Бхагаван Раджниш (Ошо) - Свобода. Храбрость быть собой Страница 4

Это действительно проблема: отец никогда не может быть абсолютно уверенным; знает только мать. Но отец создавал все возможные преграды к тому, чтобы женщина могла свободно передвигаться, чтобы она могла сталкиваться с другими мужчинами. Все возможности и все двери были закрыты.

Не случайность то, что только старые женщины ходят в ваши церкви и храмы, потому что веками это было единственное место, куда им разрешалось ходить. Женщине можно было ходить в церковь, потому что было прекрасно известно, что церковь защищает семью. Церковь прекрасно знает, что, как только не станет семьи, не станет и церкви. И церковь, конечно, – это последнее место, где могут случиться какие бы то ни было романтические встречи. Против этого были приняты все меры предосторожности. И одна из гарантий – священник должен был быть безбрачным, он безбрачен, он против секса, он против женщин, в разных религиях, в разных формах.

Джайнский монах не может касаться женщины; фактически, женщина не должна приближаться к джайнскому монаху даже на расстояние восемь футов. Буддистскому монаху не разрешается касаться женщины. Есть религии, которые не позволяют женщинам входить в свои религиозные места, или там ставят перегородки, чтобы их отделить. Мужчины занимают главную часть храма или мечети, женщинам отведен небольшой, но отделенный перегородкой уголок. Мужчины не могут даже их видеть; встретить кого-либо невозможно.

Многие религии, например, ислам, закрывали лица своих женщин. Лица мусульманских женщин стали бледными, потому что они никогда не видят солнечного света. Их лица закрыты, их тела закрыты, как только возможно. Женщина не должна получать образование, потому что образование дает людям всевозможные странные мысли. Люди начинают думать, люди начинают спорить…

Женщине не позволялось иметь оплачиваемую работу, потому что это означает независимость. И таким образом она была отрезана со всех возможных сторон, и по одной простой причине: чтобы мужчина мог быть уверен, что его сын – действительно его сын. Те, у кого было действительно много власти, – например, короли, – кастрировали слуг мужского пола, потому что они жили во дворце, работали и служили другим. Их приходилось кастрировать, иначе была опасность… И опасность была, потому что у каждого императора были сотни жен, многих из которых он никогда не видел. Естественно, они могли влюбиться в кого угодно. Но только кастрированные мужчины допускались во дворец, чтобы, даже если женщины влюблялись, они не могли создавать детей. Это было самое главное.

Семья должна исчезнуть и уступить место коммуне. Коммуна подразумевает, что люди собирают всю свою энергию, все деньги, все, что у них есть, в один резервуар, который позаботится о людях. Дети будут принадлежать коммуне, поэтому не будет речи об индивидуальном наследовании. И если сложить в один резервуар всю энергию, все деньги и все ресурсы, каждая коммуна может быть богатой, и каждая коммуна может наслаждаться жизнью в равной мере.

Как только индивидуальности начнут расти, и коммуны станут расти бок о бок, общество исчезнет, и с обществом исчезнут все беды, этим обществом созданные.

Я приведу вам один пример.

Только в Китае две тысячи лет назад был совершен революционный шаг. Он состоял в том, что пациент платил доктору, только если оставался здоровым. Если пациент заболевал, доктору платить было не нужно. Это кажется очень странным. Мы платим доктору, когда больны, и он снова делает нас здоровыми. Но это опасно, потому что вы делаете доктора зависимым от своих болезней. Болезнь становится его заинтересованностью: чем больше людей болеет, тем больше он может зарабатывать. Он становится заинтересованным не в здоровье, а в болезни. Если все будут оставаться здоровыми, тогда доктор окажется единственным больным!

Китайцы выдвинули революционную, практичную идею того, что каждый человек платит своему доктору, пока остается здоровым. Доктор получает оплату каждый месяц. В обязанности доктора входит поддерживать людей в здоровом состоянии – и естественно, он это делает, потому что ему за это платят. Если человек заболевает, доктор теряет деньги. Когда возникают эпидемии, доктор разоряется.

Прямо сейчас ситуация противоположна. Я слышал одну историю.

Доктор пришел к Мулле Насреддину и сказал:

– Ты мне не заплатил, а я много раз приходил и напоминал тебе, что вылечил твоего ребенка от оспы, но ты не слушаешь.

– Это ты не слушаешь, – сказал Мулла, – но лучше послушай, иначе я обращусь в суд.

