Собрание сочинений - Карлос Кастанеда Страница 40

ты хочешь?» Я заговорил очень громко. Я сказал — я знаю, что в моей жизни и в моих поступках чего-то не хватает, но не могу обнаружить, чего же именно. Я смиренно просил его сказать мне, что в моей жизни не так, и еще попросил его назвать свое имя, чтобы я мог позвать его, когда буду в нем нуждаться. Он взглянул на меня. Его рот вытянулся, как тромбон, до самого моего уха. И он сказал мне свое имя.

Внезапно я увидел отца. Он стоял посреди пейотного поля, но поле исчезло и вся сцена переместилась в старый дом, где прошло мое детство. Я стоял с отцом у смоковницы. Я обнял его и стал торопливо говорить все, что никогда не мог сказать ему раньше. Каждая мысль была законченной и исчерпывающей. Было так, словно у нас в самом деле нет времени и нужно сказать все сразу. Я говорил что-то совершенно потрясающее, говорил о чувствах, которые к нему испытывал, — что-то такое, о чем при обычных обстоятельствах никогда бы не посмел заикнуться.

Отец не отвечал. Он просто слушал, а потом исчез. И я снова был один, и я плакал от печали и раскаяния.

Я пошел через пейотное поле, выкрикивая имя, которому меня научил Мескалито. Что-то появилось из странного, похожего на звездный, света над кактусом. Это был длинный светящийся предмет — что-то вроде столба из света, высотой с человека. На мгновение он осветил все поле ярким светом, желтоватым или янтарным; затем озарил все небо, от чего получилось необычайное, чудесное зрелище. Я подумал, что если буду смотреть, то ослепну. Я зажмурился и спрятал лицо в ладонях.

Я безошибочно знал, что Мескалито велит мне съесть еще один батончик. Но как же это сделать, подумал я, у меня ведь нет ножа, чтобы его срезать. «Съешь прямо с земли», — сказал он мне тем же необычным образом. Я лег на живот и стал жевать верхушку растения. Оно согрело и ободрило меня. Все мое тело, каждая его клетка согрелась и выпрямилась. Все ожило. Все состояло из сложных и тонких деталей — и в то же время было таким простым. Я был повсюду; я мог видеть все, что вверху, и все, что внизу, и все вокруг одновременно.

Это непередаваемое чувство я испытывал как раз столько времени, чтобы успеть его осознать. Затем его вытеснил гнетущий страх, который пусть не мгновенно, но все же достаточно быстро и неумолимо овладел мной. Сначала в мой чудесный мир безмолвия ворвались острые звуки, но я не обратил на это внимания. Затем звуки стали громче и настойчивей, как будто надвигались на меня. И постепенно исчезло недавнее чувство, когда я плавал в мире целостном, безличном и прекрасном. Звуки выросли в гигантские шаги. Что-то громадное дышало и двигалось вокруг меня. Я понял, что оно за мной охотится. Я побежал и спрятался под валуном, пытаясь оттуда определить, что же меня преследует. На мгновение я выглянул из своего убежища, и тут преследователь, кто бы он ни был, бросился на меня. Он был похож на морскую водоросль. Водоросль бросилась на меня. Я думал, что буду раздавлен ее весом, но оказался в какой-то выбоине или впадине. Я видел, что водоросль покрыла не всю поверхность земли вокруг камня. Под валуном остался клочок свободного пространства. Я старался вжаться под камень. Я видел капающие с водоросли огромные капли слизи. Я «знал», что это секреторная жидкость — пищеварительная кислота, чтобы меня растворить. Капля упала мне на руку; я пытался стереть кислоту землей и смачивал ожог слюной, продолжая закапываться. В какое-то мгновение я почти растаял.

Меня вытаскивали на свет. Я решил, что уже растворен водорослью. Я смутно заметил свет, который становился все ярче. Свет шел из-под земли, пока наконец не превратился в то, в чем я узнал встающее из-за гор солнце.

Ко мне медленно возвращалось обычное восприятие. Я лег на живот, уткнувшись подбородком в согнутый локоть. Кактус передо мной вновь начал светиться, и не успел я моргнуть, как из него снова вырвался длинный сноп света и простерся надо мной. Я сел. Свет спокойной силой коснулся моего тела, а затем откатился и скрылся из виду.

Я бежал, пока не нашел остальных. Вместе мы вернулись в город. Я остался с доном Хуаном еще на один день у Роберто — так звали ведущего. Весь этот день я проспал. Когда мы стали собираться, ко мне начали подходить принимавшие участие в митоте молодые люди. Они по очереди обнимали меня и смущенно смеялись. Я познакомился с каждым. Я говорил с ними без конца обо всем на свете, кроме митоты.

Дон Хуан сказал, что пора ехать. Я вновь обнялся с каждым. «Возвращайся», — сказал один из них. «Мы уже ждем тебя», — добавил другой. Я отъезжал медленно, стараясь различить где-нибудь стариков, но никого не увидел.

Четверг, 10 сентября 1964

Всякий раз изложение дону Хуану того, что я пережил, невольно принуждало меня к предельной ясности. Похоже, это был наилучший способ все как следует вспомнить.

Сегодня я пересказал ему в подробностях свою последнюю встречу с Мескалито. Он внимательно слушал, пока я не добрался до того места, где Мескалито назвал мне свое имя. Тут он меня остановил.

— Теперь ты сам по себе, — сказал дон Хуан. — Защитник принял тебя. Отныне моя помощь будет крайне незначительной. Тебе не надо больше ничего мне рассказывать о ваших с ним отношениях. Теперь ты знаешь его имя. Ни это имя, ни о ваших с ним делах не должна знать ни одна живая душа.

Я продолжал настаивать на том, что хочу рассказать ему все детали того, что испытал, потому что ничего не понимаю. Я сказал, что мне нужна его помощь, чтобы уяснить и упорядочить то, что я видел. Он сказал, что я и сам могу это сделать и что вообще настало время учиться принимать решения самостоятельно. Я возразил, что для меня его мнение много значит, потому что самому мне понадобится много времени, чтобы все понять, к тому же я просто не знаю, как к этому подступиться.

Я сказал:

— Вот песни, например. Что они значат?

— Это уж ты сам решай, — сказал он. — Откуда я знаю, что они значат? Сказать тебе это может только защитник, так же как только он один может научить тебя своим песням.