Сергей Мальцев - Невидимая битва Страница 4

"…Я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивленная такою пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызвала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном…"

Это письмо было написано в двух экземплярах, Геккернам и для друзей, чтобы предать огласке после дуэли, независимо от ее исхода. И тут же он пишет письмо Бенкендорфу, где излагает подробно историю дуэли – ухаживания Дантеса, анонимки, вызов на дуэль, отсрочка, сватовство – и свое убеждение, что автор диплома от "ордена рогоносцев" Луи Геккерн. В этом письме Пушкин не жалуется, а дает отповедь клевете: "…не могу и не хочу предоставлять кому бы то ни было доказательств того, что утверждаю" [20].

Но, оказывается, и это еще не конец. До самой дуэли целых два месяца.

Жуковский убеждает поэта воздержаться от рокового шага, и письма остаются лежать неотправленными. Потом их обнародуют друзья Мастера, уже после его смерти. ‹ a Мальцев С. А., 2003 ›

Очередной инициативой Жуковского была встреча Пушкина с царем. На ней поэт дает самодержцу российскому обещание не затевать больше дуэлей ни под каким предлогом.

Через Екатерину Гончарову-Геккерн Жорж и Луи Геккерны узнают об этом обещании, и все повторяется снова по тому же сценарию. На публике они – счастливое семейство, ищущее искреннего общения и примирения с семьей Пушкиных, Пушкин же всегда отвечает, что не желает иметь никаких отношений с ними, чем приводит друзей и знакомых в недоумение, ведь ситуация теперь приобрела черты благопристойности. Поддержанный сочувствием со стороны общества и "нейтралитетом" со стороны друзей поэта Дантес принимается еще энергичнее ухаживать за его женой. Всем он доверительно сообщает, что "женился, чтобы спасти честь госпожи Пушкиной" [21], и слухи о любовном романе, проходя круг за кругом через все салоны и будуары, крепнут и раскрашиваются новыми подробностями.

Положение летописца деяний Петра Великого становится все более невыносимым. Княгиня Мещерская, приехавшая в Петербург в декабре 1836 "была поражена лихорадочным состоянием Пушкина и какими-то судорожными движениями, которые начинались в его лице… при появлении будущего его убийцы" [22].

Теперь желание поэта одно – чтобы все это кончилось как можно быстрее. И вот черту этой затянувшейся истории подводят два события.

На балу у Воронцовых-Дашковых Дантес сыплет своими шутками в адрес Наталии Николаевны, и одна из них показалась ему настолько оригинальной, что он произносит ее во всеуслышание. Поинтересовавшись у Пушкиной, довольна ли она мозольным оператором, присланным его женой, добавляет по-французски: "Мозольщик уверяет, что у вас мозоль красивее, чем у моей жены" [23]. На французском "мозоль" и "тело" звучат одинаково, и получился каламбур, который так задел достоинство женщины, что все свидетели ужаснулись.

Второе событие – отеческий совет царя Наталье Николаевне беречь свою репутацию, дабы лишний раз не возбуждать известную всем ревность мужа. Как заметила Анна Ахматова, это означало, что "по-тогдашнему, по-бальному, по-зимнедворцовому жена камер-юнкера Пушкина вела себя неприлично" [24].

Это произошло 24 января 1837-го. 25 января Пушкин пишет последнее письмо, [25] провоцирующее Геккернов на смертельный поединок. Копию письма поручает своему секунданту Данзасу и дает распоряжение предать его, если будет убит, широкой огласке, поясняя: "Поединка мне уже недостаточно…" [26] Никаких переговоров между секундантами, решает он, никакой волокиты. Перед самой дуэлью просматривает найденные накануне новые исторические материалы и готовится после развязки, если останется жив, за нарушение обещания, данного царю, ехать с женой и детьми в ссылку в Михайловское, где наконец-то можно будет заняться работой.

Но не пришлось. 27 января он уже лежит со смертельной раной и в перерывах между приступами мучительных болей ждет только одного – смерти. "Боль возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Физиономия Пушкина изменилась, взор его сделался дик, казалось, глаза его готовы были выскочить из своих орбит. Чело покрылось потом, руки похолодели, пульса как не бывало…" [27]

Это конец и больше событий в судьбе нашего героя нет.