– Странно… – сказал доктор. – Я вылечил твоего ребенка.

– Да, я знаю, – сказал Мулла, – но кто распространил эпидемию по всему городу? Мой ребенок! Поэтому все деньги, которые ты на этом заработал, ты должен разделить со мной.

Он был прав. Его ребенок сделал огромную работу, и с того дня доктор никогда больше не приходил просить денег. Довод Муллы был правилен. Доктор хорошо заработал на эпидемии.

Но такая система совершенно неправильна. Коммуна должна платить доктору за то, чтобы он поддерживал в коммуне здоровье, и если кто-то в коммуне заболевает, доход доктора падает. Таким образом, дело доктора – здоровье, не болезнь. И вы можете увидеть различие: на Западе профессия доктора называется «медициной», что связано с болезнью. На Востоке она называется «Аюрведой», что означает «наука жизни» – не болезни. Основным делом доктора должно быть то, чтобы люди жили долго, чтобы люди были здоровыми, целыми, и платить ему нужно именно за это. И каждая коммуна может легко позволить себе иметь доктора, водопроводчика, инженера – все необходимые службы. Ответственность и забота об этом лежит на коммуне, и люди, служащие коммуне, должны сменяться, чтобы снова не возникал силовой центр.

Управляющий комитет коммуны должен постоянно меняться; каждый год должны приходить новые люди и уходить старые, чтобы ни в ком не вырабатывалось привыкания к власти. Власть – самый худший из наркотиков, вызывающий в людях привыкание; он должен даваться, но очень небольшими дозами и ненадолго. Пусть индивидуальность растет, и пусть растет коммуна.

Но пока, забудьте все об обществе; не боритесь с ним. Не имейте ничего общего с обществом; пусть общество продолжается, как есть. Если оно хочет жить, ему придется изменить форму, структуру. Если оно хочет умереть, пусть умирает. От этого не будет никакого вреда. Мир перенаселен; он нуждается только в одной четвертой своего населения. Поэтому старые прогнившие головы, которые не могут постичь ничего нового, которые абсолютно слепы и не могут видеть, что их действия вредны и ядовиты… если они решат умереть, пусть тихо умрут. Не беспокойте их.

Я не учу вас быть революционерами. Я хочу, чтобы вы были очень безмолвными, почти подпольными преобразователями. Потому что все революции потерпели поражение… теперь единственный возможный способ – сделать все так тихо и мирно, чтобы преобразование могло случиться.

Есть вещи, которые могут случиться только в молчании. Например, если вы любите деревья, вы не должны каждый день выкапывать молодой росток, чтобы посмотреть на его корни; иначе вы его убьете. Корни должны оставаться скрытыми. В молчании они продолжают делать свою работу.

Мои люди должны быть точно как корни: в молчании продолжать делать свою работу, изменять себя, изменять любого, кто в этом заинтересован; распространять методы, которые могут повлечь изменение; создавать небольшие озера, небольшие группы, небольшие коммуны и где только возможно – большие коммуны. Но пусть все это происходит очень безмолвно, не поднимает никакого шума.

Индивидуальность может существовать, только если общество умирает; эти две вещи сосуществовать не могут. Пришло время обществу умереть, и мы найдем новые способы общности, которые не будут формальными, в которых будет больше от сердца. Семья это предотвращает. Семья очерчивает границу вокруг каждого ребенка. Она говорит: «Я – твой отец, поэтому люби меня. Я – твоя мать, поэтому люби меня. Это – твоя семья. Если есть необходимость, пожертвуй собой ради семьи». Та же самая идея проецируется в большем масштабе в виде нации: «Это – твоя нация. Если ты ей нужен, пожертвуй собой». Семья, общество, нация… это одна и та же идея, становящаяся больше и больше.

Поэтому основная моя критика приходится на семью. Семья – это коренная причина всех наших проблем. Наша бедность, наша болезненность, наше безумие, наша пустота, наша жизнь без любви – семья всему этому причиной. И семья – причина всей нашей обусловленности. С самого начала она начинает обусловливать ум: «Ты – еврей, ты – христианин, ты – индуист, ты – то или другое», – а бедный ребенок даже не понимает, что за ерунду вы говорите.

Я слышал о раввине и епископе…

Они жили напротив друг друга и, естественно, постоянно во всем соревновались. Дело шло о престиже религии.

Однажды утром раввин увидел, что у епископа появилась новая машина. Он спросил: