказанное. Но мне покажете лишь записанное вами, а значит то, что не сочли главным. Потому что главное не может быть написанным.

Все лучшие книги были созданы людьми, сумевшими расслышать богов. Но не было книги, которую написали бы боги, слушающие людей. Пусть появится. И пусть итог замысла моего будет пока не ведом и мне.

Проявились боги повсюду. Ветрами промчались они сквозь все времена, чтобы найти тех трёх, из живших прежде, которым обязательно поверят остальные. Но сомневались боги: смогут ли люди быть услышанными людьми?

«И троих, живших, накануне конца, выбрали боги для НЕГО.

И выбрал ОН (сам) одного, жившего раньше трёх».

День минус первый

«Троих., живших в разное время, выбрали Боги…»

Жил-был на свете Сказочник. То есть, он и жил, и был, что бывает на свете не со всеми людьми и не очень часто. Потому что, как вы знаете из русских народных сказок, можно жить, но не быть, а можно быть, но не жить. Так вот, был он человеком добрым, и не только с теми, кто делал ему добро, но и с теми, кто не делал зла другим. Сказочник не только пересказывал-показывал людям издревле существующие сказки всего мира, но и сотворял свои. Однажды, заново выдумывая из ромашкового поля старую былину, наткнулся он по обыкновению на обыкновенную мысль. Словами эту мысль можно выразить так: самая первая сказка, сложённая и рассказанная неведомо кем, когда и кому, – это и есть тот самый родник, породивший миллионы былинных ручьёв, тысячи мифологических рек, сотни религиозных морей и величайшие океаны главных религий мира.

Приняв эту мысль как свою, стал сказочник отныне жить заветной мечтою, – найти эту самую первую сказку на планете, чтобы рассказать её всем людям.

А ещё посещал этот свет поэт. Делом его жизни было найти и произнести всем людям то самое слово, которое было первым и содержало в себе весь смысл непроизнесённого. Ведь без первого слова никогда бы не было слова второго, а без второго – слова главного – последнего.

А ещё жил на свете путешественник, который знал не понаслышке, что дорога служит идущим, путь предназначен для шествующих, а тропа существует для ищущих. И поэтому была у путешественника ясная цель – найти самую первую тропинку на планете, чтобы показать её всем ищущим людям. Потому, если один прозрел, то и многие увидели. Если многие изведали, то и мир обрёл.

«И выбрал ОН (сам) ещё одного».

Тот избранный, пока был он на свете, жил под именем Варвар. И был он великим Воином, и от этого знал лучше других, что ни одно из множества знаний не может быть истинным. Поэтому, жил воин без всякой мечты и цели. Он не был привязан к пище, крову, вещам, делам, к земле и людям; он был свободен от чужой воли и собственных привычек. Он отказался от гордости и лишил себя желаний.

Он ничего и никого не любил, и поэтому никого и ничего не страшился.

Какой он? Он не мечтает и не сожалеет, не надеется и не ликует. Даже боги завидуют ему. Он победил всех своих внутренних близких врагов и отгородился от всех внешних заклятых друзей. Чувства его укрощены. Удел его – служение судьбе.

Поэтому взяли боги Сказочника, Поэта и Путешественника.

Поэтому взял ОН Воина…

И взяли они сами – Путь. И был он как Бой. И ждал их после Боя Суд. И, может, потому назван был Путь «Суд Бою» (судьбою).

И так были зашифрованы первые строки их старо-новых судеб.

День минус второй

У настроения погода № Вечность.Зелёный ветер заблудился в бороде.И радуга клубком у ног свернулась.И с криком падают снежинкина цветы.Смолой горячий лёд течётк вершинам.И запах слова, и горечь мёда,и сладость перца.И Бог заглядывает в сердце.И я переступаю горизонт…

Сказочник, Поэт и Путешественник обнаружили себя у подножья костра, сидящими под колючими звёздами. Чёрный ветер раздавал им неравные порции горячего дыма, срывая их как цветочные лепестки с бутона разноцветного пламени.

Общий, доселе им неведомый страх не ослаблял цепких объятий. Каждый лихорадочно думал: что произошло? Как это случилось? Что же мне сейчас делать?

Последний вопрос был последним и по степени важности. Приемлемый ответ на него уже нашли для себя все. И поскольку ответ этот пока устраивал каждого, его можно было считать условно правильным. Общий смысл этого ответа был следующим: «Ничего не делать, ждать, в надежде получить ответ на первый, самый любопытный для людей вопрос: что произошло?»

Никто не испытывал голода и жажды, боли и холода, усталости и необходимости в срочных действиях. Отсутствие понимания было единственной, но едва выносимой потребностью, впервые столь сильно захлёстывающей сознание каждого чудовищной первородной пустотой.

Все молчали, надеясь, что первые фразы любого из заговоривших, объяснят если не всё, то главное. Говорил лишь огонь. И к голосу пламени примешивался едва слышимый запах морского прибоя.

Вдруг озарилось небо ярким. Прогремело над. И увидели трое идущего с горы Воина. Огромен, но лёгок в поступи. Вот уже и меч при нём виден. Шрамы на лице. Подошёл. Встал близко. Настолько, что теперь о них можно было сказать не трое и один, а четверо.

Всё, о чём они молчали теперь вчетвером, слышал огонь.

То, что огонь – живое существо – ни живым, ни мёртвым сомневаться не приходится. Жизнь огня похожа на жизнь людей. Даже его рождение и смерть тому свидетельство. Жизнь искры рождается от удара камня о камень (тела о тело) или, например, от концентрации света (любви). Но искре и лучу, из которых может взрасти настоящий огонь, как и младенцу, нужны особые условия и нежная пища.

Намеривающийся создать огонь, должен прежде создать условия, необходимые для жизни огня, и лишь затем добыть, вызвать его к жизни. И тогда огонь станет служить тому, кто подарил ему жизнь. Он может полыхать, гореть ровным пламенем, или тлеть и чадить. Но свою яркую, пламенную жизнь, порождает лишь сам огонь.

Часто, разгорячившись, огонь становится нечаянным, бесконтрольным и очень опасным. Как и жизни многих людей, про которых можно многое рассказать. Но что можно рассказать про бессмертный огонь? Привычно умирая, он отдавал своё горячее дыхание. Словом, просто горел и слушал. А мы знаем, как трудно не прислушиваться к чужому шёпоту, а особенно к тому, чего не хочешь слышать…

Пред лицом

Лучше всех путешествует тот, кто путешествует, не сходя с места.

…И бродили они по безвременью странной планеты, останавливаясь там, где застигла их ночь, усталость или случай. Но, даже сидя вкруг остывающего кострища, они продолжали своё путешествие.

Часто, глядя в пламя первородного огня, могли они видеть всех людей странной планеты одновременно. Но разглядеть одного, – где бы, когда бы и кем бы он ни был, – как всегда, было преочень непросто…