Отпустим теперь душу Мастера и больше не будем тревожить ее своим пристальным вниманием к страданиям его жизни. Нас сейчас будут интересовать только те, кто общими усилиями доводили его нервы до белого каления.

Участники. Все дороги ведут в Рим

Пушкин и его жена попали в ужасную западню, их погубили… Когда-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость.

Из письма Вяземского Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 года

Нам предстоит провести расследование, и для этого вооружимся некоторыми методами криминалистов.

Единственный материальный предмет, сохранившийся в качестве непосредственного участника тех далеких событий, – анонимный "диплом" про магистров и рогоносцев. Весь ход исследований пушкинистов так или иначе вращается вокруг этого растиражированного в нескольких экземплярах рукописного текста. Изучалась родословная бумаги, на которой он написан, проводились неоднократные почерковедческие экспертизы. В начале семидесятых годов прошлого века впервые внимание было обращено на словарный состав текста. Сделал это профессор Вишневский, опубликовавший статью со своей версией преддуэльной истории в журнале "Октябрь", №3 за 1973 год. И мы воспользуемся некоторыми его выводами и наблюдениями.

Одна интересная деталь в дипломе от "Ордена Рогоносцев" При криминалистической экспертизе документа учитываются особенности языка писавшего, в частности, употребление им слов, указывающих на принадлежность к какому-то роду деятельности, профессии. Так вот, в тексте диплома, написанного по-французски, есть одно слово, которое невозможно найти даже в большом французско-русском словаре. Это слово "coadjuteur" – "коадъютор". Обычно оно переводилось на русский язык и пояснялось как "заместитель" и "помощник". Но заглянем в объемистый "Русско-французский словарь" на 50 000 слов. Там все, что есть по этой теме, выглядит так:

помочь – assister, seconder, secourir,…

помощник – aide, adioint

помощь – aide, assistance, secours

заместитель – remplasant, suppleant, adioint, substint

– Никакого "коадъютора". Если бы авторы диплома захотели написать "помощник" или "заместитель", они использовали бы эти более употребляемые слова. И приходится в поисках смысла и перевода термина "коадъютор" заглянуть уже в энциклопедии и в исследования пушкинистов.

Щеголев, один из них, пишет: "Термин "Коадъютор" встречается в административной практике католической церкви: когда епископ впадает в физическую или духовную дряхлость, ему дается помощник – коадъютор". [28]

"Словарь русского языка" Академии наук указывает еще более точно:

"Коадъюторы – особый разряд иезуитов, являющихся помощниками высших членов ордена".

"Богословская энциклопедия" добавляет:

"Православная церковь не знала и не имела у себя коадъюторского института".

Итак, на поверхность в этой истории впервые всплывает слово "иезуиты".

Профессор Вишневский считает, что в католическом Ордене Иезуитов четыре степени ученичества. Это "новиции" (послушники), "схоластики" (семинаристы), "коадъюторы" светские и духовные, "профессы" – монахи, которые дали полный обет. Интересно видеть место светских коадъюторов, которые всего лишь на ступеньку ниже монахов. Как следует из расклада данной иерархии, в светские коадъюторы попадают только после испытания послушанием и курса специального обучения.

История российских филиалов ордена иезуитов напоминает картину морского прилива. С более или менее постоянным ритмом иезуиты то приходят в Россию, активно берясь за миссионерскую деятельность, то изгоняются за ее пределы.

Сначала они обосновываются в Литве, с 1569 года, и подготавливают там почву для обращения населения в католичество, в 1581 году там уже обосновывается посол папы римского. Во время Смуты в начале XVII века иезуиты поддерживают самозваного царевича Лжедмитрия Первого в надежде оказаться при больших государственных делах, но он, придя к власти и не желая ее делить с кем бы то ни было, не пускает их в Россию. В начале 18 века орден иезуитов командирует своих многочисленных представителей на проживание и работу в России, куда они, не афишируя себя, проникают в числе иностранных гостей. Петр Первый указом от 18 апреля 1719 года изгоняет их всех. В 1772 году иезуиты снова оказываются в стране вместе со своими католическими церквями и приходами на Украине и в Белоруссии, территории которых входят в состав Российской Империи при разделе Речи Посполитой. Екатерина Вторая, а потом Павел Первый покровительствовали им чрезвычайно. А 13 марта 1820 года Александр Первый запрещает деятельность Ордена Иезуитов в России, выдворяет всех его членов за границу и конфисковывает все имущество ордена.