Александр Рей - Буквоед Страница 4

– Нигде больше так здание не поддается встряске. Сидишь здесь и чувствуешь поезда всем телом. Сам не знаю, почему я с самого детства люблю поезда и вокзалы.

– Стоит всего часок посидеть на вокзале, будешь обеспечен материалом для любой истории на неделю вперед, – делился я опытом с Лешей, когда мы уже шли к остановке. Как выяснилось, он жил в другом конце города, но садиться нам было вместе. – Представляешь, сколько здесь характеров, образов, эмоций и настроений? Любого из своих героев легко можно наполнить любыми чертами.

– А истории тоже здесь взять можно?

– О чем писать? Сюжет ты имеешь в виду? – уточнил я.

– Да…

– Хм… можно конечно здесь. Хотя вокзал – это не совсем подходящее место. Если тебе нужны истории, садись в поезд и двигайся куда глаза глядят.

– Почему поезд?

– Потому что ближе и надежнее случайного попутчика ты никого не найдешь. Люди открываются, только дай повод. Дорожные байки самые правдивые, настоящие. Судьбы людские под стук колес и стограммовку выкладываются на столик, между курицей, вареной картошкой и солью в спичечном коробе. Я когда раньше истории для статей искал, так и делал – садился в поезд и…

– А сейчас?

– А сейчас мне это уже не надо. Истории сами меня находят.

Как это ни удивительно звучит, но я прославился статьями, в которых напрочь отсутствует мое и чье бы то ни было мнение. Как такое возможно? – сам себя я спрашиваю до сих пор. В мире журналистики каждый пытается заработать себе побольше авторитета, именно ради того, чтобы мнение среди людей имело свой вес. У нас ведь как – чем весомее человек, тем больше за его слова платят.

Но я, с самого начала начав писать обзоры, понял, что суждения и выводы мне самому мешают «зрить в корень» и «отделять зерна истины от плевел».

Как-то раз, кажется, тогда я был на втором курсе, я впервые выполнил задание в той самой манере, которой остаюсь верен до сих пор. Просто описал событие, пропустив через себя, и выплеснул на бумагу не в виде общепринятой безжизненной официальщины – «Гражданин Н. в ночь на 12-е августа сего года, в районе Китай-города», а с чувствами непосредственного свидетеля событий. Хотя, конечно, о криминале я никогда не писал. Людям важны только они сами, что вполне нормально. А свои статьи я всегда пытался писать непредвзято, чтобы каждый смог увидеть себя и самостоятельно выстроить собственное мнение.

А иначе для чего мне нужны все эти “подзарядки” и ощущения, за которыми я охочусь на вокзале? Туда я прихожу уже с готовой историей, о которой собираюсь писать. Иногда с несколькими. На этом этапе я имею общую информацию о происшествии. Если его записать именно в таком виде, то получится та самая безэмоциональная ерунда, в которой не изъясняются, а плюются в казенных учреждениях. Ее нужно зарядить жизнью, пропустить через душу. А как я это могу сделать, как могу искренне написать, например, о чужой трагедии, если сам ее не пережил? Вокзал и нужен, чтобы соприкоснуться с проявлением человеческого.

В момент, когда время и пространство расщепляется передо мной, я начинаю думать о той истории, которую мне предстоит поведать людям. И происходит удивительная вещь: из огромного, хаотично болтающегося потока разных ощущений выделяются отдельные составные, которые, соединяясь, позволяют мне стать соучастником этих событий. Это больше всего похоже на разбросанные по полу кусочки мозаики из отдельных голосов, шорохов, запахов, цветом и предметов. Некоторые из них выделяются схожестью форм. У меня в воображении они соединяются воедино и получается, например, образ человека. Вот на что это похоже.

Такое вот странное действо помогает мне по-настоящему пережить и прекрасные, и ужасные моменты. Побочных эффектов всегда два. Слезы – отчего люди обходят стороной мужчину с застывшим взглядом и реками вод из глаз. Второй минус – это кошмары. Когда по субботам хожу на “зарядку” к поездам, толком выспаться не получается. Зато уже к вечеру понедельника, иногда вторника, очередная статья полностью готова. Очередная и единственная в своем роде.

Еще толком не отойдя после “видений”, я сразу делаю пометки в блокнот. Скажем так, записываю порядок составления мозаики, где какой кусочек должен находиться. Пью кофе. И затем неспешно отправляюсь домой. Впереди меня ждет кропотливая работа.

В своей съемной квартире я запасаюсь стопкой идеально белых листов. Беру любимую перьевую ручку, всю облупленную от частого использования. Кладу перед собой блокнот с пометками. Включаю заранее подготовленный трек-лист… И начинается магия…

Мне хватает лишь перечитать заметки, как все увиденное в зале ожидания заново оживает, наполняя комнату вокруг меня яркими образами. Даже еще отчетливее, чем прежде, я слышу разговоры людей до и во время происшествия. Вижу эмоции на их лицах. Ощущаю жару солнечных лучей или уколы морозного воздуха. Бывает, что дождь касается моей кожи. Я вижу, как матери пытаются вымолить жизнь своих детей, баюкая их опустевшие тела. Вижу, как пронзает ужас плачь стариков, вдруг осознавших, что виноваты в воспитании не людей, а чудовищ. Прямо передо мной взрослый мужчина с веревкой на шее может решать – бороться и постараться победить, или сдаться, навсегда лишив себя покоя…

Сколько человеческих судеб, столько и трагедий, и минут счастья проходит сквозь меня. Ведь человек – это не только страдание. Создание новой жизни, преодоление страха, достижение мечты, наслаждение спокойствием – все это тоже часть жизни.

Я пишу без устали и пищи, не позволяя себе отвлекаться. В эти дни я схожу с ума. Выбившись из сил, я засыпаю изнеможенным, изъеденным кошмарами. Просыпаюсь, чтобы вновь взяться за ручку на долгие часы пролетающие секундами. И так – пока не иссякну.

Когда поставлена финальная точка, окруженный разбросанными листами бумаги, я падаю мертвецом на пол, чтобы там же и уснуть. Через какое-то время, проснувшись, я или перебираюсь на кровать, или иду к холодильнику, заталкиваю в себя пищу, запиваю водой, чтобы потом сразу впасть в спячку.

В общей сложности я сплю от двух до трех суток иду в душ, пробегая мимо зеркала с закрытыми глазами. Очень долго отмокаю, затем бреюсь – и потихоньку начинаю походить на себя, сильного, гордого, молодого (в душе).

Удивительно, как я в таком нещадном для тела ритме умудряюсь мало того, что чувствовать себя, но и выглядеть неплохо. Однако жена все равно от меня ушла, и теперь, я думаю, любому понятно, почему она так поступила.

После составления черновика, наступает следующий шаг. От двенадцати до двадцати четырех часов у меня уходит на то, чтобы из этого моря записей составить что-то более-менее похожее на осмысленный текст. Сначала я перечитываю черновики и помечаю то, что наиболее ценно. Все, что выделил, я переношу на компьютер и формирую в основу статьи. И уже заключительным шагом я отшлифовываю слог.

Вот это уже можно отсылать редактору. Захожу на е-мейл, где вечно толкаются предложения о публикации различных изданий. Всегда выбираю наугад. Буквально ткнув пальцем в монитор ноутбука. Платят везде приблизительно одинаково хорошо. Плюс основной доход от перевода. Любую мою статью переводят сразу после выхода в первом издании. Кажется, мою статью прочитают около шестидесяти стран. В субботу утром я разбираю материал с присланными историями, выбирая ту, что мне больше подходит, ту, что смогла меня чем-нибудь зацепить.

А ближе к вечеру вновь отправляюсь на вокзал за новой дозой вдохновения.

В нашу очередную, ставшей традиционной встречу, Леша попросил показать ему какой-нибудь из моих черновиков.

– Зачем? – удивился я.

Он был в форме – как раз в эту субботу у него выпало дежурство и вместо обеда он сейчас сидел со мной.

– Мне кажется, должно быть любопытно, почитать Ваши истории в развернутом виде?

– В “развернутом”? – мне было непонятна его формулировка.

– Ну, до читателя обычно доходит самое основное, то что Вы из всего написано оставляете. Сколько обычно листов вы исписываете? Десять? Двадцать?

– По разному бывает, – задумался я, силясь вспомнить. – Но иногда больше полусотни получается.

– Ого! – восхитился Леша. – Это ж целые рассказы! Сколько ж там интересного должно быть! Их, наверное, как отдельные сборники рассказов и повестей издавать можно. Я бы обязательно купил! – уверил он.

– Никогда об этом не думал. Но если хочешь почитать, для тебя подберу какую-нибудь из записей.

– Очень хочу! Мне на самом деле интересно, на что они в оригинале похожи. Я, как и все Ваши читатели, вижу три-четыре процента из написанного. Ваши истории полны настоящих переживаний, на которые способен только Человек. И на нескольких страницах журнала со статьей хранятся эти самые переживания “высокой плотности”. Они сгущены до предела. В каждой строчке часть жизни. Поэтому, читая их, можно захлебываться слезами и уже через мгновение смеяться истерическим хохотом… Вы пишете истории несколько дней практически без остановок, а на его чтение в журнале уходит не более пятнадцати минут…